Ни о чем не жалею

В период с лета 1985 по осень 1986 годов проходил срочную службу в «3-м отдельном мотострелковом батальоне», который дислоцировался в провинции Кандагар ДРА. 3-й омсб — это условное закрытое наименование 173-го отдельного отряда спецназ, который вошел в ДРА в феврале 1984 года. Я служил в роте минирования отряда и именно о ней хочу рассказать.

О роте минирования и ее роли

Рота минирования была сформирована летом 1985 года. До этого в отряде была группа минирования. Из-за возросшего объема задач, связанных с разминированием транспортных путей, в штат отрядов спецназ, воевавших в Афганистане, ввели инженерно-саперный взвод, а после было принято решение свести оба взвода в роту. Основным видом боевой деятельности отряда были засады. Основная задача минеров при действиях в засаде — увеличение огневой мощи группы. Как эффективная работа минеров в засаде увеличивала возможности группы, так и грамотная работа роты минирования увеличивала результативность всего отряда.

Зона ответственности 173-го отряда имела географические особенности, позволяющие проводить засаду в классическом ее варианте, что давало возможность минерам отряда в полной мере продемонстрировать свой профессионализм. Грамотный минер мог останавливать несколько автомобилей одновременно путем подрыва групп мин, задать направление отхода противника и уничтожать его. Разведчик-минер в спецназе – это боец, дополнительно получивший углубленную подготовку по минно-подрывному делу.

Извилистый путь в отряд

Воинскую специальность разведчика-минера я шесть месяцев постигал в 1071-м учебном полку специального назначения в городке Печоры Псковские, что на границе с Эстонией. Наука эта давалась легко, учился я с интересом. Поэтому командир учебного взвода старший лейтенант Павлов решил оставить меня в роте в качестве сержанта. О таком предложении мечтали многие. Но не я. Сам я из Хабаровска родом. На момент призыва имел 1 спортивный разряд и более двухсот парашютных прыжков. Поэтому моим желанием было попасть в ближайшую к дому Уссурийскую бригаду спецназ, где я рассчитывал продолжить карьеру спортсмена-парашютиста. На собеседовании у комбата, что называется, «включил дурака». После этого командиру учебной роты старшему лейтенанту Дикареву комбат высказал свое искреннее удивление тем, что на ответственную должность сержанта учебной роты он хочет назначить человека либо глупого, либо не желающего исполнять обязанности. И первое, и второе командиру учебного батальона было удивительно и не нужно. Долг платежом красен.

И вот я уже в аэропорту Пулково ожидаю свой рейс на Ташкент.

Вопрос, почему из десяти узбеков учебной роты ни один не поехал с нами, перестал быть загадкой по прибытии в Чирчик. Здесь формировался новый 467-й отдельный учебный полк спецназ, сержантом учебной роты минирования которого я стал. Создание весной 1985 года учебного полка в Чирчик для спецназа, воевавшего в Афганистане, было важным событием. Большим преимуществом было то, что с первых дней бойцы проходили службу в климатических условиях, максимально приближенных к афганским. Полк дислоцировался в казармах 15 бригады, ушедшей в Джелалабад. Дух «настоящей» войны ощущался с первых минут пребывания в нем. Командовал частью кавалер ордена Ленина, командир легендарного мусульманского батальона, взявшего штурмом дворец Амина, полковник Холбаев. Полк работал, как хорошо отлаженный механизм. Но, несмотря на то, что старший лейтенант Дикарев добился, чтобы я стал сержантом учебной роты, «стерпится — слюбится» – это не про меня.

Покоя не давала мысль о том, что несколько ребят моего призыва, с кем я успел сдружиться, по очереди отправились в 154-й Джелалабадский отряд. Поэтому я стал «терроризировать» командира учебной роты рапортами с просьбой отправить меня в Афганистан. Ротный капитан Смажный, кавалер двух орденов Красная Звезда, сам хлебнувший из «афганской чаши» сполна, пытался вразумить меня: «Куда ты сам лезешь?». Но не достучался. Прозябать в «учебке», пока мои товарищи творят историю?! Дух военной романтики гнал меня вперед: «Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой!..».

Я «залетел по-крупному» и был отправлен «за речку». Когда содержание не соответствует названию Рота, в которую я попал, меня неприятно удивила. Прежде всего, то, что я увидел, не соответствовало моим ожиданиям. И вот почему. К осени 1985 года в роте не было ни одного специалиста, окончившего спецназовское учебное заведение по специальности «разведчик-минер». Подавляющее большинство — это выпускники общевойсковых учебных полков. «Спецназовцами» и «специалистами» они стали по факту зачисления в штат. Прибыл в отряд – спецназовец! Попал в роту минирования — минер! Уровень их профессиональной подготовки был низким. Большинство не знали элементарных вещей: тактико-технических характеристик основных мин, правил их установки и применения. Немного позднее я узнал, что группа минирования отряда на момент ввода в Афганистан была укомплектована разведчиками-минерами 173 отряда и 12 бригады, которые имели соответствующую подготовку и спецназовский дух. Командиры групп неоднократно пытались применять мины, но работать приходилось под носом у «духов», и потому всякий раз, как только минеры выходили к дороге, их обнаруживали. В результате командиры групп постепенно отказались от мысли о применении мин в засаде. Хотя конкретных результатов минеры не давали, группа честно делала свою работу. Но те, кого набирали и готовили, еще в 12 бригаде спецназ, постепенно уволились в запас и их сменили бойцы, прибывшие из обычных инженерных учебных полков. Это отрицательно сказалось на качестве личного состава группы, а потом и роты. На «выходы» этих «минеров» брали неохотно, а роль их в группе сводилась к роли автоматчиков, у которых есть мины. Обстановку в роте здоровой также нельзя было назвать. «На войну» никто не рвался, а по возможности даже избегали. Встречались отдельные «экземпляры», которые за полтора года службы сходили «на войну» четыре раза. При этом подробности каждого, на мой взгляд, рядового «выхода» вспоминались со священным трепетом. Рота минирования походила на комендантскую: участвовала в проводке отрядных колонн, несла караульно-постовую службу и отличалась поддержанием образцового внутреннего порядка. Помню даже попытки добиться «отбития кантов на кроватях», и это в палатках в условиях Афганистана.

Каков поп, таков и приход

«Каков поп, таков и приход», — гласит русская пословица. Она в полной мере отражала состояние дел в роте. Командир роты старший лейтенант Кочкин умудрился в Афганистане, не выходя из расположения «на войну», в одном из самых боевых подразделений спецназ сороковой армии получить досрочно звание «капитан» за образцовый внутренний порядок. Внутренний порядок, строевая – это было его коньком. Он был типичным офицером мирного времени. И если бы было можно, он бы до замены не ходил «на войну», а занимался тем, что ему близко и дорого. Как мне кажется, Кочкин поздно спохватился, что здесь не Союз и деятельность офицера оценивается по результатам его подразделения. А результаты спецназа на этой войне — это забитые караваны и разгромленные базы моджахедов. Бойцы подразделений 173-го отряда решали задачи куда более важные, чем подметание дорожек и выравнивание по нитке солдатских кроватей. Кочкин понимал, что со временем от него будут требовать больше, чем блистать на смотрах и проверках. Попытка начать воевать Он попытался поднять боевую работу в роте на нужный уровень. Он был хорошо подготовлен в профессиональном отношении, но опереться в его роте было не на кого. В конце ноября я узнал, что на кандагарской пересылке ждут распределения по бригадам мои бывшие курсанты из Чирчикского полка. Я предложил Кочкину самим отобрать бойцов в роту, пояснив, что был сержантом в учебной роте и знаю их личные качества. Кочкин заинтересовался моим предложением и попросил составить список. Таким образом, уже осенью в роту прибыли хорошо обученные разведчики-минеры первого выпуска 467 оупСпН. Первый результат мы получили 13 января 1986 года. Под Кандагаром минами был остановлен караван из трех автомобилей, два из них загорелись. Реактивные снаряды, лежащие в кузовах, стартовали и накрыли близлежащий кишлак. Третий автомобиль, груженный трофеями, под прикрытием брони, своим ходом пригнали в батальон. Со стороны спецназовцев потерь не было. Кочкин был вне себя от радости: «Мы первые в спецназе остановили машины минами». Не знаю, насколько это утверждение соответствовало действительности, но верно было одно. Теперь он мог претендовать на место в одном ряду с боевыми офицерами отряда, которые, откровенно говоря, заметно его сторонились.

Повернувшись «лицом к войне», он стал внедрять новые средства. Появление на вооружении роты радиолиний ПД-430 позволило управлять подрывом с больших дистанций, не демаскируя группу проводами. Вот только время для обучения и слаживания боевого коллектива было потрачено безвозвратно. Несмотря на «свежую кровь», пацифистский дух в роте преобладал. Как только Кочкин стал посягать на «привилегии» тех, на кого он опирался и кто боялся войны как черт ладана, группа старослужащих написала донос в особый отдел. Опирались они на факты, на мой взгляд, не заслуживающие суровых санкций. Но, несмотря на мелочность обвинений, делу дали ход. События развивались стремительно. Утром — исключен из партии. В обед — отстранен от занимаемой должности…

Сидоренко

Самые теплые воспоминания у меня связаны с личностью замполита роты Николая Сидоренко. Это был добрейшей души, преданный и любящий свое дело человек. Прослужив с десяток лет прапорщиком на Дальнем Востоке, он любил говорить: «Лейтенантом я стал в 34 года, и потому служу не за звания». Он пришел в роту незадолго до падения Кочкина. Несмотря на властную натуру ротного, он не «лег под него», а вел свою линию. Довольно скоро мы поняли, что роте с замполитом повезло. Он заботился о личном составе, как хороший отец. Солдаты платили ему тем же. Когда Кочкина сняли, он принял командование ротой на себя и «рулил» ей до назначения нового командира. Умудренный опытом, он понимал, что любой нормальный человек за добро платит добром. Теперь мы знали, что есть старший товарищ, к которому в трудную минуту можно обратиться за помощью: он объективно рассудит спор, даст разумный совет. Для большинства «инженеров человеческих душ» он пример того, как нужно работать. Офицеры роты тоже уважали его. Опираясь на свой большой житейский опыт, Сидоренко смог решить одну из наиболее важных задач — создать в роте здоровый коллектив и сплотить его.

«Раман Михалыч»

Полярной противоположностью капитану Кочкину был командир группы минирования лейтенант Михайлов. Сын полковника, прошедший школу срочной службы, он был очень сильным и, что самое главное, был спецназовцем по духу. Благодаря квадратным плечам культуриста, к нему сразу прилипла кличка Рама. А так как папа его Михаил и нарек его тоже Михаилом, то позже в знак уважения его стали величать «Раман Михалыч», от Рамы и Миши соответственно. Окончив Тюменское военно-инженерное училище, Михайлов обладал углубленными знаниями в минно-подрывном деле и применял их в полной мере. Он любил воевать. К выполнению поставленной задачи относился творчески: постоянно придумывал и мастерил новые заряды, мины-сюрпризы, разрабатывал и осуществлял новые схемы установки мин. Был фанатом своего дела. Не трус, человек, способный на поступок, волевой офицер, романтик в душе, он стал безусловным лидером в роте. Рота постепенно стала «очищаться от шлака». Весной, когда последние «пацифисты» уволились в запас, боевой дух в роте заметно возрос. В июне Михайлов был назначен командиром роты, прослужив в офицерской должности всего год. Став ротным, он продолжал строго спрашивать за порядок и дисциплину, находясь в ППД. Но в то же время он постоянно искал и находил новые решения, связанные с боевым применением роты. Мы стали действовать при установке мин, не только находясь в группах, но и действуя в составе группы минирования нашей роты. Были случаи, когда мы выходили в полном составе для минирования отдельных направлений, где проходили караванные пути. Рота кардинально изменилась. «Уклонистам» места нет Пришедшие осенью из «учебки» ребята, глядя, как воюет старший призыв, тянулись за нами. Появился азарт, возникло негласное соревнование: кто придет с «войны» с результатом, а еще лучше, сам даст результат минами. Наши два призыва стали костяком роты. Вновь прибывающим в роту бойцам уже некуда было деваться. Они попадали в среду, где «уклонистам» места не было. Ты можешь подтягиваться сто раз, прекрасно травить анекдоты, носить любые лычки на погонах, но если ты не воевал, то голос твой в роте — последний. Причем мы не смотрели, из каких родов войск приходило пополнение. Главное, чтобы у них было желание честно делать свое дело — воевать. Рота регулярно давала результаты. Вот только несколько примеров. В мае группа лейтенанта Шишакина забила автомобиль и трактор, спешивший на выручку. Машину и бежавшего противника уничтожили подрывом мин. В августе Михайлов поразил автомобиль минами. В сентябре в Аргастане группа лейтенанта Гугина минами остановила машину, уничтожив при этом группу из четырнадцати душманов. Так рота минирования наконец встала в один ряд с ротами спецназ нашего отряда. Командиры групп, которые раньше предпочитали минерам лишний пулемет, стали менять свое отношение. Да и командование отряда, видя результаты «минной войны», настаивало на более широком применении минно-взрывных средств в засадах. В результате к осени 1986 года «на войну» без минеров не ходили.

                     Эпилог

В самом начале моей службы в Афганистане произошел случай, который сильно изменил мое отношение к войне. 27 октября 1985 года я потерял в бою друга. Его гибель сильно потрясла меня и определила цели МОЕЙ войны, рассеяв в моем сознании миф об «оказании интернациональной помощи». Теперь я понимал, что воюю для того, чтобы отомстить за погибшего товарища. Офицеры использовали мою «одержимость войной», чтобы манипулировать мной: «На войну не пойдешь, если…» Они прекрасно знали, что отлучение от войны было для меня суровым наказанием. Так как минеры не были закреплены за определенной ротой, я имел возможность увидеть в деле практически всех командиров групп отряда. В «засаду» сходил тридцать три раза, из которых семь выходов были результативными. В трех засадах лично применял мины. Завершающий выход сделал в конце октября 1986 года. Тогда ребята моего призыва в голубых беретах и парадной форме, на которой блестели боевые награды, поднимались на борт «дембельского» «Ильюшина», а я с очередной группой ехал в «Голубом муле» (трофейный ЗиЛ-130 голубого цвета, на котором группы выезжали на аэродром) по рулежной дорожке Кандагарского аэродрома к вертолетам. У меня на глаза навернулись слезы, когда я подумал, что спустя несколько минут мои товарищи отправятся домой, а я в очередную засаду. Но эта слабость длилась секунды. Вернувшись с «войны» в батальон, я на третий день улетел домой, как мне кажется, рассчитавшись с «духами» за смерть друга. 2 ноября 1986 года, сойдя по трапу самолета на родную землю, пройдя таможенный досмотр в аэропорту Тузель, мы поехали в учебный полк навестить товарищей. В сумерках добрались до Чирчика. Город жил своей размеренной мирной жизнью. Увидев плавно катящийся троллейбус, мы долго молча наблюдали за ним. Через его огромные светящиеся окна насквозь просматривался залитый светом салон, в котором беззаботно сидели люди, без тревоги смотрящие в темноту ночи. Позже, помню, остановились возле автомата, продающего газированную воду. После кандагарской жажды и постоянного дефицита воды, аппарат произвел почти магическое впечатление: кидаешь копейку, жмешь на кнопку, и льется вода. Чистая, холодная и без хлорки. И только тебе решать, сколько ее выпить — стакан, два или три… В полку учебной ротой все также командовал капитан Смажный. Встретившись, поздоровались, долго молчали.

— Ну и как? — он первый нарушил молчание.
— Ни о чем не жалею.

Подготовил Сергей Козлов, автор - Александр Шипунов (с сайта topwar.ru)