Прозвище Парфянин не зря было дано Виктору Инсарову. Командир группы спецназа ГРУ обладал редчайшим умением стрельбы по-парфянски, которая не оставляла сопернику никаких шансов. Кто бы мог подумать, что спустя многие годы его противниками станут бывшие подчиненные-спецназовцы, а главным врагом – генерал ГРУ Тараненко. Именно он приказал убить Виктора и его возлюбленную Ольгу. Но гнусный приказ был выполнен наполовину, Парфянин остался жив… Месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. Виктор нетороплив и спокоен. Вместе с тем он уверен, что время парфянского выстрела пришло, в этой истории пора ставить точку…

Спецназ ГРУ

Михаил Нестеров
Выстрел из прошлого

Чем наглее и неправдоподобнее ложь, тем скорее в нее поверят.
Йозеф Геббельс

«Вендетта – так называемый на острове Корсике обычай кровной мести. Вендетта обыкновенно направляется против обольстителя покинутой женщины, убийцы близкого родственника, доносчика и лжесвидетеля, показания которого привели к осуждению невинного к смерти или каторжным работам. Обыкновенно созывается военный совет, на котором всесторонне обсуждается обида, средства возмездия и даже возможность примирения. Обсуждения и переговоры иногда длятся месяцы и годы. Когда вендетта решена, тогда подробно обсуждается ее форма и решается, на кого будет возложено исполнение»…
Из статьи «Вендетта», «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (1890-1907).

Все персонажи этой книги – плод авторского воображения. Всякое их сходство с действительными лицами чисто случайное. Имена, события и диалоги не могут быть истолкованы как реальные, они – результат писательского творчества. Взгляды и мнения, выраженные в книге, не следует рассматривать как враждебное или иное отношение автора к странам, национальностям, личностям и к любым организациям, включая частные, государственные, общественные и другие.
Часть I
В АВГУСТЕ 84-го…
1

Афганистан


Они потеряли машину на обратном пути, уничтожив конвой и забрав партию героина, оставив на месте перестрелки восемь трупов. Независимые от снабжения, транспорта, условий, диверсанты тем не менее стали заложниками «УАЗ-469» гражданской версии, самой непригодной, наверное, машины для передвижения здесь, где властвует горячий юго-западный ветер, прозванный «афганцем», и несет с собой пыль, песок, мелкие камни, дует порой до двух месяцев подряд.

Прежде чем открыть капот и попытаться устранить неисправность, Еретик развязал платок, который отфильтровывал пыль и песок, и смачно сплюнул.

– Здесь лафа, – приятным голосом, которому мог позавидовать диктор радио, проговорил он, смочив горло водой из фляжки. – А что сейчас творится в Кандагаре? Там за полста градусов зашкаливает. Сам видел, как чертов «афганец» закручивал смерчи. Однажды вынул пачку сигарет из кармана, а ее смерчем – фьють, – диверсант присвистнул, изобразив рукой спираль, ввинчивающуюся в небо. – На броню бэтээра однажды помочился. Так моча сразу скатывалась, как с горячего утюга, и парила, блин, парила… Хорошо, что здесь влажность мизерная. А в Джелалабаде – стопроцентная. Майка после стирки сутки, двое сохнет. Чего молчишь, Парфянин?

– Жду, когда ты наговоришься, – ответил капитан лет двадцати семи, в полевой форме и панаме. – Ты сам откроешь капот или?..

– Сам, – это короткое слово Руслан Хакимов по кличке Еретик растянул, блаженно улыбаясь, словно находился не на северо-западной границе Афганистана, а на сочинском курорте. В группе он был самым старшим – тридцать лет, а погоны носил с тремя звездочками, как и большинство членов спецподразделения, базирующегося в инженерной части близ подмосковной Коломны, железнодорожная станция Голутвин.

Он был единственным в команде мусульманином, и к нему прочно прилепилась кличка Еретик. Клички были у всех, включая командира подразделения, капитана Виктора Инсарова. Но его редко называли Парфянином, чаще – просто командиром.

– Машина нам досталась – обхохочешься, – продолжал тянуть время Еретик, проведший за рулем больше двух часов.

В этот раз диверсионная группа в составе всего пяти человек передвигалась на автомобиле Ульяновского автозавода, и дату выпуска можно было посмотреть под капотом: ноябрь 1973 года. То есть одиннадцать лет назад. Спустя год после того, как сошел с конвейера последний «козлик», неутомимый «ГАЗ-69» с открытым кузовом. «Уазик» позволял перевозить семь пассажиров и сто килограммов багажа. Амортизаторы у него были рычажные, а четырехцилиндровый двигатель объемом два с половиной литра был всего на семьдесят пять лошадиных сил.

Спецназовец открыл капот, из-под которого повалил густой дым: занялась прокладка и другие резиновые и пластмассовые детали в моторном отсеке.

– Сдохла, падла, – незлобиво выругался Еретик. – Движок надо менять. Где у нас ближайший автосервис?

– В Советском Союзе, – ответил, вылезая из машины, Михаил Шульгин. – Командир, сколько до ближайшего кишлака?

Инсаров был занят именно поиском на карте населенного пункта без названия, затерявшегося в районе селения Акча – километров восемьдесят до Термеза. Сориентировавшись на местности, он назвал точную цифру:

– Шесть километров. Распределим груз поровну и прогуляемся до кишлака. Может, нам повезет, и там окажется какой-нибудь транспорт.

Сто килограммов героина, расфасованного в полиэтиленовые пакеты по одному килограмму, разделили на пять частей. В итоге рюкзак каждого спецназовца потяжелел на двадцать килограммов.

Еретик шел в середине колонны и, по обыкновению, трепался:

– Как-то приютил меня афганец – лет сорока пуштун. Дал поесть, отдохнуть, расспросил, когда я собираюсь свалить из его дома. Разузнав все, пошел к соседу и сказал ему, когда мимо его дома пойдет гость. Сам-то он традиции и обычаи соблюдал, падла. Но я-то был наслышан об афганском гостеприимстве и, перепрыгнув через дувал, прошел незамеченным до соседского дома. А когда тот вышел встречать меня с автоматом, я ему кишки наружу выпустил.

– Еретик, заткнись, а? – попросил товарища Шульгин по кличке Шульц. – У меня зубы ноют от твоей болтовни.

Командир группы шел последним и не переставал хмуриться. Получалась накладка: им пришлось брать груз в Афгане, убив восьмерых сопровождающих, и срочно прибыть в Термез, где их поджидал генерал Тараненко.

Шесть километров военные преодолели за час с четвертью, экономя силы: неизвестно, найдется ли в поселке транспорт, а опаздывать на встречу с генералом не рискнул бы никто, даже по уважительной причине.

Когда до поселка осталось метров триста, капитан Инсаров велел остановиться. Оглядев в бинокль безлюдный с виду кишлак на восемь домов, с коровником и молельней в центре, он послал на разведку Еретика и Куницу, назначив Еретика старшим пары. Спецназовцы с видимым облегчением сбросили тяжелые рюкзаки и короткими перебежками – от одного саксаула до другого, вымахавших до десяти метров в высоту, – устремились к поселку.

Пользуясь прикрытием дувала, Еретик и Куница сели, прислонившись к нему спиной, и отдышались, прислушиваясь. Из-за саманного забора до них не донеслось ни одного звука, которые выдали бы человека: ни голоса, ни кашля, ни стуков при выделке шкур. Лишь куры и петух давали знать о себе.

Еретик осторожно выглянул из-за дувала, привставая на цыпочки, поскольку оказался в небольшой ямке, и окинул взглядом первый дом и двор, где бродили куры. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он увидел то, на что так надеялась вся команда: копия машины, которая недотянула до пункта назначения семьдесят километров.

– Желтого цвета, похожа на цыпленка, – доложил Еретик товарищу, понаблюдав за двором. – Крыша демонтирована, так что прокатимся с ветерком. – Кто это, «непримиримые»? – спросил Руслан и сам же ответил: – Они на нас редко нападают, защищают свои кишлаки. Охраны вроде бы нет. Посмотри ты, – попросил он Куницу, – а то я ничего, кроме машины, не вижу: желто в глазах.

Кунице пришлось пройти вдоль забора метров на пятьдесят к северу. Вернулся он через десять минут с докладом:

– Там пацан лет двенадцати караулит. Пассажиры «уазика», скорее всего, отдыхают в этом доме.

Еретик ретировался на предыдущую позицию и в тени саксаула, земля под которым была усеяна ветками, вызвал по рации командира. Инсаров выслушал его и велел оставаться на месте.

– Ждите нас.

Основная группа спецназовцев оставила рюкзаки на месте привала и вскоре присоединилась к паре, выбравшей идеальное место для наблюдения: по центру «зеленки» из заросли полыни высилось дерево, ближе к поселку горбатились могильные холмики.

– Возьмешь пацана, – распорядился капитан, глядя на Руслана.

– Ладно, – с готовностью отозвался «раскольник».

Виктор Инсаров не мог не думать о том, что его подчиненный убьет, скорее всего, еще одного афганца. Их с раннего детства приучают к крови, и смертью их не удивишь. Уже три года его подразделение задействуют в тайных спецоперациях – Афганистан, Пакистан, а также социалистические республики – Туркмения, Узбекистан, Таджикистан. И только в одной стране, в Афганистане, преступления совершаются с особой жестокостью и «всеобщей безнаказанностью». Пленным выкалывали глаза, отрезали гениталии, разбивали головы, причем в казни участвовали женщины и дети. И бойцам Инсарова нередко приходилось отвечать им той же монетой.

Обязанности снайпера в группе лежали на лейтенанте Никите Гурове. Но Гуров входил в состав второй подгруппы, которая обеспечивала им безопасный коридор на границе и в Термезе. Виктор Инсаров стрелял из снайперской винтовки лучше, чем штатный снайпер, который чаще всего находился рядом в качестве наблюдателя. Инсаров на эту операцию не стал обременять себя громоздкой винтовкой Драгунова, принятой на вооружение Советской армией в 1963 году. Как и остальные бойцы, он был вооружен автоматом Калашникова со съемным глушителем, имеющим ресурс до смены мембраны до двухсот выстрелов, оснащенным специальными патронами с тяжелой пулей. Дальность прямого выстрела из «калашникова» была небольшой, но в сложившихся условиях этого вполне хватало. Вот и сегодня капитан из своего автомата с оптическим прицелом положил трех из восьми «духов», сопровождающих караван с наркотиками.

Инсаров и рыжеватый Шульц остались под прикрытием полыни и саксаула, ствол которого у земли составлял обхват, и прикрывали товарищей: они тройкой перебегали к дувалу. Шульц исполнял роль наблюдателя и смотрел на верхний обрез забора в бинокль, перемещая его по горизонту.

Еретик первым коснулся дувала, как финишной ленты, и щелкнул по микрофону рации: «Я на месте». Вдвоем с Куницей они пробежали вдоль забора до того места, где минутами раньше Куница обнаружил наблюдателя; за ним неотрывно следили взгляды Шульгина и Инсарова.

Еретик снова оказался в канаве, протянувшейся вдоль забора, и снова выругался: опять придется привставать на цыпочки, чтобы найти глазами мальчишку.

«Он там», – жестом показал он Кунице, когда увидел юного афганца. Тот, видимо, забыл, что ему поручили охрану, и играл на возвышении, бросая кубики и передвигая по начерченному на глине лабиринту глиняные же фигурки. Он так увлекся игрой, что не замечал ничего и никого вокруг. Все взрослые в одном доме. Там идет джирга – собрание, и там угощают трех гостей, приехавших на русской машине.

Еретик пленил его по всем правилам разведчика. Его противником был двенадцатилетний мальчик, но не устоял бы даже хорошо вооруженный, прошедший курс по системе британской специальной авиадесантной службы противник. Он зашел ему сзади, левой рукой зажал рот и нос и запрокинул его голову назад. И оглянулся, удерживая жертву намертво и словно уже никуда не торопясь, и в этот момент напомнил Кунице лису, которая схватила петуха. Еретик был сильным, как бык. Он, не отпуская свою жертву, в два шага оказался у забора и перемахнул его, как будто перелетел. И снова попал в канаву. Его нога подвернулась, и он едва не выпустил пленника и не получил тяжелейшую травму.

«Ну все, пацану точно не жить», – равнодушно подумал Куница.

– Мы идем.

– Есть. Понял, – ответил Шульц, наблюдая в бинокль.

Пара – Еретик и Куница – побежала через кладбище назад. Третий диверсант страховал их сзади, командир и его наблюдатель – спереди.

И лишь оказавшись под мнимой защитой «зеленки», а затем и в ненавистном овраге, что находился сразу за ним, Еретик дал волю чувствам:

– Сука! Гаденыш! Я из-за тебя чуть ногу не сломал.

Он хорошо говорил на пушту и, потратив на ругательства минимум времени, приступил к «обряду исповеди». Он отдал пленника в руки Куницы, а сам, скинув пропитавшуюся потом куртку и оставаясь в майке, накрыл курткой голову мальчика, не давая ему видеть, а дышать он мог только через «поры» ткани. Психология афганцев была ему хорошо известна: они задиристы, подозрительны, вероломны. Даже этот юнец мог быть страшен в возмездии, совершив его самым жестоким способом. Но в них неистребима одна черта: афганцы решительны в наступлении, но впадают в панику при поражении.

– Отвечай, чернозадый! – горячим шепотом, припав губами к уху мальчика, через ткань куртки приказал Еретик. – В котором часу приехала машина? Не ответишь сразу, я сверну тебе голову, как цыпленку.

– Сегодня приехала, – задыхаясь и дрожа от страха, ответил афганец.

– В котором часу, падла?

– Два или три часа назад.

– Сколько человек приехало на машине?

– Трое.

– Они вооружены?

Инсаров покачал головой:

– Бросай валять дурака! Кто сейчас не вооружен?

– Только безоружный, – лаконично ответил Еретик. И продолжил допрос: – Сколько всего мужчин в поселке, включая гостей?

– Восемь. То есть одиннадцать.

– В каком они доме?

– В доме, напротив которого стоит машина.

Допрос окончен. Мальчик хотел еще что-то сказать, но Еретик несильно ударил его открытой ладонью в висок. Тот обмяк, потеряв сознание.

– Снимаемся, – отдал приказ Инсаров, заодно информируя по рации оставшегося у забора товарища. – Куница, свяжи мальчика.

– Зачем тратить на него ремень? – Еретик взял эту проблему на себя и обнажил острый, как бритва, нож с зазубринами на обухе.

Инсаров даже не посмотрел на него. Он, гоняя желваки, повторил приказ:

– Куница, свяжи мальчика.

И только после этого в упор посмотрел на Руслана. Взглядом заставил того убрать нож в ножны, покорно опустить глаза и снова взяться за автомат.

– Внимание! – подал сигнал Шульц. – Вижу цель.

Инсаров тут же взял автомат на изготовку и посмотрел в оптику.

– За забором, – давал ориентиры наблюдатель. – Между молельней и вторым справа домом.

– Вижу.

Инсаров посадил на угольник прицеливания голову «духа» с окладистой бородой и в национальном головном уборе. Тот выглядывал из-за укрытия, скорее всего, в поисках мальчика. Открыл рот, позвав его.

– Зубочистка, слева от тебя «дух», – передал по рации Шульц, взяв на себя обязанности командира и не отвлекая его. – Таращится на дорогу, зовет пацана.

Диверсант у дувала плотнее прижался к саману плечом. Кромсая зубами спичку, за что и получил соответствующий позывной, Мерзликин был готов снять противника из бесшумного оружия.

Душман упростил задачу снайпера, когда показался над дувалом по пояс.

– Стреляю, – по сложившейся традиции предупредил командир и придавил спусковой крючок автомата.

Он стрелял в левую половину груди противника, и пуля попала тому в сердце. «Дух» отпустил руки и завалился назад, как если бы стоял на краю обрыва и решил свести счеты с жизнью.

Теперь медлить было нельзя. Могли напороться на «духов», а могли и на своих.

Диверсанты, объединившиеся в одну группу, действовали по простой, не дающей сбоев схеме. Получив необходимую информацию, они вошли в кишлак через ворота уже через пять минут после допроса пленника. Взяв под контроль окна и двери дома из дикого камня, бойцы приготовили гранаты.

– Боулинг? – шепотом спросил Еретик.

– Боулинг, – ответил Инсаров, утвердительно кивнув.

По команде капитана они «катнули» гранаты в помещение. Эта тактика называлась «афганской зачисткой»: все вопросы задавались после взрыва или автоматной очереди. Пять гранат разорвались одновременно, снося крышу. Пять довершили начатое: в доме в живых не осталось ни одного человека.

– Путь свободен, – бросил под нос Еретик, не без удовольствия занимая место за рулем трофейного «уазика». Когда остальные спецназовцы сели в машину, он спросил: – Заедем за товаром?

– А ты как думаешь? – ответил, глядя прямо перед собой Инсаров. И добавил: – Остановишься там, где мы оставили пацана.

Еретик нажал на тормоз, не доезжая до дерева и привязанного к нему пленника метров двадцать. С этого места мальчика не было видно, но отлично смотрелся капитан Виктор Инсаров с пистолетом в опущенной руке. Он медлил по какой-то необъяснимой причине.

– Командир не отпустит его, – высказал свои мысли вслух Еретик. – Не отпустит из милосердия. Пацану некуда идти, его родственники убиты. Он подастся в соседний поселок, возьмет в руки «калаш» и начнет мстить русским, а русские в конце концов убьют его.

Инсаров перевел флажковый предохранитель на одиночный режим огня, поднял руку с оружием и выстрелил навскидку, едва прицелившись. Вложив армейский пистолет Стечкина в кобуру, он пошел к машине. Перемахнув через дверцу, Парфянин одним расчетливым движением оказался на сиденье. Постучал рукой по дверце, поторапливая водителя:

– Поехали.

Мальчик легко снял с себя путы и выбрался из овражка. Он не видел машину, но видел пылевое облако, уносящееся вдаль. Поначалу он подумал, что этот невысокий шурави промазал, но тот еще секунду-другую смотрел на него. Значит, целился в веревку. Но как он попал в веревку с двадцати метров?..


2

Московская область


На подмосковной даче генерала Тараненко, которого называли самым завидным женихом в Минобороны, собрались исключительно военные с генеральскими погонами на плечах. Сейчас на плечах разгоряченных после парной офицеров разве что листья от березовых веников. Парная не впечатляла размерами, зато предбанник свободно вмещал двадцать человек. Вот и сегодня в этом обитом липовой доской помещении за длинным столом, ломившимся от свежих фруктов, шашлыков, коньяка и водки, в честь именинника тосты произносили генералы и их спутницы, недавние выпускницы институтов с военной кафедрой, прозванные «жакетками».

Порядком захмелевший генерал-полковник Звягинцев, не пропустивший ни одной рюмки, вдруг отстранился от своей молоденькой подруги с простыней, накинутой на плечи на манер туники, и приказал, заикаясь:

– Раздева-вайся!

Девушка пожала плечиками и стянула с себя простыню. Она сегодня раздевалась сто раз. Точнее, разделась по приказу, едва перешагнула порог громадной срубовой бани, и ходила голышом париться и окунаться в бассейн, ложилась на лавку то животом вниз, то вверх. Как и остальные «жакетки», с которыми она сегодня и познакомилась, лихо пила за здоровье хозяина, нацелившись на него торчащими сосками.

– Надевай форму, – отдал очередной приказ Звягинцев и, откинувшись на дубовую спинку стула, поочередно оглядел остальных девушек. – Всем надевать форму! Даю вам три минуты. – И провожал их взглядом до смежного помещения.

Гости притихли, не зная, чего дальше ожидать от примерного семьянина, любящего отца и мужа. Бывший начальник 1-го управления ГРУ отличался топорным юмором. Скорее всего, подумал Тараненко, снова чего-нибудь отколет или отрубит. Вдруг генералы притихли. За дверью раздался топот. Генерал-майор Дубин приложил к губам палец:

– Тс-с! Так могут топать только наши жены. Товарищи офицеры, караул!

За взрывом хохота гости пропустили торжественное шествие лейтенанток, одетых в сапоги, юбки и расстегнутые гимнастерки. А под ними ничего. Точнее, сочные, как персики, молодые, почти что нецелованные груди. Кое-кто из генералов пустил слюну. Кто-то шепнул:

– Боже, какой к черту «Пентхауз»… Посмотрите на глянец наших подруг…

Все смотрели на глянец, тогда как Звягинцев, с которого простыня сползла на пол, смотрел на часы. Он первым нарушил молчание, за все спрашивая со своей «жакетки»:

– Вы опоздали на две с половиной минуты.

– Это не работа от звонка до звонка, – смело ответила она.

На что Звягинцев погрозил ей пальцем:

– Ошибаисся.

Он поднял бокал для вина, наполненный коньяком, и произнес «военно-патриотический» тост:

– За военную форму! За военную форму, которая к лицу всем. Кто не согласен, тот может поменяться со мной своей подругой.

– Я не согласен, – ответил Сергей Тараненко.

– Вижу, ты запал на мою блядь, – с грубой прямолинейностью заметил Звягинцев. – Поменяемся. Но сначала выпей. До дна, до дна. Вот так, – проследил он за именинником. – Значит, военная форма идет не всем женщинам? Посмотри на них, Сережа, – он снова уделил каждой девушке внимание взглядом и жестом руки, в которой все еще держал пустой бокал. – Посмотри и выдели ту, которой форма не к лицу. Я не призываю тебя выбрать страшилу, здесь таковых нет, не было и никогда не будет.

– Да, форма идет всем женщинам, – был вынужден согласиться Тараненко, решивший на скорую руку распутать эту проблему. Его речь отличалась связностью. Он говорил с убежденностью военного интеллигента. – Но одних военная форма действительно стройнит, подчеркивает фигуру. Именно форма подчеркивает и разницу между мужчиной, рожденным носить форму, и женщиной, рожденной…

– Стирать ее, – вставил Звягинцев.

Тараненко продолжил, несмотря на смешки товарищей:

– Более нелепого наряда не придумаешь.

– Разве он не стройнит?

– Стройнит? – Генерал вгляделся в каждое лицо, пышущее здоровьем. – Пусть так, пусть стройнит, хотя мне откровенно не нравится это определение, оно убивает что-то женское, что-то неуловимо важное, объяснить которое не по силам даже мне.

– Даже тебе?.. За это стоит выпить, – съязвил Звягинцев.

Тараненко задело за живое не выступление старшего товарища, но сама демонстрация форм – именно так, во множественном числе, выделил он. Он привык отвечать на выпады, а выходки старался не замечать. Он был обязан ответить, но чем? Слово «демонстрация» крепко запало в душу и не отпускало. Он знал себя: еще немного, и его ноздри раздуются от гнева на себя и всех, кто впервые, наверное, видел следы конфуза на его лице. Впервые он не смог ответить внятно, запутавшись в двух предложениях. А товарищи тем временем пили за то, что, по его словам и словам Звягинцева, «ему было не по силам». Вот ведь дурацкая ситуация. Ему, генералу от военной разведки, по силам даже то, о чем его высокопоставленные гости не догадываются.

Демонстрация…

– Одну минуту.

Тараненко вышел из-за стола. И как был в простыне, так и пошел к дому.

Вернулся он с видеокассетой. Видеомагнитофон марки «Панасоник» – эта редкая в Союзе вещь – уже был подключен к телевизору. Он вставил в деку кассету, на которую снимал еще более редкой вещью – видеокамерой той же торговой марки.

Видеокамера. Как приятно было держать ее в руках. По сути дела, подумалось генералу, в руках умещался весь мир. Его камера неслышно «стрекотала» на вечеринках, мальчишниках, заседаниях. Копился видеоматериал, который, судя по всему, с годами превратится в хлам. Он уже начал подумывать о систематизации видеоархивов: уничтожить большую часть материалов, оставив только самое ценное. Но как же трудно пускать под ножницы свое, пусть даже не представляющее ценности. Он назвал эти колебания «мозговым бельмом». А вдруг что-то пригодится? А этого уже нет. Впору не расчищать гору мусора, а начинать его копировать: а вдруг, а вдруг, а вдруг… Так и сбрендить можно.

Эти редкие кадры, которые генерал решил продемонстрировать своим гостям, являлись уникальными и единственными в своем роде. Это была не «первая копия» (первая копия досталась главному лицу на этой кассете), а оригинал. Однажды он показал запись однокласснику – полковнику ГРУ и увидел на его лице удивление и… обездвиженность. Словно всевышний остановил время для полковника, но оно не переставало течь для генерала, обладателя и этой кассеты, и того человека, который демонстрировал перед видеокамерой свои способности.

Запись была сделана полтора года назад самим генералом. Он мог не только наделать при случае копий, но и снять второй, третий, десятый дубль, поскольку главный герой короткого видеоклипа входил в состав спецгруппы, подчиняющейся лично начальнику разведки Сухопутных войск генералу Тараненко.

Слово «Спецназ», которое обязательно писалось с прописной буквы, ничего не говорило обывателю. Подразделения специального назначения обычно шифровались группами ВДВ и под их эгидой совершали дерзкие рейды на территорию Пакистана. Они трепали бандитские группировки, оставляли караваны с наркотиками без сопровождения и поджигали. Их тактика всегда была простой: атака – отход. На угрозы они реагировали соответственно статусу диверсионного подразделения: ликвидировали любые виды угроз.

Их называли по-разному, но с одинаковым трепетом: глубинной разведкой, мастерами антипартизанской войны, диверсантами, но смысл от этого не менялся. Эти элитные группы, казалось, не имели структурного подчинения, над ними стоял кто-то невидимый, но всесильный – это точно. Последние отзывы, все чаще доходившие до генерала, будто ласкали его слух.

Тараненко занял прежнее место за столом, пультом включил воспроизведение, скривившись от фразы, брошенной кем-то из гостей: «Еще одна порнушка».

На экране телевизора появилась центральная часть спортивного зала разведбатальона Московского военного округа. Отлично прорисованная картинка, виден каждый стык на наборном полу. В центре стоит невысокий парень лет двадцати пяти в своеобразной тренировочной форме: полинялая гимнастерка и галифе времен Великой Отечественной. Босой, он похож на военнопленного. Однако плечевая упряжь с двумя кобурами под мышками рушит эту иллюзию. Кобуры без верхних клапанов, и по рукояткам можно определить тип оружия – это автоматические пистолеты Стечкина. Оператор отходит назад, меняя ракурс съемки, и тогда становятся видны мишени и укрытия на пути к ним. Укрытий в виде листов фанеры, выкрашенных в черный цвет и не превышающих габаритов человека среднего телосложения, два. Мишеней пять. Упражнение с нехитрым названием «прохождение на время». Невидимый стартер отдает команду, запуская счетчик. Спецназовец «пошел», быстрым движением выхватив пистолеты. Четыре выстрела из двух «стечкиных» поочередно, и поражена первая мишень. Стрелок натурально скользит по паркету к укрытию, где не задерживается больше мгновения. Он будто огибает его своим телом и стреляет из «стечкиных» сразу в две мишени. Находит укрытие за фанерным щитом и из-за него поражает остальные мишени. Поднимает руку вверх: упражнение завершено. Стартер останавливает время: восемь секунд.

Впечатляет. Но это упражнение, эта, в общем-то, уникальная техника меркнет перед тем, что ждет зрителей впереди. Ждет и человек с секундомером; впрочем, механический прибор бесполезен. Ждут еще пятнадцать бойцов спецподразделения, расположившихся на низких скамейках. Свист пуль для них – как полет шмеля над головой обычного человека. Стены, обитые твердым пенопластом с бесчисленными следами от пуль, – как обои. Два спеца помогают товарищу установить мишени по-новому. Все готово к следующему упражнению.

Двадцатипятилетний спецназовец стоит между двумя мишенями: девять метров до передней, девять до задней. Мишени условно вооружены… но бессильны, хотя и угрожают человеку, взятому в тиски. Теперь ему никто не отдает команду. Он сам запустит внутренний хронометр с чувствительной секундной стрелкой. Вот это мгновение. И мгновенный выхват пистолета. Два выстрела слились в один. Даже рикошет пули не смог бы опередить спецназовца, который продемонстрировал уникальную технику.

Чего ждали гости от этого просмотра? Скорее всего… «продолжения банкета». Скорее бы посмотреть, что там, пусть даже «порнушка», и заняться своими подругами.

И Тараненко махнул рукой, чуть слышно бросив под нос:

– Чтобы понять это, нужно смотреть трезвыми глазами.

Его услышал лишь Славка Дубин, самый молодой из компании генералов, на год моложе Тараненко; его погоны и сейчас были горячи, как свежие пирожки. Для кого-то шестеренки в военном ведомстве крутятся медленно, а для кого-то быстро.

– Я знаю, что происходит на пленке, – сказал он. – Это так называемый «выстрел парфянина», или «парфянский выстрел», не суть важно. Идея выстрела позаимствована у лучников-парфян. Те стреляли из лука на скаку, разворачиваясь в седле в обратную сторону. Римляне ничего сообразить не могли, падая на землю, пронзенные стрелами. Скакать вперед, а стрелять назад не мог никто, только их соперники на Востоке. Я могу прокомментировать выстрел, – предложил он.

Тараненко адресовал товарищу благодарный кивок и передал пульт.

Дубин перемотал чуть назад и запустил замедленное воспроизведение.

– Что мы видим? – с менторскими нотками начал он. – Стрелок стоит по команде «вольно»: одна нога согнута в колене, руки по швам. А вот и начало движения. Теперь видно, как правая рука скользит вверх по бедрам, запястье касается кобуры. Видите, вся рука, включая плечо, изгибается, будто состоит из шарниров. Пальцы обхватывают рукоятку пистолета…

А дальше начиналось самое интересное. Начиналось со стойки, в которой спецназовец держал оружие стволом вверх на уровне плеч, указательный палец на предохранительной скобе. Назад поворачиваются корпус и плечи стрелка. Голова и бедра неподвижны. За плечами следует вооруженная рука. Оружие смотрит в сторону противника, но не точно на него, поскольку он его еще не видит. Указательный палец выбирает свободный ход спускового крючка, и в это время в сторону противника поворачивается голова. Глаза находят цель за мгновение до того, как палец дожмет спуск. В это же мгновение следует «доводка» – целик и мушка совпадают на точке прицеливания. Звучит выстрел. Фактически вслепую. С конечной доводкой в финальной стадии.

– А что касается выстрела в условного противника, находящегося впереди, то его уже можно считать формальностью, а можно – условностью, – заканчивал комм Дубин, сам отличный стрелок. – Но выстрел звучит, поражая вторую цель. На это упражнение стрелок затратил не больше двух секунд.

– Точнее, полторы, – подкорректировал товарища Тараненко.

– И в этот ничтожный промежуток времени втиснулся и выхват оружия, – добавил тот. – Невероятно. Насколько я знаю, этот выстрел в том темпе, в котором он эффективен, еще никому не удавался. Просто существовала техника, которую стрелки отрабатывали исключительно в плане реакции. Короче, есть стрельба по-македонски, а есть по-парфянски.

– Но мой стрелок уложился в «эффективный темп»? – акцентировал Тараненко.

Дубин поднял руки, сдаваясь.

– Полторы секунды. И я удивлен. Если, конечно, съемка не обошлась без режима «рапид».

– Да пошел ты! – вспылил Тараненко.

– В этом упражнении кроется еще и психология, – постарался загладить вину Дубин. – У твоего парня есть имя?

– И даже отчество, – ушел от ответа Тараненко, – не говоря уже о фамилии. Несколько человек знают его кличку – Парфянин.

– Пусть так. Твой парень, оттачивая технику, стрелял холостыми патронами по живым мишеням?

– И не раз. Тот, что занимал место впереди, не успевал нажать на спусковой крючок. Движения стрелка будто завораживали его, хлопок выстрела не давал пальцу придавить спуск. Я не психолог, но сравнил бы это с распространенным опытом. Когда у тебя ноги ровно стоят на полу, твою руку, вытянутую в сторону, трудно прижать к туловищу. Но стоит поставить равноценную ногу на небольшую подставку, как рука словно становится безвольной, достаточно небольшого усилия на нее, чтобы опустить.

Тараненко выдержал паузу.

– Мой парень демонстрировал не выстрел, не комплекс боевых упражнений. Это была демонстрация силы, превосходства, неуязвимости. Этим парням, собравшимся в спортзале разведбатальона, нет равных.

Слово взял генерал-полковник Звягинцев.

– Знаете, каждый день, который я провожу в кругу друзей, на два дня продлевает мое пребывание на этой грешной земле. Но сегодняшний день и наше застолье – неприятное исключение, – с сожалением констатировал он. – Я так и знал, что генерал Тараненко все опошлит. – Звягинцев помог своей подруге снять гимнастерку. – Пойдем, продраишь мне шпиндель.


3

Термез, Туркменистан


Этот кабинет в войсковой части номер… Туркестанского военного округа, в котором временно разместился генерал-майор Сергей Тараненко, и в шутку и всерьез называли «гостевым». За несколько лет афганской кампании кто только не занимал его, даже командующий Оперативной группой Минобороны.

Генерал прибыл в Термез как один из лучших специалистов военной разведки по комплектованию групп специального назначения, дислоцировавшихся по восточным границам Афганистана: наиболее эффективная сила в борьбе с вооруженными отрядами моджахедов. Собственно, он обкатывал тактику антипартизанской войны. Подобная деятельность армейской разведки не афишировалась. Интерес генерала распространялся на специальные радиоэлектронные подразделения – тропосферной разведки, но прямого выхода на них у него не было. И он предпринял ряд шагов для решения этой проблемы.

Тараненко не стал обременять себя в этой поездке личным адъютантом, ему за глаза хватало расторопного дежурного по части, он и побеспокоил высокопоставленного гостя от разведки в эту минуту.

– Капитан Чиркова, товарищ генерал.

Сергей Николаевич не отрывался от бумаги, на которой что-то торопливо черкал, не меньше минуты. Наконец отложил авторучку в сторону, бумагу вложил в папку. Встал, подошел к «гостевому» сейфу с одним комплектом ключей, который кочевал от одного гостя к другому, открыл тяжелую дверцу, положил папку на полку, закрыл несгораемый ящик. Положив ключ в карман, вынул носовой платок. Стоя спиной к дежурному, вытер руки, словно запачкался о тот лист бумаги, и отпустил офицера:

– Зови.

– Слушаюсь, товарищ генерал.

Он так и представлял себе эту молодую женщину, «решение проблемы тропосферной разведки», как он назвал ее. Для ройял-флеша – туз, король, дама, валет, десятка одной масти, расклада в покере с шансом примерно один к миллиону – ему недоставало только дамы, и вот пожалуйста – довольно высокая брюнетка, военная форма которой была к лицу.

Он вдруг подумал о том, что одна из тем вечеринки не стала лишней и словно объединила тот вечер и сегодняшний день. Во всяком случае, генерал чувствовал связь. Связь тем более прочную, поскольку она распространялась на его спецгруппу, сопровождавшую его даже в краткосрочных командировках.

– Присаживайтесь. – Тараненко знал цену своему сильному и мягкому, словно обволакивающему голосу. Ему всего тридцать четыре, в волосах ни одной сединки, а он уже генерал.

Он похерил обращение «коллега», которое припас для общения с Чирковой.

– Ольга?.. – он наигранно выгнул бровь, дожидаясь ответа на немой вопрос: «Как ваше отчество?» Он знал отчества ее ближайших родственников и друзей, их имена пополнили досье капитана Чирковой, на обложке которого было выведено строгой генеральской рукой ее имя-отчество и фамилия. А вообще дело было заведено, как на заложницу. Имя. Пол. Возраст. Национальность. Цвет волос. Цвет глаз. Рост. Вес. Медицинские данные. Образование. Место работы. Интересы и увлечения. Близкие родственники. Близкие друзья. Другие данные.

Она не стала усугублять забывчивость высокопоставленного разведчика, но слегка пошатнула свою, не ответив четко на его вопрос.

– Просто Ольга.

Сергей Николаевич удивленно вскинул бровь: «Ничего себе!» – потом задорно рассмеялся.

– Чаю?

Вот сейчас он был готов услышать и принять «никулинское»: «Хорошо бы… пива». Он бы достал для нее «Жигулевского», пусть даже во всем Термезе и его окрестностях была одна бутылка.

– Было бы неплохо.

– Отлично. – Он подошел к маленькому столику, сервированному по-восточному: фрукты, лепешки, комковой сахар, чай в чайнике с длинным носиком. Он налил и подал пиалу гостье. – Вы москвичка?

– Так точно, товарищ генерал.

– Сортируете свои ответы?

– Простите?

– Я спросил: «Чаю?» – почему вы не ответили: «Так точно»?

– Боялась вас напугать.

«Я не ошибся, выбрав ее», – покивал Сергей Николаевич, по-новому взглянув на подчиненную. Но пора приступать к делу, подстегнул он себя и выбрал стиль блица.

– Вы проходите службу в батальоне связи?

– Так точно, товарищ генерал, в отдельном батальоне связи, – настойчиво дополнила она, – войсковая часть 37116.

– Где дислоцирован батальон?

– Под Кабулом – Теплый Стан.

– Круг ваших обязанностей?

– Я занимаюсь тропосферной разведкой.

– То есть, говоря проще, перехватываете переговоры «духов».

– Так и есть.

– Давно под Теплым Станом?

– С 1982 года.

– Два года уже, – покивал он. – Командир батальона майор Кнышев?

– Да.

– Вы нашли ответ на вопрос, почему вас вызвал лично начальник разведки рода войск?

– Никак нет. Полагаю, это связано с моей службой.

– Правильно полагаете. Что вам сказал комбат Кнышев, узнав о моем распоряжении? Но прежде ответьте на вопрос, что вы знаете обо мне.

– Майор Кнышев назвал вас лучшим специалистом, о котором он слышал, по силовой разведке. Узнав, что вы распорядились командировать меня в Термез в ваше личное распоряжение, комбат сказал: «Расскажешь потом, как все было».

– Вижу, вы не робеете.

– Мужчина, может быть, и заробел бы, товарищ генерал.

– Я ни на миг не забываю, что вы – женщина. – Тараненко прошелся по кабинету, на одной из стен которого были вывешены портреты членов политбюро, машинально похлопал себя по карману в поисках сигарет. Привычка. Он больше года не курит, а досадные порой мелочи вроде этой не забываются. И замечаются окружающими: Чиркова протянула ему пачку «Явы».

Генерал вынул сигарету, вдохнул ее аромат, маскируя за ним мысленную и желанную затяжку, прошел за стол и поместил сигарету в стакан с карандашами, глянул на Чиркову: «Вот так».

– Я сказал, что командировал вас в свое личное распоряжение, – это правда. Тем не менее вы вернетесь в расположение части, вернетесь к своим обязанностям. На связи с вами будет мой поверенный, назовем его связником, он проходит службу в Министерстве обороны Афганистана. Знаете, где это?

– Так точно. Это в районе Дар-уль-Аман, неподалеку от штаба 40-й армии.

– Отлично. Вы информированный человек. Я вас введу в курс дела. О проделанной работе будете докладывать связнику.

– Какого рода работа потребуется от меня, разрешите узнать?

– Ничего, что выходило бы за рамки ваших служебных обязанностей. – Тараненко откинулся на спинку стула, достал карандаш и покатал его по столу. – Разве что более внимательно отслеживать переговоры «духов» и оперативно – я повторяю: оперативно – докладывать связнику.

– Ясно.

– О нашей встрече будете молчать. Комбату Кнышеву вы скажете следующее. Генерал Тараненко предложил вам место в штабе Сухопутных войск, вы отказались. Готовьтесь услышать: «Ну и дура». Я так не думаю, иначе на вашем месте сидел бы кто-нибудь другой… более сговорчивый, – нашел он замену слову «неумный». – Но я вам обещаю продвижение по службе. Итак, суть задания. Меня в первую очередь интересует информация о встречах моджахедов на территории Туркменистана…


4

Афганистан


Ольга Чиркова вернулась в расположение батальона, проделав недолгий путь на грузовом самолете над горами и пустынями Афгана. Эта местность смотрелась с высоты иначе, не была такой унылой, угнетающей. Высота придавала ей стремительность, вдыхала в ее иссушенное тело жизнь, что навевало мысли о Возрождении с большой буквы. Не без доли равнодушия Ольга подумала: «Этого события придется ждать очень долго». Усмехнулась: «Скорее я окажусь под крылом генерала».

Она почему-то не поверила ему. Он забудет о ней с очередным повышением, а скорее – оказавшись, как она, на борту самолета, взявшего курс на Москву, а не на Кабул.

Он не шагал через голову, отдавая приказ: Оперативная группа Минобороны – это временный орган управления, сформированный после принятия решения о вводе войск в Афганистан. Вертикаль управления в армейской разведке нехитрая. В полку есть начальник разведки, а в дивизии уже целый разведывательный отдел, который планирует и осуществляет подготовку полковых и батальонных разведчиков. В штабе округа находится разведывательное управление, оно координирует работу всех разведывательных подразделений и офицеров разведки, которые их возглавляют. Окружные разведуправления подчиняются командующему округом, но замыкаются на ГРУ, а это абсолютно автономная организация в рамках Генштаба.

Ольга, размышляя над этим и чуть отворачивая от темы, невесело усмехнулась: не нужно быть предсказателем, чтобы угадать реакцию комбата. Она не ошиблась. Кнышев, маленького роста мужик, торчавший в Афгане четвертый год, выслушал ее, покрутил прокуренным пальцем у виска и по-отечески сказал:

– Твоему сыну четыре. А ты торчишь тут два года. Раз в три месяца вылетаешь кормить его грудью. Лучше помолчи, дай мне сказать! И секс у тебя раз в три месяца. С мужем. У тебя не все дома, Оля.

– С мужем – это вы верно заметили.

Кнышев махнул рукой. И развил тему, отчаянно завидуя не своей подчиненной, а частичке ее биографии, благодати, которая опустилась в виде генеральской длани на ее грешную голову: она лично беседовала с начальником разведки Сергеем Тараненко, чуть ли не отказалась дать ему. С ума сойти.

– Генерал в провинции – хозяин, а в Москве он – говно. Не думаешь ли ты, что ты тута – хозяйка, а в столице будешь царицей помойки? Не думаешь? А может быть, ты забыла, где находишься? А я напомню: в Кабуле. На оккупированной территории.

Комбат боязливо оглянулся и отдернул руку, готовую сотворить крестное знамение, точно испугался языческих богов. Чем напомнил Ольге генерала, ищущего в кармане кителя сигареты. Надо же, он положил сигарету в стакан с карандашами. Она улыбнулась, увидев в этом поступке что-то ребяческое. Теперь она виделась себе оракулом, способным дать ответы на все вопросы. Ночью она не сомкнет глаз, будет вспоминать встречу в Термезе. Она настолько запомнила лицо генерала, что смогла бы нарисовать его портрет карандашом из стаканчика или вышить каждую черту на платке, на манжете рубашки. И если бы он, человек занятой, сейчас подслушал ее мысли, расшифровал ее кардиограмму, то ответил бы: «На глупости у меня времени нет».

Странно: она была готова выполнить любую его просьбу, не то что приказ. Снова улыбнулась, на этот раз – несоответствию.


5

Термез


Тараненко отпустил связника-туркмена и надолго задумался. Ему казалось, не этот туркменский город граничит с Афганистаном, а войсковая часть, которая принимала его уже в четвертый раз. Сразу за высоким забором с колючей проволокой по гребню – горы, горы и горы. За этим призрачным «железным занавесом», опущенным волевым решением, не найти железных дорог, с трудом, но можно отыскать шоссе, горные тропы и воздушные трассы, задрав голову и до слез в глазах всматриваясь в небо, кто пролетел: свой, чужой, военный, гражданский? Афган горбится Гиндукушем, кривится Сулеймановыми горами, рассыпается пустынями и степями. Страна мертва, не считая людей, да и те, по большому счету, не жильцы: нет воды, нет растительности…

Тараненко с нетерпением поджидал одного человека. Речь не шла о его помощнике, о взаимоотношениях с которым он однажды сказал: «Я за словом в карман не лезу, на то у меня есть адъютант». Несколькими днями раньше в Туркменистан вылетели пятнадцать человек, объединенных в группу и подчиняющихся лично генералу. Это армейское разведывательное подразделение специализировалось на разведке во фронтовой зоне боевых действий, в тылу противника, совершая диверсии. Группа была укомплектована офицерами, которые «соответствовали физическим и моральным требованиям», существующим в подобных подразделениях. Генерал лично комплектовал группу, будучи в звании полковника. Офицеры являлись выпускниками разведывательных факультетов общевойсковых училищ. Они были направлены на первичные командные должности командиров взводов в разведывательные роты, но генерал перехватил отобранных им бойцов, и они были зачислены в офицерскую роту бригады спецназа.

В то время как Тараненко оригинально представлял себе соседний Афганистан, командир спецгруппы входил в штаб войсковой части.

Дежурный офицер уже был в курсе, что этого невысокого роста, жилистого, выносливого, как мул, капитана следует пропускать к генералу незамедлительно и без доклада – если генерал один. Он не робел перед этим крепышом – видел, казалось ему, и не таких. Решил поделиться свежим анекдотом. Инсаров терпеливо слушал его, стоя в коридоре.

– К командиру полка заходит рядовой, бросает руку к пилотке, спрашивает: «Товарищ полковник, разрешите войти?» – «Да, заходи, сынок». – «Разрешите обратиться по личному вопросу?» – «По личному? Ну, тогда обращайся по-свойски, не по-уставному». – «Ну, ты сам напросился, старый педик! Как же ты меня достал!.. Разрешите идти?»

Дежурный рассмеялся. Капитан Инсаров поддержал его, обнажая в улыбке ровные зубы.

– Забавно. При случае расскажу генералу. Он у себя?

– Ага. Ждет тебя. Я успел заметить, он не любит людей, которые пьют первую рюмку в то время, когда остальные гости похмеляются.

Инсаров вошел в кабинет, плотно притворил за собой дверь и остановился у порога. Генерал оставался на своем месте, какие бы новости он ни ожидал, но поздоровался с капитаном первым.

– Здравствуй. Присаживайся. Как все прошло? – спросил он, когда Виктор опустился на стул, стоящий напротив рабочего стола.

– Без ЧП, – коротко ответил Инсаров, взяв на себя ответственность за сокрытие о сбое по дороге в Термез. На то они и диверсанты, чтобы устранять любые проблемы на пути. Главное, задание выполнено. Если же генерал узнает о ЧП, то сумеет оценить стратегическую тактичность подчиненного.

– Груз? – продолжал спрашивать Тараненко. Его люди уложились минута в минуту, а вот сам генерал прибыл в Термез на четыре дня позже намеченного срока.

– Груз отвезли на аэродром, – ответил на вопрос Инсаров.

Генерал мелко покивал, глядя поверх головы капитана, будто увидел кого-то, входящего в кабинет.

– Поезжай на аэродром. Через час прибывает борт с грузом, который вы приготовили для работы. Я распорядился насчет машины – стоит напротив КПП.

Через час с небольшим Инсаров руководил разгрузкой грузового транспорта. В обычных солдатских баулах и вещмешках находилось специальное снаряжение и оружие. Тюки не были помечены и не отличались друг от друга, тем не менее капитан не ошибался, с первого взгляда определяя: в этом мешке взрывчатка, в этом саперные провода, подрывные машинки, аккумуляторы; другой баул хранил в себе автоматы с приборами беспламенной и бесшумной стрельбы, еще один – боеприпасы.


6

Помощник командира по хозчасти Бердыев дожидался в этот утренний час встречи с покупателем. Еще не подъехали к утреннему разводу командир части и начштаба, да и не весь автобат выстроился на плацу: тянутся повзводно, как сонные мухи. Повзводно. Это слово отчего-то насмешило Ахмата Бердыева. Он сидел в своей машине напротив восточного КПП, где дремали двое караульных – пушкой не разбудишь. Ворота на этом пропускном пункте основательно проржавели, звенья цепи, опутавшие створки, аж срослись, хоть автогеном срезай, замок не купят даже за копейку. От наблюдательного майора не ускользнула ни одна мелочь, наверное, и оттого, что на этом КПП он бывал редко, и вот сейчас взглядом оптовика ощупывал каждую мелочь. Вдоль забора выросла высоченная конопля – хоть одна хорошая новость сегодня. Хорошо, что комбат не видел взошедшего урожая, иначе собрал бы на валовой сбор весь личный состав.

Ну где же покупатель? Бердыев полуобернулся в кресле, окинул взглядом горизонт, в его представлении начинающийся от парившей в этот час Амударьи. Товар на месте, готов выехать через этот контрольно– пропускной пункт своим ходом. Бердыев нахмурился: он не согласовал вопрос о водителях. Что, если покупатель не приведет с собой людей, умеющих управлять трехосными грузовыми «Уралами», монстрами грузоподъемностью до десяти тонн? Пара грузовиков, оснащенных бортовой платформой с тентом, входила в пятерку машин, отслуживших свой срок в Афгане и подлежащих списанию, то бишь актировке: пара подписей – и бесследно исчезнут не только грузовики, но и стартовые площадки для ракет-носителей; но где их взять?

А вот и покупатель. Бердыеву было плевать на его молодость, его насторожила информированность Виктора Инсарова. И первый вопрос, который он задал ему вчера, сводился к следующему: по чьей рекомендации тот пришел, откуда узнал о торговле движимым имуществом?

– Сорока на хвосте принесла, – ответил Инсаров. Он продемонстрировал пачку новеньких четвертаков с сиреневым, будто задубевшим, профилем Ленина и дополнил: – А деньги мне принесла ворона в клюве.

Бердыев сказал:

– Дай одну. На проверку.

Инсаров ответил:

– Можешь забрать все. Но если ты меня кинешь, начнешь отнекиваться, я из тебя ремней нарежу.

Отказываться от сделки было поздно: деньги к рукам приклеились, не оторвать.

То было вчера. А сегодня Бердыев снова имел честь приветствовать парня.

– Здравствуй, дорогой! Деньги проверил, меченых купюр не…

– Хорош трепаться, – оборвал его диверсант. – Грузовики готовы?

– Конечно, о чем речь! Как и договаривались, баки под завязку, двигатели работают как часы. Номеров нет ни на шасси, ни на двигателях. «Уралы»-призраки. А где же твои водители?

– Учатся водить, – ответил Виктор. – Сегодня в одиннадцать вечера ровно грузовики должны стоять в районе «железки». – Он поднял прут и начертил на песке схему. – Это станция, здесь пакгауз из фундаментных блоков, напротив площадка, удобная для стоянки пары грузовиков. Место шумное, но не людное, что нам и нужно.

Лицо у Бердыева стало цвета загорелого негра. Ему стало плохо, и он был готов к тому, чтобы изо всех сил понимать, понимать и еще раз понимать людей с их проблемами. Утром ему было хорошо, и он не замечал никого, даже свою жену, расплывшуюся под одеялом, как медуза.

– Послушай, дорогой, мы договаривались играть на равных, ну?

– Да, но с небольшим креном в мою сторону. У тебя есть пятнадцать часов, чтобы найти водителей и документы, это на случай, если грузовики остановит военная инспекция.

– Может, я и ты…

– Даже не предлагай. Мне не резон светиться до поры до времени. Если тебе интересно, то мне всю ночь придется гнать один из грузовиков. Вижу, тебе нет до этого дела.

– Мне? – Бердыев выкатил глаза так, что они чуть не упали на схему, начерченную на земле. – Какое мне до этого дело?

– Ну и правильно. План такой: твои люди подгоняют грузовики на стоянку, выходят, не глуша двигатели. Ключи, естественно, остаются в замках зажигания. Стекла поднимают до упора, свет не тушат. Если кто-то по ошибке или с умыслом заглушит двигатель, а ключи положит на крышу машины, ты снова увидишь меня. Если кто-то из водителей нечаянно или с умыслом сшибет по пути зеркало заднего вида – ты снова увидишь меня. Если стекла в машине окажутся опущенными…

– Я понял, понял: я снова увижу тебя.

– Схватываешь все на лету. У тебя плохой вид, тебе нужно погадить. – С этими словами Инсаров грубо потрепал майора по щеке, повернулся и пошел прочь.

Бердыев смотрел ему вслед и не смел окликнуть; отказаться от сделки время было упущено. О вчерашнем дне, когда Ахмат поначалу принял этого худощавого парня за театрального кассира, можно было забыть. Сегодня он предстал совсем другим, наполовину искусственным, с матовым блеском водянистых глаз, в которых навечно запечатлелась угроза. Страх внушают не только громилы с лошадиными челюстями, но и такие невзрачные типы, которые оказываются на поверку оборотнями.

Через час, приняв на грудь, Бердыев развил эту тему в присутствии бухгалтера вэче, который был в доле. После сказал:

– Меня волнует только военная инспекция. Маршрут, которым поедут грузовики, самый опасный в Термезе. На пути две войсковые части, железная дорога, и все это стратегического значения. А вот дальше, считай, зеленый свет, ночью можно проскочить и в Афган. Этот сукин сын все тонко просчитал. Надо искать водил на стороне. Если попадутся наши шофера, откуп будет равняться стоимости машин.

Бердыев попал в скверную историю, отсюда его беспечные заезды насчет водителей – это вовсе не проблема. И заявить, куда следует, нельзя: повяжут и раскрутят на полную катушку, минимум десятка корячится. Что на уме у этого парня, лучше не думать, чтобы спать спокойно.

Даже Бердыев, далекий от спецназовских «мелочей», расшифровал предостережения капитана Инсарова: он боялся ловушек. Если он потянется за ключами на крыше машины, его может снять снайпер. Если стекла в машине будут опущены, его легче будет взять. А без заднего обзора, если водитель свернет зеркало, его будет легче достать. Равно как и без света ему ночью далеко не уйти. В представлении майора он стал участником масштабной операции, цель которой была неясна.


7

Инсаров с бойцами затаились в пакгаузе за час до означенного срока: в десять вечера, когда на складе не осталось ни души. Без пяти минут одиннадцать послышался рокот двигателя, но его тут же заглушил более мощный звук маневрового локомотива, пронесшегося мимо на сумасшедшей скорости. На асфальтированную площадку, тускло освещенную только с восточной стороны, въехал сначала один грузовик, за ним второй. Так же поочередно открылись дверцы, из машины вышли водители в гражданской одежде. Инсаров усмехнулся и покачал головой. Шоферы были явно напуганы, уходили так, как и ехали: друг за другом, держа расстояние в несколько метров.

– Первая четверка пошла, – отдал команду Инсаров.

Четверо бойцов под началом Куницы, одетых в черную униформу и вооруженных «калашами», покинули здание через окно и перебежали к грузовику. Головной спецназовец подошел к дверце водителя и открыл ее, держа наготове пистолет Стечкина. Второй номер, в отличие от товарищей одетый в полевую форму с погонами «пушкарей», открыл дверцу пассажира, оглядел кабину и, высвободив из грудного ранца черные военные номера, прикрепил их спереди и сзади машины, бросил на них придорожной пыли. Куница обеспечивал прикрытие сзади, в то время как Шульц откинул полу тента и при ярком свете фонарика осматривал кузов.

Другая четверка во главе с Еретиком повторяла действия товарищей на своем объекте. После беглого осмотра кузова Шульц и его напарник Зубочистка, которых в подразделении называли не иначе как «минно-розыскными собаками», занялись более тщательным осмотром кузовов, в которых умещаются до сорока человек. Эти двое натурально обладали чутьем служебных собак, чуяли мины и редко пользовались щупами, миноискателями, стетоскопами. Им не было равных и при минировании объектов. Они проверили каждый уголок и дали команду старшим подгрупп: «Чисто».

Еретик и Куница «отморзились» бойцам, и Шульц с Зубочисткой заняли водительские места. В это время остальные семь бойцов, прикрывающих обе подгруппы, присоединились к товарищам.

Сорок килограммов взрывчатки были поделены на две части и размещены в вещмешках в двух машинах.

Виктор Инсаров занял место пассажира в головном «Урале», и водитель тронул машину с места. За ней, как на привязи, следовала вторая.

Командир исполнял роль штурмана. Бойцы накануне тщательно изучили предстоящий маршрут, запомнили каждую мелочь, каждую выбоину на дороге. Сведения о расписании мобильных патрулей военной инспекции они получили лично от генерала Тараненко. В случае непредвиденной остановки он снабдил их документами на передвижение, в которых указывался маршрут: Пули-Хумри – Термез.

Инсаров остался спокойным, даже равнодушным, когда в районе хлопкоочистительного комбината «Уралы» остановил военный патруль.

Старший инспекционной группы капитан Зурабов посматривал то на командирские часы, то на горе-водителя, поймавшего гвоздь напротив хлопкоочистительного комбината. Причем гвоздь оказался сродни разрывной пуле «дум-дум». Колесо «УАЗа» рвануло с таким грохотом, что весь экипаж ВАИ подбросило; капитан грешным делом подумал: неужели моджахеды в городе? И едва не схватился за пистолет. «УАЗ» пропетлял метров пятьдесят и только потом остановился. Водитель – двадцатилетний парнишка – глянул в панорамное зеркальце, потом на командира и спросил:

– Все живы?

– Блин, – ругнулся Зурабов, – ты на мину напоролся?

– Хер его знает, – откровенно ответил пацан. Он первым вышел из машины, обошел ее, пиная по каждому скату, пока добрался до правого переднего; пинать можно было только в обод.

Наряд вышел из машины. Пока водитель менял колесо, ваишники делали вид, что разминали ноги. Смена сегодня выдалась хлопотливая – то на ногах, то в машине. Около двух часов ушло на то, чтобы спровадить на гауптвахту подвыпившего водителя с «шестьдесят шестого» «газона» и поломать голову над тем, куда отправить пару девиц, которых обнаружили в кузове. Потом остановили подозрительный «уазик» с грязными номерами, который, как на грех, петлял в границах их зоны ответственности. Мероприятие рядовое, но требующее осторожности: остановка машины, беглый наружный осмотр, досмотр на предмет наличия оружия, боеприпасов. Водитель тоже оказался подшофе. Пришлось сопровождать «уазик» на сборный гарнизонный пункт задержанных машин, который негласно называли «соборной мечетью».

В одиннадцать вечера конец смены, а на часах 23.40. Непруха, качал головой Зурабов, представляя то, чего не светило ни двум срочникам, входившим в состав наряда, ни лейтенанту: домашний плов с кишмишем, бараниной, крупно порезанной морковью, луком, чесноком. Рис такой рассыпчатый, что невозможно набрать ложку с горкой; а хочется, зараза. Мясо тает во рту. Зурабов вдруг забеспокоился, заторопился. Нет повода заподозрить жену в измене, но он представил, как тает мясо в чужом рту. Он был так голоден, что его мысли попахивали ненаучной фантастикой.

– Давай быстрее! – поторопил он водителя.

– Ща, – ответил тот, – глаз не успеет моргнуть, товарищ капитан.

Он затягивал последний крепеж, когда из-за поворота показался один «Урал», а за ним другой. Зурабов не раздумывал, останавливать ли военные грузовики, он машинально шагнул с обочины на дорогу и отточенным жестом руки указал место впереди инспекционного «уазика». Бросил водителю:

– Хорош копаться, пойдешь со мной.

Инсаров остался в кабине, дожидаясь старшего инспектора, который, демонстративно поправляя оружие, подошел в сопровождении автоматчика.

– Капитан Зурабов, – представился он, бросив руку к головному убору. – Выйдите из машины, пожалуйста. – Он чуть сместился в сторону и встретился взглядом с водителем. – Вы тоже. Приготовьте документы.

С другой стороны подошли еще двое инспекторов: один в чине лейтенанта, другой носил сержантские лычки. Экипированы стандартно: белые шлемы, автоматы, жезлы.

Инсаров показал этому капитану, что не в первый раз имеет дело с дотошной военной инспекцией. Он задержал водителя, забрав у него права, и, присовокупив их к предписанию, передал капитану. Тот принял документы и в первую очередь обратил внимание на предписание. Покивал, озвучив свои мысли:

– Едете из Пули-Хумри?

– Да, там все написано.

– Я вижу. Следуете на склад – читаю: артиллерийского вооружения, войсковая часть 14341. Я знаю эту часть, она относится к 40-й армии.

– Равно как и часть в Пули-Хумри.

– Это ясно. Почему едете так поздно?

– Не я выбирал время. Так начальство распорядилось.

– Товарищ капитан, – позвал начальника сержант. – Они едут из Пули-Хумри?

– Да, а что такое?

– Путь неблизкий, номера вроде бы запылились, а борта – нет.

Инсаров чуть заметно покачал головой.

– Что? – перехватил его жест инспектор. – Что у вас в кузове? Выйдите из машины.

– Конечно. Не обязательно повышать голос. В кузове люди. Тринадцать человек. Вместе со мной и водителем – пятнадцать. Поднимите руки, капитан.

– Что? – Зурабов успел только тяжело сглотнуть. Он не верил своим глазам. Будто из-под земли, а не из кузова, перед ним выросли вооруженные штурмовики. Он не часто сталкивался со спецподразделениями. Если отдельные группы находились в кузовах, то проверка такого транспорта ограничивалась предписанием – не препятствовать, а порой и содействовать прохождению транспорта (колонны) до места назначения.

Зурабов впал в ступор. Он мог представить, что один диверсант способен уничтожить его наряд, но они не стали распыляться по мелочам. Двое спецназовцев схватили лейтенанта и сержанта за руки, одновременно еще двое бойцов приблизились к ним на расстоянии выстрела в упор. Лейтенант оказал было сопротивление, и капитан был готов увидеть его, сбитого, на земле, но произошло то, что прочно засело в его сознании, то, от чего он тщетно пытался убежать. Один из диверсантов, вооруженный бесшумным пистолетом, выстрелил, не раздумывая, хладнокровно, точно подсек рыбу. Сместив ствол пистолета, еще дважды нажал на спусковой крючок, стреляя сержанту в грудь.

Зурабов дернулся, вскинул руку, выгнул спину, включил в работу вторую руку. Он знал правду – ему под лопатку влетела пуля и высвободила энергию точно под сердцем, но инстинкт заставлял рвать руками одежду, ковырять в ране, точно в ней торчала заноза размером с ножку стула.

Водитель упал на колени. Изо рта потекла кровавая слюна. Вторая пуля опрокинула его на спину.

– В кузов их, – приказал Инсаров. Нашел глазами Куницу. – Возьми с собой пару человек, поедете впереди нас на «УАЗе».

– Есть, – тоном «ага» отозвался диверсант и подозвал двух товарищей. Он бросил проколотое колесо в кузов «Урала», сел за руль и завел двигатель. Посмотрел в зеркало заднего обзора уже метрах в тридцати от головного «Урала», также тронувшегося в путь.

А в кабине второго грузовика на месте пассажира устроился Зубочистка. Он еще раз сверялся с планом территории склада артвооружений, который получил лично от генерала Тараненко. План был детальный, до каждой пылинки. К плану прилагалось расписание караула, передвижение по части разводящих и прочее, что больше касалось командира группы и «организационных» работ, за которые Виктор Инсаров отвечал, можно сказать, головой.


8

В пятистах метрах от склада артвооружений, который ширмовался под продовольственный склад, но все же отдельная воинская часть 40-й армии, на обочине стоял «УАЗ-469». Эта машина была в личном пользовании генерал-майора Тараненко. Он брал ее всякий раз, когда приезжал в Термез, не раз отказывался от услуг водителя, как и сегодня. Он напрягся, когда впереди двух «Уралов» увидел «УАЗ» с отличительными знаками военной автоинспекции. Но моментально расслабился. Он не мог представить ситуацию, когда его транспорт буквально буксируют ваишники.

Генерал вышел из машины, одернул китель полевой формы. Эта одежда с зеленоватыми пуговицами и такого же неприметного цвета звездами на погонах шла ему больше, чем повседневная; парадную он терпеть не мог и надевал ее в исключительных случаях. Он поправил кепи, словно приветствовал своих бойцов; опуская руку – отдавал распоряжение остановиться.

Первым затормозил «УАЗ». Тараненко ожидал увидеть в нем командира группы, но Инсаров появился из кабины «Урала» и поспешил к начальнику.

– Что случилось? – опередил его генерал.

– Тормознула военная инспекция. Пришлось избавиться от них.

– Где это случилось?

Инсаров ответил. Генерал покачал головой: скорее всего, произошла накладка. Его разведданные точно говорили о том, что на заранее выверенном пути транспорта в этот час ни пеших, ни механизированных патрулей не бывает.

Тараненко посмотрел на часы: пошел первый час ночи, первые минуты нового дня.

– Пора, – сказал он, обращаясь больше к себе.

Машины остановились на бетонированной площадке, напротив центральных ворот склада. За этим высоким забором, превосходившим по степени защищенности ограждения на других военных объектах Туркестанского округа, будто продовольственный вопрос стоял выше других, хотя и рассматривался как стратегический, находилось то, к чему стремились мысли генерала Тараненко. Он дорого бы дал за то, чтобы там его поджидала пара грузовиков, но их не было, пришлось покупать их, рискуя больше, чем требовал трезвый расчет.

Расчет. Сергей Николаевич просчитал все. Вот сейчас, когда он в очередной раз прогонял в голове план операции, должен появиться дежурный КПП и вызвать начальника караула…


9

Яркий свет прожектора лизнул «уазики», прошелся по брезенту «Уралов». «Кого еще черти принесли?» – выругался дежурный в звании старшего сержанта. Он снял трубку телефона, набрал трехзначный номер, дождался ответа.

– Товарищ капитан, старший сержант Трофимов на связи.

– Да, слушаю, сержант.

– У нас гости. Скорее всего, покупатели приехали.

Покупателями называли всех без исключения, кто приезжал за товаром, будь то артиллерийские снаряды, патроны для автоматов и пулеметов, гранаты, тушенка «Китайская стена», советские каши и прочее.

Голос капитана зазвенел в трубке:

– Я сейчас подойду.

Он ждал этого звонка, настраиваясь на предстоящие события, тем не менее не совладал с собой. Была бы у него возможность, сила воли, он бы не допустил в свою голову мысли о пуле, освобождающей от ответственности. Он сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, встал, ударил себя по почкам, точно собирался выйти на ринг, но вышел из караульного помещения на воздух, холодный, бодрящий в эту ночную пору, пропитанный близостью Амударьи, которой не было бы без «доноров» – Пянджа и Вахша, питающих ее.

Он остановил разводящего, покинувшего топчан по малой нужде.

– Отдыхай, сейчас мне помощники не нужны. – Ему свои же слова показались подозрительными. Будь он разводящим, проследил бы за начальником. – Этот кретин на КПП что-то напутал. Какие, к чертовой матери, покупатели в половине первого ночи. Ложись, тебе через полтора часа на развод.

Капитан потуже застегнул портупею, тронул кобуру, словно сейчас что-то зависело от оружия, проклял все на свете и неровной походкой направился на КПП.

А там тем временем на досмотровую площадку вышли двое рядовых и сержант, больше из любопытства: очень редко по ночам приходилось отпускать товар. Их привлек и приличный эскорт грузовых машин: два «уазика», один из которых принадлежал военной инспекции. Ясно, что не за тушенкой приехали. Обычно покупатели не привлекали к себе внимания. Приезжала машина или две, один или два экспедитора, их пропускали на склад, там загружали, дальше следовала обратная процедура. Она отчасти распространялась на прибывший товар. Вчера, например, прибыла партия снарядов с военного аэродрома в Чуйской долине, построенного у самого подножия киргизского Алатау. Эта, «термезская» зона по праву считалась прифронтовой, и каждый военнослужащий испытал это чувство на себе.

Капитан хотел было выйти за пределы части через калитку, вмонтированную в створку ворот, но передумал и прошел через узкий коридор КПП с бесполезным турникетом, на котором стопор был давно сломан.

Тараненко встретил его дружеским рукопожатием. Глянув на караульных, собравшихся на досмотровой вышке, спросил приглушенным голосом:

– У тебя все готово?

– Так точно, товарищ генерал.

– Ты боишься?

– Н-немного, – непроизвольно заикаясь, ответил начкар.

– Страх уничтожит страх, – сухо улыбнулся Тараненко. – Но ты больше жалеешь, – он кивнул в сторону вышки, – жалеешь, что твои подчиненные не на нашей стороне.

– Да, наверное.

– Чего ты дрожишь?

– Знобит, товарищ генерал, холодно.

– Прикажи караульным спуститься.

Капитан на мгновение прикрыл глаза, повернулся к вышке и махнул рукой.

– Спускайтесь. Нужно досмотреть машины. С вышки вы под тент не заглянете. Начинайте досмотр с первой машины. Пошевеливайтесь!

– Молодец, – генерал оценил его твердый голос. И отошел в сторонку, потянув за собой капитана. – Сейчас не надо мешать моим людям.

Трое солдат спустились с вышки. Один из них пристально всмотрелся в генерала, перевел вопрошающий взгляд на товарища. Тот пожал плечами и выразительно опустил кончики губ: «Не знаю, что за птица, первый раз вижу».

В это время трое диверсантов заняли места у дальнего борта, приготовив ножи. Караульные приготовили автоматы. Они не могли представить, что смешны с огнестрельным оружием. Они совершили первую ошибку, игнорировав незастегнутую полу тента. Скорее всего, этот факт обрадовал их. Не придется пачкаться о грязный брезент, снимая его с металлических крючков. Двое взялись за края, чтобы одним расчетливым движением забросить полу на крышу. Фактически они отдали команду диверсантам, отсчитав вслух: «Раз, два…» На счет «три» трое спецназовцев вышли им за спину – неслышно, быстро, не оставляя им ни одного шанса.

Куница отработал против своего визави колющим ударом сбоку. Лезвие ножа вошло в основание шеи, выше ключицы. Он тут же выдернул нож из раны, и две пары крепких рук втащили караульного в кузов. Несколько секунд, и к нему присоединились его товарищи. Куница вышел из-за машины и подал знак Инсарову: «Дело сделано». Виктор подошел к генералу, кивнул в знак приветствия капитану.

– У нас все. Можно ехать. – Поймав утвердительный кивок Тараненко, Инсаров приказал начальнику караула открыть ворота. И поторопил его: – Не стой истуканом, открывай.

Первой на территорию части въехала машина военной инспекции с синей мигалкой на крыше, за ней, довольно урча, последовали «Уралы». Они остановились у приземистого кирпичного здания с узкими окнами, забранными решетками и расположенными под двускатной крышей. Над воротами и по периметру склада было включено дежурное освещение.

Один за другим на бетонированную площадку высыпали спецназовцы. Инсаров отдавал им короткие приказы:

– Куница – караульное помещение.

– Есть. Пошли, парни. – Четверо диверсантов двинули к караулке.

– Носик – казармы.

– Есть. За мной.

Еще четыре человека поспешили занять места «согласно расчету».

Начальник караула открыл замок. Зубочистка и Шульц распахнули ворота, и «Уралы» вползли внутрь по пандусу. Капитан включил внутреннее освещение и пошел впереди генерала. Остановился напротив стеллажа и указал на него рукой.

– Это здесь.

Тараненко подошел к запыленному ящику со странной маркировкой: указывался только вес снаряда – двадцать три килограмма. Не оборачиваясь, он подозвал спецназовца:

– Открой.

Тот без труда снял с двухъярусного стеллажа ящик, поставил его на пол и щелкнул замками, срывая пломбу. Открыл крышку. Ящик внутри был отделан пористым материалом, похожим на поролон, но менее эластичным; он плотно облегал минометный снаряд, находившийся внутри.

Тараненко поманил капитана и, когда тот стал рядом, спросил:

– Ты заглядывал в эти ящики?

– Нет, – помотал он головой. – То есть, я хотел сказать, два или три раза. На нескольких ящиках пломбы отсутствуют.

– Что в этом ящике, можешь сказать?

– Мина, товарищ генерал. Мина на основе ядерного заряда.

– Она отстреливается из гладкоствольного миномета на дальность свыше четырех километров и имеет регулируемую мощность до одной килотонны, – продолжил генерал. – По типу она схожа с американской миной W54. Не видел такую?

– Никак нет.

На этом складе было полторы сотни таких мин, а всего на складах вооруженных сил накопилось около десяти тысяч зарядов, включая и такие. Тараненко уже стоял рядом с другим стеллажом, а его подчиненный открывал следующий ящик. В нем находились два ядерных артиллерийских снаряда. Они внешне почти не отличались от обычных снарядов и могли быть использованы практически любыми 152-миллиметровыми дальнобойными пушками, например такой, как буксируемая пушка «Гиацинт-Б», запущенная в середине 70-х годов.

– Товарищ генерал… Товарищ генерал…

Тараненко не сразу сообразил, что его кто-то зовет, вернее, возвращает с высот, на которые его подбросили нейтронные боезаряды. Он с трудом отыскал этого человека. Жалкого человека, который, встретившись наконец-то взглядом с генералом, опустил глаза и бормотал:

– Товарищ генерал, я не уверен. Я сомневаюсь, товарищ генерал.

Теперь его взгляд то ли красноречиво, то ли трусливо метался от одного стеллажа с ядерными снарядами к другому.

Тараненко терпеливо дождался, когда капитан снова посмотрит ему в глаза, и спокойным голосом сказал:

– Знаешь, что мне сказал мой деловой партнер? Он пандшерский таджик. Советским офицерам доверять нельзя, сказал он. Все они люди непорядочные, продажные. Торгуют наркотиками, на складах все разворовывают. Вот мусульмане – другие. Они живут по Корану, у них все справедливо… Я нашел середину: покупаю у продажных офицеров, а продаю справедливым мусульманам. Ты понял меня, капитан? Вольно, не напрягайся. – С этими словами Тараненко пренебрежительно похлопал офицера по щеке, и взгляд у него стал жестким. Он никогда вслух не угрожал смертью, но эта угроза сидела у него в глазах. Он мог убить, а мог сделать жизнь этого капитана невыносимой настолько, что тот каждую минуту вспоминал бы о смерти как об избавлении, как о милости.

Генерал дважды ударил в ладоши, привлекая внимание спецназовцев:

– За работу, ребятки! – Нашел взглядом Инсарова: – Где твои спецы по минированию, Витя?

Этот вопрос Инсаров принял как приказ и в свою очередь, в стиле генерала, отдал распоряжение Шульцу и Зубочистке:

– За работу! Минируйте склады, казарму, караульное помещение. Вам нужны помощники?

– Двух человек будет достаточно, – ответил Шульц и поманил за собой диверсантов. Вчетвером они вытащили из кузова «Урала» тела караульных, а потом взрывчатку, машинку и провода. Работу начали с этого склада как самого важного объекта в их плане.

– Откажемся от последовательного соединения взрывателей, – сказал Шульц, – не сработает первый в цепи, не сработают остальные.

– Согласен, – подтвердил двадцатичетырехлетний Зубочистка. – Соединим параллельно. Ограничимся пятью закладками.

– Разумеется. Больше электродетонаторов наша машинка не осилит. – Диверсанты располагали подрывной машинкой КПМ-1 весом чуть больше полутора килограммов, которая давала напряжение полторы тысячи вольт. Последовательно соединенных детонаторов она могла «вытянуть» до сотни, а параллельно, как сказал Зубочистка, – до пяти.

Он вынул из вещмешка связку тротиловых шашек весом по четыреста граммов каждая. Электродетонатор, состоящий из капсюля и электровоспламенителя, уже был на месте, оставалось соединить его с проводом. Подрывники использовали обычную схему взрывания заряда: подрывная машинка, провод, электродетонатор, заряд.

Открыв один из ящиков, в котором хранились артиллерийские фугасы, Зубочистка закрепил тротиловые шашки на одном из снарядов. Провод привязал к ящику так, что свободным оставался конец в полметра длиной, его и присоединил к детонатору. Теперь если даже дернуть сильно, провод не сорвется с запала.

Двое помощников провели провод вдоль стены склада и на выходе потянули его к КПП. Зубочистка и Шульц перешли к караульному помещению. Там находились четверо спецназовцев. Куница, завидев товарищей, махнул рукой: «Быстрее!»

– Чего ты торопишь? – спросил Шульц, приблизившись. – От нас ничего не зависит. Машины будут загружать полчаса. Как здесь, тихо?

– Дрыхнут, – ответил Куница. Одетый в черный комбинезон и темную вязаную шапочку, он сливался с затемненной частью палисадника, окружающего здание караульной службы. Все четверо, вооруженные автоматами с глушителями, контролировали лишь вход в здание. Брать под контроль окна с другой стороны особой необходимости не было. Пока все тихо; это при малейшем волнении караульные попрут и через дверь, и через окна.

Зубочистка заложил мину под второе окно справа от угла здания, Шульц – слева. Он же освободил рюкзак от очередного мотка провода на бобине. То же самое проделал и Зубочистка. Он соединил оба детонатора, отрезав пару концов провода; на параллельное соединение детонаторов уходило больше материала. Вдвоем они, бесшумно семеня и разматывая провода, отошли к КПП, куда уже были протянуты провода с мины, заложенной на складе.

А там работа шла полным ходом. В погрузку включились все, даже Инсаров и начальник караула. Лишь генерал не принимал участия в тяжелой работе. Прислонившись к стеллажу, он что-то быстро писал в блокноте. Изредка отрывался от письма и поглядывал в сторону пандуса, по которому на склад въехали грузовики. Двери склада были закрыты; свет с освещенной площадки попадал в помещение через просветы между дверями и бетоном.

Подходила к концу загрузка второго «Урала»: последний ящик, вместе со снарядом весивший тридцать килограммов, занял свое место в кузове.

– Готово, – на ходу бросил Инсаров. – Сто пятьдесят штук. Вчетвером четыре с половиной тонны перелопатили.

Генерал отдал очередной приказ:

– Загружайте артиллерийские снаряды. – И для одного Инсарова добавил, понизив голос: – Капитана оставь здесь. Слабак. Быстро сломался.

«Не вовремя сломался», – мысленно исправил начальника спецназовец.

Шульц и Зубочистка тем временем заканчивали минировать казарму, также заложив два тротиловых заряда. Через десять минут все концы проводов от пяти мин находились в одном месте – примерно в ста метрах от КПП. Если бы не разброс объектов, на которых пришлось поработать, метраж проводов можно было бы сократить. А так два подрывника и два помощника размотали в общей сложности около километра.

У начальника караула не хватало мужества приставить ствол пистолета к виску и спустить курок. В его голове промелькнула откровенная глупость: «Как я буду с этим жить?» Ответ пришел вместе с Виктором Инсаровым, поигрывающим веревкой: «Жить ты не будешь». Спецназовец сбил его с ног подсечкой и прижал лицом к полу. Оседлав его, он загнул ему за спину одну руку, накинул на нее петлю и обмотал веревку вокруг запястья.

– Сволочь! – брызжа слюной, взорвался капитан. – Выродок! Генеральская шавка…

Инсаров не испытывал затруднений, связывая капитана, податливого, как тренировочная кукла. Его вторую руку он наложил поверх первой и обмотал концы вокруг обеих рук. Затянув свободные концы веревки в узел, он встал и поднял капитана на ноги. Подтолкнул к ближайшему ящику и, прежде чем привязать к нему жертву, шепнул ему на ухо:

– Хотя бы раз поборись за жизнь. Я даю тебе шанс. – Он демонстративно сдвинул ящик в сторону и непрозрачно намекнул: – Однажды лебедь, рак и щука…

Шульц приготовил подрывную машинку. Она весила меньше, чем ПМ-2, дающая напряжение сто двадцать вольт и силой полтора ампера. Ему оставалось привести ее в действие и замкнуть контакты. В голове даже мелькнула шалая мысль: рвануть сейчас. И тогда под руинами останутся все, а точнее – не останется никого. Некому будет смотреть на грандиозный и неповторимый салют, когда в небо взметнутся десятки, сотни, тысячи снарядов. Они будут рваться по одному и целой кучей. Разлет осколков обещал побить предыдущие рекорды. Шульц даже пожалел о том, что «отложенный запуск» пройдет без участия нейтронных зарядов. Интересно, подумал он, будет ли сияние от взрывов ядерных боеприпасов, и если да, то какого цвета? А может быть, всех цветов? Или только холодных, как у северного сияния?

А вот и они. До Шульца, самого высокого бойца группы, донесся ровный рокот двигателей. Машины списанные, но моторы работают как часы, в очередной раз отметил он.

Он не видел товарищей, но отчетливо представлял их действия. Обе подгруппы покидают временные посты возле здания караульной службы и казармы и отступают, держа оружие на изготовку, вслед за машинами. Они контролируют каждый уголок, доступный зрению. Теперь их задача не только убить каждого, кто окажется «на расстоянии пальца от спускового крючка», – они оберегали магистраль, проложенную подрывниками.

Сергей Тараненко нарисовался, как всегда, эффектно, подметил Михаил Шульгин. Генерал стоял на подножке «Урала» и спрыгнул на ходу, когда машина миновала КПП. Отряхивая на ходу руки, он подошел к «уазику», открыл дверцу, занял место за рулем. Делал все, как всегда, обстоятельно, словно нервы у него были из стали. А ведь должен же волноваться, успел подметить Шульц, завершая наблюдения: его номер последний, он же – смертельный.

Все прошло так, будто репетировалось до посинения. «УАЗ» генерала и «Уралы», набирая ход, проехали мимо Шульца, опустившегося на колени перед подрывной машинкой, как перед идолом. Едва ему в нос ударил выхлоп из последней машины, он замкнул контур на подрывной машинке и мысленно, как делал всегда, с неповторимой улыбкой на тонких, будто иссушенных губах пронесся по проводам, раздвоился, размножился, ввернулся в электродетонатор, пронзил капсюль, поджег электровоспламенитель, ахнул, ослеп от яркой вспышки. И его словно всосало внутрь.

Освобождаясь от галлюцинаций, кружащих голову, Шульгин подхватил машинку и в два гигантских прыжка нагнал машину. Бросил в кузов машинку и, ухватившись за борт, переворотом оказался внутри. Тотчас пола тента, сброшенная чьей-то рукой, закрыла видимость. Но не могла спасти от грохота. Рвануло так сильно – не сверху, как при грозе, а сбоку, что заложило уши. И понеслось. Один разряд, сопровождающийся треском, точно в один момент сломались сотни деревьев, за ним другой. Более мощный сменялся более тихим, потом дело шло по нарастающей, и все начиналось снова, казалось, этому не видно конца.

Машины, уносящиеся прочь от грохота снарядов, не смогли так быстро выехать за пределы разлета осколков. Вот по тенту застучали, как метеоры, осколки снарядов. Они падали сверху, набрав максимальную высоту, падали уже холодными, остывая на лету.

Инсаров и Куницын, сидевший за рулем грузовика, делились впечатлениями. Куница говорил что-то о классной работе, командир группы – о том, что поступили они с начальником караула не по-человечески; Куница отвечал: «Кто бы говорил». Инсаров мысленно повторял за ним: «Кто бы говорил».

Начальник караула отчаянно боролся за свою жизнь и смог доползти с грузом до стены, вдоль которой проходил провод. Электродетонатор сработал в тот миг, когда начальник караула – весь мокрый от пота и мочи – вцепился зубами в провод и надкусил его. Как будто замкнул контакты. Позади него оглушительно грохнуло, а в следующую секунду его размазало по стене взрывной волной.


10

Комбат Кнышев, провожая Чиркову в Термез для очередной встречи с генералом Тараненко, сказал:

– Из Термеза пришли новости. Там на воздух склад взлетел, без жертв не обошлось. В сообщении говорилось о продовольственном складе, а гремело так, словно он был напичкан минами. Может, просроченная тушенка ахнула?.. Наша лучше, чем китайское дерьмо, которым нас пичкают. Наших интендантов надо за яйца повесить. Твой Тараненко оказался на месте происшествия первым. Отчаянный мужик. А ты дура.

– Больше никаких сообщений не было?

– Только одно… – Кнышев поднял палец. – Из самой Москвы пришло. Диктор радиостанции «Юность» сказала: «Вернется ли бабье лето в Среднее Поволжье?» Не знаю, как лето, но бабы точно вернутся. Ступай.

Первым оказался. Оказался первым. Отчаянный мужик. Без жертв не обошлось.

Чиркова вспоминала вторую встречу с генералом. Он был более откровенным, но не открытым, так показалось ей. Он открыл не все карты, что-то осталось в колоде, что-то, несомненно, было запрятано в рукаве его полевого кителя. Ей показалось, Сергей Тараненко, выражаясь любимыми словами комбата Кнышева, «засирал ей мозги». Он, посвящая ее в тайну, приобретал власть над ней. В глазах Чирковой он предстал военным политиком, а что может быть страшнее?

– Наши войска вскоре уйдут из Афганистана – об этом можно судить, не заглядывая в прогнозы аналитиков. Вы согласны со мной?

– Да, – ответила Ольга, соглашаясь с тем, что в прогнозы аналитиков заглядывать не стоит.

– Слышали о тактическом ядерном оружии?

– Я слышала о недавнем взрыве на артиллерийском складе, – Чиркова рискованно выводила генерала на откровенный разговор. Считай, ловила хищную рыбу на собственную руку, к которой привязала крючок.

– Об этом все слышали, – отмахнулся генерал. – Так вот, мы и США договорились уничтожить мини-заряды и больше их не производить. Вопрос о том, сколько и какие типы мини-бомб находятся на вооружении двух стран, остается открытым. Нет ясных ответов и на вопросы о наличии в руках радикальных экстремистов ядерного оружия, и об их намерениях по его применению. Есть предложения рассмотреть ряд мер, направленных на снижение роли и значения ядерного оружия, для чего необходимо значительно изменить систему ядерного планирования и направленность подготовки войск. Этот тезис сам по себе не вызывает возражений, однако далее следуют некоторые практические рекомендации, которые требуют серьезного обоснования. Так, вызывает сомнение категоричное предложение о «полной ликвидации тактического ядерного оружия, в том числе и авиационного». Причем никакого обоснования этого предложения нет и в помине. Если в определенной степени это предложение еще может быть воспринято по отношению к ядерному оружию поля боя – артиллерийским снарядам и боеголовкам тактических ракет, то есть «выстрелить или потерять», – то совершенно непонятно, почему это требование распространяется на авиационное оружие. Только с помощью тактического ядерного оружия возможно оперативно оказывать ядерно-огневое воздействие на подвижные группировки войск противника[1].

Ольга Чиркова не понимала, к чему генерал окунает ее в тему, в которой она мало что смыслила, однако предчувствовала, что он увяжет этот вопрос с недавним происшествием на артскладе. А пока что слушала о том, что «тактическое оружие обладает большой гибкостью и оперативностью боевого использования», что оно «отвечает характеру возрастающей угрозы региональных конфликтов и, в отличие от стратегического оружия, обладает свойством "отражения" агрессии на поле боя». Разумеется, использование ядерного оружия возможно в строго оговоренных и открыто объявленных ситуациях как крайнее оборонительное средство.

Она театрально похлопала накрашенными ресницами: «Ну, конечно, разумеется…»

– Ликвидация ядерного оружия может привести к серьезным негативным последствиям, – продолжал генерал. – Даже в случае полного уничтожения всего ядерного оружия сохранятся знания о нем и возможности для его воссоздания. Ликвидация ядерного оружия приведет к резкому изменению сложившегося соотношения сил в мире, дестабилизирует международную ситуацию, вызовет усиление гонки обычных вооружений.

Генерал сделал паузу и спросил:

– Я видел, ты внимательно слушала меня. Какой вывод ты сделала?

– Если честно… – Она виновато развела руками.

– Я вхожу в группу единомышленников, которые не хотят допустить, чтобы США безопасно для себя вели обычные войны. Под видом продажи ядерных зарядов в Иран и Пакистан мы сохраним это оружие и сохраним силы, способные противостоять безграничной экспансии американского капитала. Надеюсь, ты понимаешь серьезность наших намерений, представляешь, какие люди стоят не надо мной, – он указал вверх, – но рядом, – он описал руками круг. – И тебе выпал шанс пополнить наши ряды.

Фактически Тараненко признался в диверсии, но зачем? Чиркова была неотъемлемой частью операции, ее членом. Она должна была узнать о ядерных боеприпасах от самого генерала, но не домысливать самой. Заливая ее информацией, он словно прятал труп в бочке с цементом – до поры до времени.

Она была орудием в его руках, но только он не был орудием в руках людей, творящих «военную политику» – все это ложь от начала и до конца, – и это уравнивало их.

– А как же деньги? – спросила она.

– Ты права. И я рад, что ты обратила на это внимание. Надеюсь, сделка состоится – мы продадим ядерные заряды Ирану. Деньги ровным счетом ничего не значат, но не принять деньги за товар означает раскрыть свои карты. Покупатель должен увидеть в лице продавца предателя интересов родины, врага, которого надлежит судить по законам военного времени, расстреливать на месте.

Зомбированная Ольга кивнула. Все сказанное генералом виделось большой игрой. Достаточно было расставить все по своим местам и сказать: «Вот так». Чиркова и сказала себе: «Вот так». И загордилась своим непосредственным участием в большой игре. О ней наверняка знают те, кто был выше Тараненко. Но в ее глазах выше его было только небо. Он казался ей самой высокой вершиной.

Чиркова приступила к работе. Ей предстояло отслеживать все переговоры одного из непримиримых лидеров оппозиции по имени Мурджалол Бектемиров. Информативную часть переговоров она была обязана передавать генералу Тараненко и молчать об этой связи. Обычная рутина превратилась в праздник. Она заступила на дежурство, помня что-то вроде напутствия: «Наша, армейская, разведка и внешняя разведка КГБ работают выше всяких похвал. Вот и ты обеспечиваешь меня всеми необходимыми данными». Пока нет, не обеспечивает, а только-только начинает приобщаться к этому. И первый же день, первое дежурство после командировки в Термез дало результаты: Мурджалол Бектемиров в разговоре с человеком по кличке Афгани назначил последнему встречу в Термезе, точнее, в городище старого Термеза. Чиркова тотчас вышла на связь с человеком Тараненко и назначила ему встречу. На следующее утро генерал Тараненко, прочитав сообщение, еще раз убедился, что умеет разбираться в людях и его не просто так называли «главным селекционером» Сухопутных войск.

Очередная встреча со специалистом в области тропосферной разведки носила прежний доверительный характер. Ольга Чиркова, одетая в военную форму, отвечала на вопросы генерала.

– Где произошла встреча с Бектемировым?

– В районе Мусан. Это в пятнадцати километрах от Кабула.

– Я знаю, где это, – покивал Тараненко, подливая в пиалу гостьи горячего чая. Он помнил строки из донесения ГРУ в адрес советского руководства в сентябре 1980 года: «В районе Мусан американские советники и специалисты принимают непосредственное участие в обучении мятежников тактике ведения боевых действий. За три неполных месяца США поставили афганской контрреволюции вооружения на сумму четыре с половиной миллиона долларов». Также в донесении, свидетельствующем об «отменной работе советской разведки», говорилось о поставках тысяч химических гранат, которые «были распределены между представителями мятежников для использования в боевых действиях на территории ДРА».

– Где Бектемиров назначил повторную встречу?

– Там же, в Мусане.

– Бектемиров не стесняется в выборе средств. Для него взять заложника – что сморкнуться. Мне не хочется рисковать тобой, но я рискну.

Это заявление вызвало улыбку у обоих. Генерал продолжил:

– Связник или переговорщик, неважно, станет для Бектемирова гарантией честных переговоров. Надеюсь, ты это понимаешь.

Сергею Тараненко было очень выгодно ограничиться в этом деле минимумом игроков. Чиркова устраивала его и как информатор, и как связник, и как переговорщик. Не много ли для одного человека? Нет, был уверен Тараненко. Чиркова не простая смертная, она принадлежит к особому сословию разведчиков. Уникальная способность не пропадает с годами, может быть, даже укрепляется.

Он думал об этом в то время, когда капитан Ольга Чиркова возвращалась на самолете в Кабул. Не переставал думать и в тот момент, когда в пятнадцати километрах от столицы Афганистана четверо вооруженных людей наставили на женщину автоматы, а Бектемиров коротко приказал ей, резко кивнув головой на «уазик»-«батон»:

– Садись в машину. Дорога в Термез долгая, и ты расскажешь все, даже то, о чем не знаешь.

Генерал Тараненко знал, по меньшей мере, два места, куда мог обратиться Бектемиров за консультациями, а в дальнейшем и получить там инструкции. Это, во-первых, американский учебный центр, дислоцированный в районе деревни Сарабруд, что в сорока километрах от Кветты, Пакистан. В 1980 году, когда было завершено строительство центра, там работали около двадцати американских советников. Они обучали афганцев тактике и методам ведения партизанской войны. Из официальной справки следовало, что «после подготовки лица, показавшие наиболее высокие результаты, направляются для продолжения учебы в США сроком на один год». За четыре года американский лагерь вырос и даже стал исполнять некоторые представительские функции американской разведки.

Вторая база с консульскими функциями находилась в Пешаваре.

И когда капитан Чиркова не вышла на связь, а спустя двенадцать часов из батальона связи в Теплом Стане пришло тревожное известие об исчезновении разведчика-топографа, генерал Тараненко не смог сдержать самодовольной улыбки: Бектемиров обратился за помощью к американцам и получил от них «добро». И он стал ожидать оговоренную с Чирковой дату: следующая среда в городище старого Термеза, в том месте, где днями ранее Мурджалол Бектемиров встречался с неким Афгани. Чиркова, назвав Бектемирову место и время встречи с генералом, согласно жанру, уже ничего изменить не могла.

Операция из силового русла плавно перетекала в дипломатическое: генералу предстояли переговоры с деловым партнером. К тому же он страховал группу спецназа, и никто другой не смог бы прикрыть ее в случае непредвиденных обстоятельств.

11

Сергей Тараненко и Мурджалол Бектемиров встретились в городище старого Термеза. Это место генерал назвал географической загадкой. Отсюда ринулись в Афган около сотни военных соединений, чтобы стать «ограниченным контингентом». Следом в афганский Хайратон последовали Бектемиров и его братья. Здесь встретились Бектемиров и Тараненко, один из руководителей повстанцев и не последний человек в советском разведсообществе.

Насколько мог судить генерал, попытка Бектемирова и его людей выдать себя за местных жителей удалась. Впрочем, Бектемиров родился здесь, а на сторону повстанцев перешел в конце 1979 года, когда был доукомплектован до полного штата и прибыл в Термез понтонно-мостовой полк Киевского военного округа.

– Здравствуй, Мурджалол, – с неповторимой улыбкой приветствовал туркмена Тараненко.

Бектемиров был одет в старые брюки с вытянутыми коленями, задрипанный пиджак. Под одеждой угадывались очертания жесткой кобуры-приклада «стечкина», которую туркмен носил через плечо. Борода представляла собой двухнедельную щетину, под глазами синеватые круги.

– Ну и видок у тебя, – хмыкнул генерал. – Вчерашний вечер удался, верно?

– Что верно, то верно, – отозвался Бектемиров, мелко покивав. – Ты ведь генерал? Генерал Тараненко? Генерал Советской армии?

– Кто бы сомневался, только не ты. Иначе я прождал бы контрольный час и развернул лыжи. Ты согласился на встречу, и вот ты здесь, это и есть ответ на твои вопросы. Но я отвечу конкретно: я генерал Советской армии.

– Не вижу логики в твоем поступке.

– Мир перевернулся, Мурджалол.

– Вот как?

– Ага. Я разведчик. И даже знаю, о чем ты мечтаешь. Но твоим мечтам не суждено сбыться: в этих краях война поселилась надолго. Не будет нас с тобой, придут другие, те, кому выгодно поддерживать огонь в очаге. Им будет наплевать, кто развел его, кому весело было смотреть, как горит дом соседа. Кстати, где мой человек?

Бектемиров, не сводя глаз с генерала, жестом руки отдал распоряжение. Боевики, стоящие за ним плотной стеной, расступились, пропуская двух человек. Коренастый туркмен, вооруженный ножом, демонстративно приставил к горлу Чирковой лезвие и надавил.

– Убери зубочистку, – распорядился Бектемиров. – Она и так напугана.

– Речь не о ней, правда? – спросил генерал. И обратился к Чирковой: – Как с тобой обращались?

– Как с пленницей, – лаконично ответила женщина. Она округлила глаза, ничего не понимая. Она с оторопью смотрела на генерала – тот остался непроницаем, когда Бектемиров приказал увести ее. Как же так, недоумевала она, рискуя всем: своей жизнью, будущим своей семьи. Не будет ее, кем вырастет ее сын? И ради чего? Вот сейчас поняла, что не согласилась бы на предложение генерала даже ради всего святого. В эти слова она вложила такой глубокий смысл, что не могла объять его разумом, отчего на глаза проступили слезы.

«Он предал меня, он предал меня», – вихрем крутилось у нее в голове. Боевик развернул ее и подтолкнул в спину: «Пошла!» Она сделала шаг и повернула голову, рискуя свернуть шею, в сторону генерала. В ее глазах застыло проклятие, и она едва не плюнула в его сторону, едва не выкрикнула: «Сволочь! Мразь!» Она вовремя остановилась, прочитав в еле приметном жесте Тараненко: «Молчи». Она сломает ему игру. Как только Бектемиров увидит, что генералу на заложницу наплевать, он откажется от сделки. Стороны не придут к согласию, и ей конец в любом случае. Если она останется в руках Бектемирова, то ненадолго: с ней поиграют и пустят в расход. Если она вернется, то Тараненко сломает ей жизнь. Он не станет убивать, но сделает ее жизнь невыносимой, невыносимой настолько, что она сама наложит на себя руки.

Тараненко не собирался уламывать Бектемирова на сделку – он был заинтересован в ней, и все же несколько слов в этом ключе прозвучали.

– В Афгане ни тебе, ни тебе подобным жизни не видать. Тебя ждет либо изгнание в Иране, – он указал рукой вправо, – и более или менее спокойная жизнь, либо жизнь беспокойная в Пакистане, – жест в сторону границы с Афганистаном, но подразумевая юго-восточные рубежи. – Лови момент, Мурджалол, и принимай мое предложение. Ты сорвешь приличный куш, перепродав снаряды и мины в Иран или Пакистан. Можешь оставить их себе. Здесь, в Туркменистане, в стране басмачей, мощное оружие никогда не было лишним. Это все.

– Слава Аллаху. Я просил его, чтобы ты закончил поскорей.

Тараненко снова одарил Бектемирова усмешкой:

– Коран – твоя конституция. Пророк – твой вождь. Смерть во славу Аллаха – твое самое горячее желание. И вот ты, стоя на этом фундаменте, чего-то просишь у бога. Ничего не проси у него, иначе он даст больше, чем ты просишь.

12

«Уралы» стояли в железнодорожном пакгаузе, охраняемом командой Инсарова днем и ночью. Фундаментные блоки, из которых был возведен этот склад, защищали от солнца и не позволяли раскаляться воздуху внутри. Но внутри кабины «Урала», который в списке Михаила Шульгина проходил под номером один, было душно.

Шульц выбрался из кабины, где провел около часа, возясь со спидометром. Он походил на механика автосервиса, докладывающего клиенту о неполадках в машине, каким способом их удалось устранить и на сколько похудеет его кошелек.

– Один готов, – доложил он командиру. – Давай сверим цифры, чтобы не было недоразумений.

– Давай, – согласился капитан.

Шульц сел на подножку, прикурил и расправил на колене листок бумаги с записями. Инсаров пристроился рядом.

– До Мазари-Шарифа восемьдесят километров. Машины не доезжают до города пятнадцать-двадцать километров, где Бектемиров расплачивается с нами, и это наши условия. Но место передачи может быть за городом, а это лишние сорок километров. То есть счетчик на спидометре намотает сто двадцать километров.

Шульгин оригинально подошел к заданию генерала, которое сводилось к уничтожению товара и свидетелей, и вместо часового механизма решил использовать счетчик спидометра. Замедлители мин любого типа не годились в принципе, поскольку их, поставленных на завод, остановить было нельзя. Бектемиров и его «воины Аллаха» могли проверить каждый ящик со снарядами, общий вес которых составлял восемь тонн, но вряд ли генерал позволит ему разгружать, а потом загружать ядерные заряды, ибо причин можно было выдвинуть множество. Столько же причин мог найти Бектемиров, чтобы остановить колонну на любом отрезке пути. Он не слепой и сможет увидеть беспокойство в поведении советских спецназовцев, сопровождающих груз, по прошествии часа, а может быть, и двух.

Существовал и более простой способ избавиться от груза и свидетелей: последних убить, а заряды взорвать. Только в открытом бою жертв не миновать, и этот вариант даже не обсуждался.

– Сто двадцать километров, – повторил вслед за товарищем Виктор Инсаров. – Это предельное расстояние в переговорах Тараненко и Бектемирова, на большее генерал не согласится. Дадим басмачам уйти еще на двадцать километров.

– То есть получается сто сорок. Лады. Сделаю. Мне еще минут двадцать нужно на этот грузовик, и минут за сорок я управлюсь с другим. Останется провести провода в кузов и замаскировать их.

– Тебе нужны элементы питания к минам?

– Нет, – покачал головой Шульц, затаптывая окурок. – Подведу к взрывателям провода от аккумуляторов машин.

– Остроумно.

Шульгин немного помолчал, прежде чем спросить у командира:

– Ты думаешь о выгоде? О деньгах думаешь, Витек? Это дело принесет нам неплохие деньги. Может быть, купишь пару стволов для своей коллекции.

– У меня в коллекции только трофейное оружие. И вообще помалкивай об этом.

– Могила, – заверил Шульц, для наглядности начертав в воздухе крест.

Почти каждое задание приносило Виктору Инсарову оружие, захваченное у противника. Пользуясь тем, что его привилегированная группа никогда не досматривалась даже на подмосковных аэродромах, он привозил домой по одной единице. У него действительно скопилась порядочная коллекция, начавшаяся с пары американских пистолетов-пулеметов «ингрэм», которыми были вооружены некоторые мятежники. Гордостью его коллекции, как ни странно, стал советский бесшумный пистолет специального назначения «вул», разработанный всего год назад. Опытными образцами этого пистолета были вооружены и бойцы Виктора Инсарова, хотя предпочтение отдавали автоматическим пистолетам; «вул» был требователен к патронам – СП-4 с отсечкой газов. Два «вула» были «потеряны», о чем командир группы написал в отчете на имя генерал-майора Тараненко: «…потери – нет. Ранен один человек. Выведено из строя и требуют замены два пистолета специальных "вул", два автомата "АКМ". "Зачем тебе оружие?" – спрашивал Шульц. "Если хочешь мира, готовься к войне", – уклончиво отвечал Инсаров.

– Так ты думаешь о выгоде? – повторил свой вопрос Михаил Шульгин.

– Стараюсь не думать. – Инсаров тоже взял минуту на размышление. – Знаешь, я часто слышал от генерала: «Ничего не проси у бога, потому что бог может дать слишком много».

– А вообще, работа непыльная. Я думаю, даже не в одни ворота, а в пустые.

– В пустые ворота еще нужно попасть, – ответил Инсаров, вставая. – Заканчивай тут.

13

Заключительному этапу операции предшествовала вторая встреча генерала с Мурджалолом Бектемировым. Сергей Тараненко не сомневался, что в Пакистане или Иране заинтересуются предложением одного из лидеров оппозиции, а это девять тонн мин и артиллерийских снарядов с ядерной начинкой. Пусть не сегодня и не завтра, а через несколько лет ядерные заряды пригодятся.

Бектемиров возглавлял «Партию Ислама», которая образовалась из «Джамиат-и-Ислами». Всех кандидатов в организацию с особой тщательностью проверяли и в обязательном порядке назначали испытательный срок. Бектемиров не был пуристом, человеком, стремящимся к «чистоте и строгости нравов». Он, в отличие от боссов, стоящих у руля солидных партий Афганистана, не заканчивал кабульских вузов и не преподавал богословие, не был вождем племени, но пошел своим путем. У него не было достаточной поддержки внутри Афганистана, поэтому, комплектуя боевое соединение, он рассчитывал на лагеря беженцев, на провинции в Восточном Афганистане, даже на «сочувствующих» из числа туркменов, проживающих на территории Туркменистана. И если его политические оппоненты открывали школы для девочек в Пакистане, Бектемиров, развлекаясь с девочками, не думал об их образовании.

Встреча произошла на прежнем месте. Со стороны «воина Аллаха» двадцать вооруженных головорезов, на пять меньше – со стороны генерала Тараненко. Бектемиров, казалось, с тех пор не переодевался, не мылся, но подравнивал бородку, которая оказалась прежней длины. И Тараненко не упустил случая вдеть в эту бороду шпильку:

– Пророк Мухаммед, мир его праху, повелел в течение сорока дней отращивать бороду, иначе какой же ты истинный мусульманин?

Бектемиров не нашел ничего лучшего, как покачать головой:

– Господи…

Он протянул Тараненко руку, тот вытянул свою в сторону грузовиков и спросил:

– Хочешь посмотреть на товар?

Туркмен ухмыльнулся и медленно в сопровождении пяти боевиков прошествовал к «Уралам». Тараненко шел еще медленнее и оказался у заднего борта первого грузовика, когда Бектемиров начал искать его глазами.

– Открой борт, – приказал Тараненко Кунице.

Тот откинул тент, и Бектемиров в сопровождении двух товарищей залез в кузов. Открыл один ящик, убрал слой длинной и тонкой стружки и, включив фонарик, некоторое время смотрел на снаряд. Не оборачиваясь, спросил:

– «Кукол» в машине нет?

Тараненко звонко рассмеялся.

– Я хочу посмотреть на деньги.

– Расплачусь, когда увижу грузовики в двадцати или тридцати километрах от Мазари-Шарифа. Там поджидают нас с деньгами мои люди. Там же отпущу заложницу. Если ты забыл, то я напомню: на каждой входящей-выходящей дороге стоит до пяти контрольно-пропускных пунктов.

Генерал был готов к такому обороту: товар по одну сторону границы, деньги по другую. И даже предпринял меры к тому, чтобы через несколько часов пожелать Бектемирову счастливого полета.

– С каких это пор ты стал бояться патрулей? – спросил он. – Ты что, дрожал от страха, когда переправлял через границу заложницу? Разве для тебя не является секретом, что на КПП обычно дают деньги, чтобы машина не проверялась? Если на посту денег не берут и угрозы не действуют, кто вылезает из машины? Правильно – вылезают «духи», бесшумным оружием перебивают весь пост, отрезают телефонную линию, убирают трупы и отправляются дальше.

На этом генерал и построил заключительный этап операции. Он снабдил водителей документами на передвижение вплоть до Герата, который находился в ста с небольшим километрах от границы с Ираном. Однако документы зачастую и служили поводом к тому, чтобы проверить груз и потребовать деньги. Здесь годилась тактика моджахедов: убирать посты и отправляться дальше.

Генерал подозвал капитана Инсарова и сказал так, чтобы слышали Бектемиров и его боевики:

– Сажай людей в машины. За Мазари-Шарифом проверишь деньги. Если обнаружишь хоть одну фальшивую купюру, убей их. Заложницу оставь Бектемирову. Мне она больше не нужна.

До Мазари-Шарифа расстояние составляло порядка восьмидесяти километров. «Уралы», два «уазика»-«батона» и «шишига» – «шестьдесят шестой» «газон» боевиков – добрались до города к пяти утра, выехав из Термеза в половине третьего. Еще двадцать километров, и колонна остановилась, завидев впереди несколько вооруженных людей из отряда Бектемирова. Инсаров помнил это место по одной из спецопераций. В трехстах метрах лежал «мертвый» кишлак с дувалом на отшибе. Скорее всего, именно там скрывались, поджидая колонну, боевики Бектемирова.

14

«Уазики», управляемые Мерзликиным и Куницыным, стали друг против друга, оставляя освещаемый светом фар пятачок десять метров в диаметре. На него, как на ринг, вышли четверо: Бектемиров со своим помощником, который встречал колонну с деньгами, и капитан Инсаров с Русланом Хакимовым. Зрители – вооруженные до зубов моджахеды и советские спецназовцы – окружили «поляну» и были готовы открыть огонь по команде.

«Дух», подстриженный под горшок, положил к ногам баул, который удерживал с трудом, и, одним рывком расстегнув на нем «молнию», отошел в сторону. Инсаров присел на корточки и вывалил содержимое на песок. Наугад выбрав пачку долларов, проверил ее.

– Будешь проверять все? – настороженно спросил Бектемиров.

Инсаров встал, отряхнул руки и покачал головой.

– Зачем? – И в свою очередь, но в стиле Тараненко, предупредил туркмена: – Если генерал попеняет мне на чистоту купюр, я найду тебя даже в Пакистане. Об этом можешь не беспокоиться.

Спецназовец складывал деньги обратно в баул, а Бектемиров, рассеянно глядя на то, как исчезают деньги в брезентовом мешке с грубыми лямками, ощутил в груди легкое беспокойство, как будто он что-то забыл сделать. Наконец до него дошло – в фоновом режиме в его голове крутилось имя заложницы – Ольга Чиркова. Генералу она не нужна. «Заложницу оставь Бектемирову», – припомнились его слова. Что же, на этом этапе советский разведчик переиграл его. А с другой стороны, никакой игры не было: Бектемиров сделал то, что сделал бы на его месте любой полевой командир: взял заложника при удобном случае. Чиркова и раньше была обузой, а теперь, когда спецназовцы отступили к машинам и погрузились в них, Бектемиров физически ощутил на плечах тяжесть. И он сделал то, о чем даже не помышлял ни один полевой командир. По его приказу из «шишиги» привели Ольгу Чиркову, одетую в чадру. В ней она была словно связана.

– Снимай чадру, – приказал он, глядя не на женщину, а вслед уезжающей машине. Вслед ей смотрело и встающее на востоке солнце. В ту сторону показал Бектемиров, чуть склонившись над Ольгой, и обронил на прощание последнее: – Молись.

«Воин Аллаха» уезжал, оставляя на этом пятачке земли, где совершилась самая удачная в его жизни сделка, беспомощную и уставшую за несколько дней плена женщину. Он не отпустил ее, но отдал в руки Аллаха. Если она умрет, так тому и быть, а если выживет и сумеет разоблачить генерала, что казалось делом невозможным, значит, и на это воля всевышнего.

«УАЗы» остановились, проехав шесть километров. Скорость у них была выше, чем у трехосных «Уралов» и «шишиги», и Михаил Шульгин – главный режиссер предстоящего зрелища, – не скрывая возбуждения, сказал:

– Еще пятнадцать-двадцать минут, и несколько тонн взрывчатки разнесут машины на атомы. – Он прокашлялся и совсем неплохо продекламировал строки из песни «Шестнадцать тонн»: – «Сидим мы в баре в полночный час, и вот от шефа летит приказ: "Летите, мальчики, на восток, бомбите, мальчики, городок". Бог мой, я впервые взрываю ядерные заряды…

Машины оставили все спецназовцы. Они смотрели в сторону восходящего солнца, которое заслепило глаза и выбило слезы, и походили на группу вампиров. Солнцезащитные очки оказались только у Еретика, и он, бросив в рот щепотку насвая, не испытывал неудобств.

Начало представления затягивалось. Прошли не двадцать, а все сорок минут, и этому Руслан также нашел объяснение.

– «Уралы» либо плетутся с черепашьей скоростью, либо вообще не тронулись с места. Поэтому и счетчик-замедлитель не раскручивается. – Он нервно хохотнул, только сейчас понимая, какая опасность грозит им, если расстояние между ними и заминированными грузовиками осталось неизменным. Но его худшие опасения развеялись. Он тихо прошептал, как заклинание: – Сработало. Сработало…

На фоне яркого солнца зрелище, вызванное ядерным взрывом, немного потеряло свою притягательность. И все же заворожило диверсантов. Фактически они смотрели на солнце и не смогли отметить момент «рождения жемчужины». Именно это увидел Михаил Шульгин. Солнечный диск породил сначала двустворчатую раковину, которая стремительно раскрывалась, пока в середине не показалось огненное ядро, в сотни раз ярче солнца. Оно сжигало, разрастаясь, верхнюю створку и превращалось в огненный гриб на черной обожженной ножке. Сжигало до тех пор, закручиваясь внутрь себя и все же продолжая расти, пока верхнее дымное кольцо не растаяло в небе. А дальше случилось самое удивительное: все пятнадцать человек увидели, как под шаровидной шляпкой гриба появляется сопло. Настоящее ракетное сопло, в котором пропадал смерч, поднимающийся с обожженной земли. И только потом раздался грохот взрыва. И только сейчас Шульгин вслух пожалел о том, что жар ядерного взрыва иссякнет в нескольких километрах от этого места. Все посмотрели на него, как на сумасшедшего.

– Это был самый дорогой фейерверк в моей жизни, дороже уже не будет.

Спецназовцы были готовы занять места в машинах, как вдруг Шульгин вытянул руку в сторону взрыва и, недоверчиво качая головой, сказал:

– Глазам не верю… Еще одна жемчужина родилась. Последний ответ на наш сжигающий вопрос.

Ольга бежала так быстро, будто знала о заминированных машинах. Но ее гнал страх иного свойства: жизнь ее, как оказалось, держал в руках не именитый моджахед, а генерал Тараненко.

«Он бросил меня, он бросил меня». Она задыхалась от бега. Бежала по дороге, но боялась наступить мимо убегающего вдаль следа протектора, как путеводной нити. Он и привел ее к машине, которая и оставила этот след. Едва она увидела «уазики» и генеральских «псов», она без сил опустилась на дорогу.

– Нет, – простонала она. – Нет, только не это…

15

Планы относительно Ольги Чирковой полетели к черту. Сергей Тараненко с трудом верил в благородство Мурджалола Бектемирова, больше походило бы на правду силовое освобождение заложницы. Ему не удалось убить разом двух зайцев.

Он уже уничтожил документы, свидетельствующие о том, что капитан Чиркова вылетела транспортным самолетом в Кабул и должна прибыть в расположение батальона связи, дислоцированного под Теплым Станом. Считай, вылетела за сферу интересов и полномочий Тараненко. Его покоробила одна только мысль о том, что эта женщина могла поломать ему жизнь, доберись она до Кабула, перешагни она порог «координационного центра деятельности военных структур в Афганистане», где до Апрельской революции жил с семьей командир кабульского корпуса. Сергей Николаевич посчитал себя обязанным показать Чирковой, как она ошибалась на его счет, недооценив его. «Лучше бы ей бежать в сторону взрыва», – подумал генерал. Навстречу испепеляющему жару, который расплавил песок в радиусе пяти километров.

Он еще не видел Чиркову – она находилась под опекой его людей, но знал, что скажет ей при встрече: «От меня можно убегать, но нельзя спрятаться».

Он вызвал дежурного, попросил его связаться с аэродромом и запросить двадцать мест на ближайший борт в Москву от его имени. Через десять минут дежурный доложил: магистральный лайнер «Ил-76» вылетает завтра в шесть тридцать утра, есть свободные места.

– Мне это подходит, – ответил Тараненко. – Займись вопросом отправки.

Едва дежурный вышел, генерал снова вернулся в то растерянное состояние, когда, ничего не поняв из доклада капитана Инсарова, велел ему повторить. И – снова полное замешательство. Ольга Чиркова находится здесь, на туркменской земле, тогда как Тараненко готовился увидеть ее на небе – еще одну яркую звездочку.

Его снова побеспокоил дежурный:

– Товарищ генерал, майор Кнышев на связи.

Тараненко снял трубку, поздоровался с комбатом и сказал, что его подопечная не скоро вернется в строй.

– Что случилось? – проявил обеспокоенность майор.

– Я рано утром вылетаю самолетом в Москву, – ушел от прямого ответа генерал. – У меня в столице есть связи в институте психиатрии. Надеюсь, у вас в этом плане все в порядке.

– Не скрою, да, – ответил майор. У него было две версии: либо Ольга по-настоящему сбрендила и ее поместят в лечебницу, либо она здорова, а лечебница является доказательством ее здравого рассудка. Психбольницы, институты психиатрии и прочие заведения – это секретные архивы спецслужб, хранилища самых грязных дел. И майор не мог допустить, чтобы один из архивов пополнился заведенной на него больничной картой.

Он знал о генерале Тараненко очень немного. Но даже эта малость заставила его зябко повести плечами. Говоря сухим языком, Тараненко «на протяжении всей своей карьеры неоднократно подвергался ротации из подразделений, добывающих информацию, в обрабатывающие ее и наоборот»: в системе Главного разведывательного управления это естественный процесс. А ГРУ – не столько орган управления, сколько непосредственный исполнитель стоящих перед ним задач.

Исполнитель. Это слово в сочетании с грозной аббревиатурой заставило комбата Кнышева поскорее забыть о капитане Чирковой. Из сердца вон.


16

Москва


Ольгу накрыла волна страха, когда она перешагнула порог психбольницы. Для нее это заведение уменьшилось до размера склепа, до размера могилы, в которой ее похоронят заживо. Она была очень, очень близка к истине, но не имела представления о том, какие мучения ждут ее впереди.

На главврача клиники – тщедушного человека лет сорока по фамилии Шестков – она посмотрела как на своего палача. Ее глаза были полны страха, но не потеряли осмысленности. Его глаза были напуганы. Он часто озирался, как будто боялся темных углов, где затаились души замученных им людей. Но больше всего он боялся, как показалось Ольге, будущих жертв, того, что ему предстояло совершить. Коротко это называлось «страх перед будущим».

В этом заведении мебель была словно подогнана под нее. Стул, на который ее усадили, повторял линию ее испуганного тела: она сидела прямо, до боли, до судорог в спине и ногах, с каменным лицом.

Шестков наслаждался, выдавая свои потаенные чувства лишь трепетными, как у женщины, крыльями носа. Когда он говорил, они раскрывались, как поры, и трепетали. Если бы он позволил себе артикулировать, она не сомневалась, что услышала бы их перезвон. А так его голос заглушал звуки колокольчиков.

Бред…

Ей уже вкололи первые дозы нейролептика, и он уже воздействовал на ее двигательные и оборонительные рефлексы. Она окунулась в состояние пониженной реактивности к «эндогенным и экзогенным стимулам», о чем сказал врач, сознание ее, однако, сохранилось.

– Как там наша подопечная?

Она узнала голос генерала Тараненко. В ее голову пришла странноватая мысль: она хотела на всю жизнь запомнить его бархатистый голос, в который она когда-то куталась, как в теплую шаль, а с другой стороны, она боялась его, боялась всего, что было с ним связано. И она пропустила ответ врача. Наверное, потому, что настроилась на один тембр, а другие не воспринимала. А вот и он.

– Ты не должен задавать вопросов – это раз. Правила игры здесь устанавливаю я. Да, мой дорогой. Но не в твоей больнице, как ты изволил высказаться, а в больнице, которой ты заведуешь. Иначе сменишь кабинет на палату.

Затишье. Перед бурей.

Она совсем близко увидела глаза генерала, его губы, которые пришли в движение.

– Жизнь – как отпуск. Пролетит – не заметишь. Эй, ты меня слышишь?

На своей щеке она ощутила жар, затем услышала резкий звук. Пощечина. Как при грозе. Сначала ослепительная вспышка, а грохот – спустя мгновения.

Зажгло с другой стороны. Еще и еще раз.

Потом генерал стал обвинять ее в том, чего она никогда не совершала. Он выдавал желаемое за действительное, как будто перехватил ее в приемной командующего Оперативной группой, а не в предместье Мазари-Шарифа. Такое чувство, что он летел в Штаты, а она, угрожая оружием, заставила пилотов посадить самолет.

– Как же я ошибался в тебе… Мне казалось, мы с тобой в одном порошке стираны. Но кто мог подумать, что ты готова воскреснуть по зову родины?.. Невероятно. Невероятно. Один человек, одно ничтожество едва не переломило мне судьбу. Но не жизнь. Не жизнь, ты слышишь? А ты уже умерла. Я разговариваю с покойницей. Думаешь, мне страшно смотреть в твои мертвые глаза?.. Мне стыдно перед собой…

Он пьян. Она поняла это, уже задыхаясь в коньячных парах, на которых его мысли мчались по кругу.

Бороться, бороться. Противиться ядам, которыми ее пичкают. Она что-то быстро сдалась. Пусть думают, что ее сломали, но это не так. Но кому рассказать о своей стойкости? А это важно. Очень важно, чтобы хоть кто-то из своих, пусть даже нейтральных, знал, что она держалась достойно.

Да, он пьет из своей любимой фляжки, сделанной из нержавейки и обтянутой до середины кожей коричневого цвета. Пополняет ее и снова пьет.

– Покажи мне ее место прописки.

Они спускаются по влажным ступенькам. Нянечка при виде генеральской формы боязливо прижимается к стене; хочет прижать плотнее и ведро с грязной водой, и швабру…

– Мне это нравится. – Генерал поправился: – Мне это понравилось, когда я спустился сюда впервые. Ты еще не забыл, кто устанавливает здесь правила? Для начала установи для нее ознакомительный режим: пять суток в фиксации, трое суток отдыха. Я хочу, чтобы с каждым разом отдых становился все короче. Надеюсь, она не сойдет с ума до того, как ее передышки станут меньше минуты. Мне важно знать, что самым сладостным звуком на свете для нее являлся лязг пряжек фиксирующих ремней. Если мне суждено будет принять снотворное, я закрою глаза и представлю то, о чем только что сказал. И сон мой будет крепким. А теперь пора посмотреть первую серию этого многосерийного фильма. Зови санитаров.

Двое дюжих мужчин неопределенного возраста рывком подняли клиентку и на приличной скорости донесли ее до кровати-каталки, стоящей посередине широкого коридора, который среди персонала лечебницы назывался «холлом». Она не сопротивлялась, даже когда громилы сорвали с нее халат и надели на голое тело смирительную рубашку, перехлестнули длинные рукава, и она стала похожа на персонаж из ночного кошмара: ожившую марионетку. И вот ее запеленали так туго, как не смог бы паук запеленать свою жертву. Животный страх пришел вместе с прикосновением лопаток к грубой поверхности кровати-каталки. Санитары-животные знали свое дело: она была дважды смертельно напугана за один раз. Едва ее лопатки ударились в жесткую поверхность, как тут же раздался обещанный генералом лязг пряжек привязных ремней. Вот сейчас, если бы господь бог позволил ей сойти с ума, она сошла бы, заржав, как необузданная кобыла, почувствовав на себе седока. Взбрыкнула бы крупом в отчаянной попытке достать любого, кто окажется позади.

И новое давление – грубых ремней: на руках, ногах, животе.

Она ждала смерти в любой миг. Торопила ее. Вырывала глазами шифрующихся за марлевыми масками врачей-убийц. У двух шприцы с безобидным препаратом, третий держит в руке шприц со смертельной инъекцией.

Ее безумные глаза встретились с глазами генерала. Он все-все понял. Он даже содрогнулся, словно когда-то уже проходил эту процедуру, а вот сейчас вспомнил. По его лицу скользнула тень сострадания. Все же он капельку сочувствовал своей подчиненной. Как военачальник, он посылал ее на верную смерть. И в голове женщины, которая впервые в жизни теряла сознание, вспыхнули слова генерала: «Ты готова воскреснуть по зову родины?..»

Она очнулась в полной темноте – так ей показалось. Она часто-часто смаргивала, словно зазывала огонек дежурной лампы за грязным плафоном с корявой надписью «Выход». Ее мысли летели не к желтушному огню, а к смыслу этого слова.

Миг ее пробуждения растянулся до минут. Она была готова поверить в свой бред, что летит навстречу огню, как мотылек, но в реальность ее бросили слова санитара:

– Она очухалась. Везем ее в палату.

– Да, – подтвердил второй. – Так сказал хозяин.

Один открыл широкую дверь со смотровым оконцем, другой вкатил внутрь холодной комнаты кровать. Поставил ее ровно посередине. Отошел, проверяя, и остался доволен своей точностью. Осклабился. Не опуская губ, поковырял в зубах длинным ногтем мизинца, вытащил что-то, осмотрел на ногте и снова отправил в рот, чавкнул.

Хлопнула дверь.

Она снова осталась одна. И завыла – протяжно, как волчица на полную луну. Прежде чем провалиться в обморок, она припомнила какой-то бред. Что-то вроде борьбы с ядом. Яд ей ввели по всем правилам коварства: в локоть. Губами не дотянешься, чтобы высосать отравляющее вещество.

17

Сегодняшний вечер и начало ночи выдалось на удивление неспокойным. Виктор Инсаров никогда не видел здесь, в этом полуподвальном помещении клиники, чтобы персонал задерживался больше чем на четверть часа. К полуночи, когда начинает активизироваться всякая нечисть, в отделение ввалился разнузданной походкой санитар, громила, каких еще поискать. Его рыхлое, пористое лицо, из которого можно было нашлепать пару сотен затычек для ушей, пришло в движение – так он дал знать, что не очень-то рад видеть постороннего. Виктор уважал его чувства и отвечал ему взаимностью.

Санитар подошел к двери палаты номер четыре, открыл ее и шагнул через порог. Инсаров окликнул его:

– Эй ты, харя! Разве тебе не положено спрашивать разрешение на вход в охраняемую палату?

Смысл длинноватой фразы доходил до него, как до бронтозавра, славящегося своим задним умом. Он сделал такую рожу, выпятив губу и уронив челюсть, словно учтиво осведомился: «Сэр?..» – а потом стал дожидаться указаний. Виктор вспомнил его фамилию – Груздев.

– Почему ты заходишь к больной без спроса, груздь хренов?

– К больной? – он с глубоким сомнением на своей роже кивнул в глубь палаты.

– Ага, – подтвердил Инсаров, ответив не менее выразительной миной.

– А… – замялся он. – Я хотел проверить привязные ремни. Руки у больной тонкие. Она могла…

– Она не могла, ясно? – перебил Виктор. – Она в смирительной рубашке, а не в сорочке, о чем ты, наверное, думаешь не переставая.

Она лежала на кровати, спутанная так, что даже у закаленного спецназовца мурашки побежали по телу. Он бы за десять минут сошел с ума, если бы оказался на ее месте. Она не могла и пальцем пошевелить, закрученная в смирительную рубашку, пристегнутая к койке ремнями. И в таком положении она находилась больше трех дней. Виктор заступил на сутки. Работа не бей лежачего. Не нужно задавать клиентке никаких вопросов, просто давать знать о себе, появляться в палате в то время, когда она в сознании, когда она ест – чтобы кусок ей в горло не полез, когда санитар подкладывает под нее утку – чтобы она до посинения жилилась и проклинала обоих соглядатаев покрасневшими глазами и белесым от лекарства языком. Виктор и бойцы из его подразделения приходили к ней и во сне – он точно знал это.

За три месяца, что она провела в этой психушке, больше двух месяцев она провела в фиксации. Это ШИЗО в дурильнике. Дурильник внутри дурильника, что может быть хуже?..

Простыни под ней грязные, по структуре и толщине – брезентовые, как пожарный рукав. И ремни такие же жесткие, заскорузлые. Пряжки устрашающего вида; они в руках гориллы-санитара могли лишить чувств даже «синяка», который каждый день просыпается в мокрых штанах и завтракает вчерашней блевотиной.

Отчего Виктор отмечал и прогонял в голове эти детали? Он не знал. Он сочувствовал этой бедной женщине, и это было самое легкое определение и самая большая ложь в его жизни. Он любил ее. Полюбил такой, какая она есть, какой он видел ее изо дня в день: больной, беспомощной. Он не мог не полюбить увядающий цветок с вживленными в него человеческими нервами. Он не мог объяснить своих чувств, откуда они взялись, почему растопили его холодную душу. Думал – может, пришла пора? Самая легкая отговорка, со вздохом, который, как и положено, ничего не решал.

– Проваливай, – поторопил он санитара. И, проводив эту снегоуборочную машину до выхода, зашел в палату.

Она не спала. Ее глаза округлились больше обычного, когда он сделал то, чего никогда раньше не делал, – закрыл за собой дверь, повернув в замке длинный ключ, и прикрепил лист бумаги на зарешеченном окошке, загородив его. Теперь их никто не видел, никто не мог войти в палату. Он подал ей знак, поднеся палец к губам: «Тсс…»

Очередные дни, что она провела в фиксации, измотали ее, она действительно угасала на глазах, и Виктор решился.

Он впервые дотрагивался до пряжек, отполированных грубыми пальцами санитаров, хотя мысленно снимал с нее путы тысячу раз. И боялся смотреть на нее. Она наверняка проклинала его, видя в нем насильника. Этим страдают многие санитары, и горилла по фамилии Груздев, разумеется. Скольких больных он изнасиловал, пользуясь безграничной свободой в этом подземелье?.. Виктора даже перекорежило. И если бы он узнал, что санитар притрагивался к той, с которой он снимал ремни, он бы убил его на месте.

Виктор помог ей сесть в кровати, развязал рукава смирительной рубашки, не переставая качать головой: ее покорность все больше пугала его. Он снял с нее рубашку, поправил хлопчатую ночнушку, под которой успел разглядеть розовые рубцы от ремней и складок от грубой фиксирующей одежды. Подал ей руку и улыбнулся.

– Давай походим. Не бойся. Хочу, чтобы ты знала: я не жалею тебя, я жалею себя. И спасаю не тебя, а себя. Иначе сойду с ума. Давай походим.

Она не сводила с него своих удивительно темно-синих глаз, похожих на две предгрозовые тучки. Казалось, сейчас они прорвутся соленым дождем. Виктор был готов подставить лицо под ее слезы, но с одним условием: чтобы слезы лились от счастья.

Ему подумалось, она прочла его мысли по его лицу, оттого, наверное, он ляпнул:

– Только не растрогай меня.

У него хватило ума извиниться:

– Прости. Ты ведь видела меня раньше?

– Поэтому я должна тебя простить?

От неожиданности он чуть не упал. Никак не ожидал услышать ее голоса. А она продолжала удивлять.

– У тебя что, ботинки на клею?

Виктор отпрыгнул в сторону, давая ей дорогу. Она прошлась по палате от двери к жесткой койке и обратно. Если бы он следовал за ней, был бы похож на рыбу-прилипалу, научившуюся передвигаться по суше.

– Хочешь пить? Я принесу воды. – И хлопнул себя по лбу. – У меня в термосе кофе, будешь?

– Было бы неплохо. У тебя есть сигарета?

– Без фильтра. «Прима». Подойдет?

– Ты еще спрашиваешь.

Он прикурил и подал ей сигарету. Она глубоко затянулась. У нее тут же мелко задрожали руки, стала подергиваться голова. Она быстро устала. Когда Виктор вернулся в палату с термосом и снова закрылся изнутри, она сидела на койке и покачивалась всем телом. Ее хватило на пару затяжек, на пару фраз, на пару капель осмысленности, а дальше она впала в ступор. Словно вскипели в ней лекарства, которые убили бы и слона.

– Кофе. – Он торопливо, проливая на бетонный пол, налил горячий напиток в пластмассовую крышку. – Он тебя взбодрит. – Ему пришлось постараться, чтобы напоить ее. Последний глоток она допивала, поддерживая крышку пальцами и касаясь его руки. – Тебе лучше?

– Привяжи меня.

– Господи… – Виктор весь похолодел.

– Я не тебя жалею, а себя, – вернула она ему должок. – Спасибо тебе. Еще бы узнать твое имя…

– Виктор.

– Я так и подумала почему-то.

– Я не стану тебя привязывать. Ты ложись, выспись как следует. До утра никто не войдет к тебе.

– А вдруг?

– Что – вдруг?

– Тогда я лишусь даже пяти минут без этих чертовых ремней. Пять минут для меня важнее, чем целая ночь, понимаешь меня?

– Кажется, да.

На самом деле он понял ее, как себя самого. В ее противоречии крылась логика, от которой попахивало вечностью. Пять минут – целая ночь – вечность. С ума сойти. Подтекст был более прозаичным – не попадись. Она права. Что будет, если сюда заглянет тот же вонючий санитар? Брать с него расписку о неразглашении или раскроить ему череп о шероховатую стену?

Он подарил ей маленькую надежду. Она будет ждать следующих пяти минут, думать о них, как о целой ночи, о вечности. Снова целая куча противоречий. Эти мысли помогли ему преодолеть отвращение к смирительной рубашке, которую он неумело надел на нее и перехлестнул рукава, к ремням, которые снова зафиксировали ее. Он не мог не поцеловать ее на прощание. Коснулся губами ее лба и тихо сказал:

– Не знаю, зачем я это делаю.

«У тебя появился друг, у тебя появился друг». Он не сказал ей этих слов, но они проникали сквозь стены, сквозь тяжеленную дверь. Он почувствовал бы себя круглым дураком, если бы в эту ночь рискнул еще раз вкатиться в палату гордым Колобком, встретиться с ней взглядом, взглядом же и жестами показать ей: «Я тут. Не бойся, я тут все контролирую. Моя зона ответственности».

Он не знал, спала ли она в эту ночь, а его словно отрубили прямым в челюсть. С угасающей мыслью «Кто выключил свет?» он уронил голову на грудь и превратился в дачника, возвращающегося домой на электричке.

Прошло три недели.

– Ты должна довериться мне.

– Да. И я знаю почему – у меня нет другого выхода.

– Точно. Хуже тебе уже не будет. Я точно знаю, что эта психушка – последняя станция по твоему маршруту. Конечная остановка, о чем еще говорить?

Он старался изо всех сил, много сделал для нее, не мог разве что одного – чтобы ее не пичкали больше лекарствами. Они убивали ее. Но не он приносил их, а каждого, кто подавал ей пластиковый стаканчик с пилюлями и закатывал ей рукав для инъекции, был готов придушить.

Он стал люто ненавидеть организацию, на которую работал – именно так: на нее пахал. От этого складывалось странное чувство, что в любой момент мог черкнуть пару строк под словом «Рапорт» и хлопнуть на прощание дверью, а на самом деле – крышкой гроба, потому что из ГРУ проще оказаться на кладбище, чем уволиться. Он поверил в сказку, оттого все больше злился на себя. Думай, подстегивал он себя. Соображай, что делать. Как бы то ни было, но он считал себя отрезанным от фирмы, и как только там узнают о его настроениях, не говоря уже о конкретных делах, его повесят на собственном галстуке. Он шагнул в сторону, а точнее – прыгнул выше головы, и пути назад уже не было. Это-то и подстегнуло его. Он сказал себе: отключай соображалку, вырубай чувства, переходи к делу. А оно подразумевало побег – ни много ни мало. Один побег без другого был немыслим. Предстояло вытащить из клиники ее, а потом вытащить их обоих из этой страны.

Если бы он сказал, что нечасто виделся с матерью, покраснел бы – если бы умел. Последний раз они встречались семь месяцев назад. Он купил красные розы, которые она ненавидела, и приперся к ней с букетом: «Поздравляю тебя с днем рождения, ма. К списку твоих пожеланий хочу добавить одно: не переживай за меня». Она расхохоталась ему в лицо. Забрала цветы и захлопнула дверь у него перед носом. Он мысленно поднял бокал с какой-то шипучей гадостью и произнес тост, глядя в дверной «глазок»:

– За тебя и за меня, за таких, какие мы есть, хотя бы потому, что другой жизни не знали.

Оказалось, он сказал это вслух. Рядом остановился какой-то мужик с раскрытым ртом. Виктор еле сдержался, чтобы не плюнуть ему в пасть.

– Сомкни челюсти, мухи залетят.

Он был растроган «теплой» встречей с матерью и только поэтому не заехал ему в зубы.

Он позвонил матери из телефона-автомата и назначил встречу в кафе на Сретенском бульваре. Она приехала через полчаса: в добротном пальто с воротником из норки и норковом берете. Как всегда в очках с толстыми плюсовыми стеклами; зрение с каждым годом только ухудшалось. Расстегнув пальто, она села напротив, некоторое время не сводила с сына строгих глаз.

– Ну, что ты натворил, Виктор? Рассказывай.

Вот уже добрых пять или шесть лет она называла его полным именем, словно подчеркивала, что сын ее – полный кретин. Что он взрослый? Упаси боже. Самостоятельный? С натягом.

– Я попал в скверную историю. Не я один. В деле замешана одна женщина.

– Только одна?

– Ты будешь смеяться.

– Представь мне ее, пожалуйста.

– Она не в твоем вкусе.

– Значит, тебе потребовалась моя помощь. Что-то связанное с твоей работой?

– Напрямую. Рядовая история. Я искал развлечений и нашел их в дурдоме.

– Наверное, твоя деятельность нанесла ущерб Организации, – констатировала мать, зная тему. – В любом другом случае ты бы не обратился за помощью в свою последнюю инстанцию. Когда тебе плохо, ты всегда находишь меня. Я хочу спросить вот о чем: что дальше, Виктор? Что?

– Придется уехать за границу.

– Даже так?

– Ты не представляешь, насколько все это серьезно.

Она вынула из сумочки пачку «Данхилла», тонкими ухоженными пальцами вынула сигарету и прикурила.

«Старуха похожа на Маргарет Тэтчер», – в который раз сравнил он. «Арматуры» в ней было столько, что она не позволила дрогнуть ее пальцам, схватиться за сердце, отобразить на лице боль, подернуть глаза страданием. Откуда в ней столько самообладания, воли, даже жестокосердия по отношению к сыну? Непонятно. И Виктор более внимательно вгляделся в резкие черты этой пятидесятилетней женщины, словно в хитросплетениях морщин под ее глазами и запутались ответы на все вопросы.

В зеркале напротив он видел ее гордый профиль, ее слегка высокомерную и в то же время возвышенную осанку; в ее облике и немногочисленных жестах сквозило воспитание – истинно российское, а не советское, словно полученное не где-нибудь, а в институте благородных девиц. «Голубая кровь?» – задался он вопросом. Хмыкнув, поправился: «Белая кость».

– Так чем я могу помочь?

– Поможешь нам с паспортами? Хочу пояснить: наш шаг с паспортами будет просчитан в моей фирме, и за нами устроят охоту. Ты работаешь деканом в МГИМО. У тебя хватает нерадивых студентов…

– Можешь не продолжать. Я сама закончу. Нерадивые студенты имеют схожих родителей. Да, дети похожи на свое время, но и на родителей тоже. Я ежедневно получаю предложения, одинаковые по содержанию. Мне предлагают деньги, просят воспользоваться теми или иными услугами. Я отступлю от неких правил и приму одно предложение.

«Старуха сказала много, но в то же время – ничего. Могла бы изъясняться покороче», – мимоходом заметил Виктор.

– И все же.

– У тебя свои секреты, у меня свои. – Мать помолчала. – Я всегда предчувствовала, что ты вляпаешься в дерьмо. Я всегда переживала за тебя. Когда ты ходил в школу, я боялась, что ты попадешь под машину. Когда поступил в военное училище, опасалась чужого влияния на тебя. А когда ты сегодня позвонил, я не узнала тебя по голосу. Что дальше, Виктор? Кем ты собираешься стать там, за границей, если из тебя не вышло порядочного человека здесь?

Последние слова глубоко запали ему в сердце.

– Мам…

– Я двадцать семь лет твоя мама!.. Завтра мы снова встретимся, а ты к этому времени напиши сценарий нашего прощания. Лично я не представляю, как и что мы скажем друг другу. Я не знаю женщину, с которой ты собираешься бежать, а потом, думаю, связать свою жизнь. Но передай ей – пусть позаботится о тебе хотя бы первое время. Потому что ты еще дурак.

Не прощаясь, мать встала из-за стола и быстрой походкой, высоко держа голову, вышла из кафе.

– Не завидую я себе, – тихо обронил Виктор. И прикрикнул на себя, словно действительно свихнулся: – Помолчи, ладно?


18

Из десятка кандидатур Ирина Львовна выбрала две. Теперь декану факультета международных экономических отношений предстояло отсеять одну. Не выбрать основного претендента, а отсеять «слабого». Лишь по этому факту легко читалась ее внутренняя борьба и сомнения, которые одолевали ее. Она должна сделать ставку на одного человека и не проиграть.

Двое.

Первый.

Лещик Геннадий Владимирович, полковник КГБ в отставке, адвокат. Пару лет возглавлял службу социально-правовой защиты ГУВД Москвы. Награжден медалью КГБ «За безупречную службу». Имеет дочь, учащуюся второго курса МГИМО. Светлана Лещик – одна из первых кандидатов на вылет из института международных отношений. Наград не имеет, но сама награждала однокурсников венерическими заболеваниями. Пробу ставить негде, типичный представитель из благополучной семьи.

Почему Ирина Львовна заострила свое внимание на Геннадии Лещике? Он – человек со множеством связей и без труда сотворит «маленькое чудо»: загранпаспорта, визы, билеты. Возможно, он напрямую обратится в паспортно-визовую службу Москвы, поскольку сам работал в Главке. Возможен и другой вариант – через двух-трех лиц, чтобы не светиться самому. Что лучше – она пока не определилась.

Налив себе крепкого кофе и прикурив сигарету, она вспоминала все, что знала о своем экс-сокурснике, ныне генерал-лейтенанте. Леонидов Сергей Алексеевич, выпускник МГИМО, окончил разведывательную школу КГБ и курсы усовершенствования руководящего состава госбезопасности. Работал референтом, атташе, третьим секретарем посольства в Пакистане. Сын – студент первого курса МГИМО. Короткая характеристика на отпрыска Леонидова – козел. Других, более метких определений Ирина Львовна подобрать не могла. Вечно ржет, как годовалый жеребец, ходит с длинными сальными волосами, не учится (легко сказано), пользуется протекцией своего папаши, есть веские основания полагать, что он употребляет наркотики.

С Леонидовым она могла начать разговор так: «Вылетит твой сынуля. И связи твои не помогут. Неужели ты не хочешь, чтобы он окончил вуз с хорошими оценками? Не с купленными знаниями, а с настоящими, такими, как у нас с тобой. У тебя проблема с сыном, Сережа, и у меня проблема с сыном. Давай решим их, и дело с концом».

Леонидов – человек тонкий, с хорошим нюхом, он вроде бы у ветрила власти, а с другой стороны – нет. Как бывшему разведчику ему есть что возразить Инсаровой, как отцу – нет. Как настоящему отцу.

Две проблемы – их нужно решить.

К мелким сошкам Ирина Львовна решила не обращаться: мелкие людишки, гнилые натуры, не успеешь оглянуться – выклюют глаза. Была бы возможность, в отчаянии думала она, вышла бы на «криминал».

Кто из двух – Сергей Леонидов или Геннадий Лещик?

Она позвонила Лещику из телефона-автомата – своим домашним воспользоваться не рискнула. Она морщилась от криков абонента: «Света? А что с ней случилось, я только что разговаривал с ней по телефону! Сука, чего она опять натворила?! Убью!»

Геннадий Лещик подъехал к дому декана на такси. Грузный, чуть живой, тяжело дышащий адвокат с трудом поднялся на третий этаж и остановился перед дверью. Нажав на клавишу звонка, расстегнул куртку и, глянув вниз и заметив, что стоит на коврике, вытер ноги.

– Здравствуйте, Геннадий Владимирович! – приветствовала его хозяйка, пропуская в квартиру.

– Чего она опять натворила? – отставной чекист решил выяснить все еще в прихожей. Конечно, не обратил внимания на домашнюю одежду хозяйки: простенькую кофту, свободные черные брюки и тапочки. Он пару раз встречался с ней и каждый раз видел ее в строгом костюме. Пару раз хотел заглянуть ей в глаза за толстыми стеклами, но, казалось, смотрел в бинокль.

– Успокойтесь – ничего страшного. Проходите.

– Да, ничего страшного, – качнул он головой, – когда от дел отрывает декан и приглашает для разборов полетов не в деканат, а к себе домой. У моей дочери сифилис? Сука, проститутка!

– Успокойтесь!

С мороза, а больше от жара полного лица очки Лещика запотели, и он слепо таращился на хозяйку. Сдвинув их на кончик носа и глядя поверх оправы, он прошел в комнату, как в свой кабинет, не разуваясь.

– Чаю, кофе? – спросила она.

– Корвалолу! – Адвокат ругнулся, наткнувшись на стул: «Вконец ослеп! Ладно не оглох», – подкорректировал он, услышав знакомую до боли фразу:

– Ваша девочка отбилась от рук.

– Да знаю, знаю! Чего она натворила?

«Ну, что ты натворил? Рассказывай, Виктор». Она едва заметно покачала головой: дети похожи друг на друга и совершают похожие поступки; родители похожи друг на друга и задают одни и те же вопросы.

– Ей грозит отчисление. И уже никакие деньги и связи не помогут. Разве что…

Адвокат облегченно выдохнул. К беседам такого рода он привык. Теперь начал понимать, почему декан «забила стрелку у себя на хате». Лещик не стал гадать: сняв очки, без которых он походил на крота, он беспомощными близорукими глазами в упор посмотрел на декана. Однако голос его стал уверенным, ленивым.

– Что у ВАС случилось, Ирина Львовна?

– У НАС случилось, Геннадий Владимирович, – также акцентировала хозяйка квартиры, присаживаясь напротив гостя. – Услуга за услугу, идет? Я лично довожу Свету до пятого курса и гарантирую ей диплом. За долгую перспективу я прошу от вас сиюминутной помощи. Вы можете… – Ирина Львовна хотя и готовилась к разговору, но чувствовала, что надолго ее не хватит. Наверное, все силы ушли на тренинг. – Можете сделать загранпаспорта и визы для двух человек, не задавая вопросов и не привлекая этих людей к процедуре получения документов? Я даю вам фотографии, а вы приносите мне готовые документы.

Лещик не стал опускаться до обычного приема: «Не знаю, не знаю… Я посмотрю, что можно сделать для вас… Позвоните завтра». Водрузив очки на место, защитник довольно жестко сказал:

– Пишите расписку: вы обязуетесь и прочее. Такие вещи нынче в ходу, стоят дорого, и за них приходится отвечать. – Он отчетливо понимал, что такой распиской можно в одночасье сломать жизнь декану. По злобе, по пьянке, по любой другой причине. Стоит только обнародовать расписку, и карьера декана закончится… в тюрьме.

Долгая перспектива, сказала она. Действительно, долгая перспектива для шантажа. Отдает ли она себе отчет, на что идет?

– Я заберу расписку, когда принесу паспорта. Давайте фотографии, напишите фамилии, в какую страну и на какой срок нужны визы.

– Я все написала.

– Даже так? – удивился Лещик. – Срок в два дня вас устроит?

– Только не у меня дома, – поставила условие Ирина Львовна. – Ваш повторный визит может кое-кого насторожить. Пусть Света принесет документы к метро «Арбатская» через два дня, в пятницу, в это же время. Вы обещали не задавать вопросы, – остановила адвоката хозяйка.

– Я хотел сказать, что тогда Светка прогуляет занятия.

Ирина Львовна выразительно повела бровью:

– А когда она их не прогуливала?

– Что вы говорите? – Лещик выказал на лице удивление. – А, ну да, конечно.

В своем кабинете, расположенном на Рождественке, 8 дробь 15, Лещик снял трубку и набрал номер своей знакомой из паспортно-визовой службы.

– Наталья Александровна?.. Как рад слышать твой голос! Знаешь, я, кажется, решил твою проблему с вкладами во Внешторгбанке… Конечно, один к одному! Подъезжай ко мне… Нет, не на Рождественку, я буду в другом офисе – на Комсомольском проспекте.


19

Виктор открыл дверь ключом и пропустил Ольгу вперед. Она остановилась в прихожей, с детским любопытством заглядывая в комнату. Разулась, прошлась босыми ногами по жесткому паласу, который растянулся от стены до стены. Его Инсаров покупал метражом, тщательно замерив длину комнаты; ширина, конечно, подкачала.

– А у тебя ничего так, уютно, – сказала она.

У него с языка чуть не сорвалось: «Это тебе после клинической обстановки так кажется».

Со стеснительной гордостью он открыл шифоньер и показал на среднюю полку, которая пусть на короткое время, но принадлежала ей. Там аккуратной стопкой, выложенной его рукой так, словно он закладывал фундамент их будущего, лежало женское белье. Она оценила этот момент, подошла к Виктору и поцеловала его в щеку. Он открыл другую дверцу, которая также напоминала ему сказочную. За ней на плечиках висела женская одежда, внизу стояли туфли.

– Здесь везде чувствуется мужская рука, – сказала она, присаживаясь на софу, за которую хозяин квартиры в мебельном магазине переплатил сорок рублей. И он воспринял ее слова как похвалу в свой адрес. И тут же поспешил внести ясность:

– Я бы так не сказал. Была тут у меня одна. Но я приревновал ее к своей квартире. Я в командировке и думаю о том, что она тут хозяйничает, переставляет мебель, сортирует мои вещи и даже что-то выбрасывает. Я в семейной жизни вижу сплошной беспорядок, стремление одного ущемить права другого.

Предвидя, что скоро запутается в своих мыслях, он демонстративно глянул на часы и даже наигранно присвистнул:

– Ого! Как время быстро пролетело. Извини, мне одного буяна усмирить надо.

– Да, уж ты его усмири, – напутствовала она Виктора.

В клинику он приехал с запасом. Сел на стул, поджидая санитара, заступающего на сутки через час. Смотрел перед собой, тщетно пытаясь разобрать нагромождение мыслей. И словно впал в прострацию. Наступило что-то вроде временной смерти, когда он вдруг увидел себя со стороны. Сидит в центре «холла» и смотрится натуральным бельмом этого подвала. Делает вид, что следит за сохранностью своей подопечной. Не дает погаснуть огню – именно так он интерпретировал приказ генерала. Только что не похихикивал, как законный обитатель этой психушки: он снял с огня того, кто должен был свариться в собственном соку.

Санитар также приперся с запасом, отметил Инсаров. Он, видно, исполнял поручения своего шефа, придурка, каких еще поискать. Получилось так, что один дурак дал задание другому дураку следить за шибко умным. А может быть, он ошибался, и брат-медик самостоятельно принял решение свести Инсарова в могилу.

На вид ему было лет тридцать, определил Виктор. Косой – один глаз смотрел на кончик носа, второй – на мочку уха. Так что периферия для него то, что простые смертные видят перед собой.

Когда он спустился в это отделение, которое Виктор стал называть своим, и вперил в него свой магический взгляд, Инсарову впервые стало не по себе. Ему показалось, что санитар видит то, чего не видел он, а другие и подавно. Собственно, так оно и было, а Виктор имел в виду взгляд потусторонний.

Он как танк двинулся к палате.

– Куда ты прешь?

– Посмотреть, как чувствует себя больная.

– Она в порядке, профессор. Извините, я забыл с вами поздороваться.

– Может, ей надо сменить белье, – начал он перечислять и загибать пальцы-сардельки, – принести утку.

– Может, что-то еще.

– Может, – проявил он покладистость. На словах. А сам пошел к палате.

Виктор хотел было остановить его. Но тут в нем проснулся режиссер-экспериментатор. Он решил выяснить, какого цвета у него станет лицо, когда он увидит, что панночки в гробу больше нет.

Санитар открыл дверь и вошел внутрь. Вытянул руку в сторону и, нащупав на стене выключатель, включил свет. Зажмурился, словно зажег солнце, а не лампу Ильича, и помотал головой. Потом застыл с рукой на отлете, как окаменевший дирижер перед пустой ямой. Но вот он сделал шаг, другой. Нагнулся на третьем, заглядывая под кровать, и чуть-чуть не потерял равновесие.

Он обернулся, и Виктор впервые увидел растерянность на его отталкивающей физиономии. Но она быстро исчезла с его лица, и на нем начала проявляться подозрительность. Видимо, он тоже что-то прочитал на лице Инсарова, потому что побагровел от ненависти. Он был готов лопнуть, как капризный ребенок, у которого отобрали игрушку, но вовремя нашел отдушину. Он ринулся в атаку, намереваясь снести спецназовца плечом, поднять и бросить на бетонный пол, месить руками, пока противник не испустит дух.

Он бы замесил любого другого, но не Виктора. Санитар не знал, что на таких, как он, Инсаров отрабатывал удары руками и ногами. Наверное, он подумал, что противник побежит от него, как от поезда, и он в конце концов переедет его. Инсаров же просто ушел с дороги, выбросив руку в сторону. Его предплечье врезалось в бычью шею санитара, и тот грохнулся на пол, как если бы на полном ходу вломился в деревенскую избу, куда надо входить, нагибаясь.

Виктор схватил его за ногу, развернул на месте и поволок в палату. С ним он обращался так же нежно, как и он со своими подопечными. Снял с него халат, ботинки, штаны, рубашку, не побрезговал и трусами. С трудом оторвав обнаженное тело от пола, он рывком поднял его на кровать. И тут санитар начал приходить в себя: замотал головой, приподнял голову. Инсаров стукнул его в челюсть, и он снова обмяк. Только обмяк, но не потерял сознание. Он понимал, где он, с кем и что с ним делают. Виктору пришлось нелегко, но он упорно добивался своего. Он надел на него смирительную рубашку, которую санитар тысячи раз надевал на больных, но примерял впервые. Виктор испытал удовольствие, туго пеленая эту тушу, перехлестывая длинные рукава и завязывая их крепким узлом. Рубашка больше походила на куртку самбиста – была короткой, и борцу-санитару не помешали бы трусы.

Инсаров распластал его на клеенчатой поверхности кровати и начал методично пристегивать его, не забывая прислушиваться. В какой-то миг ему показалось, что он услышал шаги на лестнице. Подняв с пола носки, он запихал их санитару в рот и вышел из палаты, притворив за собой дверь.

Его острый слух и в этот раз не подвел. Едва он занял место на стуле, как дверь в помещение открылась, и на пороге появился сменщик Груздева, кряжистый мужик лет сорока. Кивнув Инсарову, он с запинкой сказал:

– Ищу Груздева. Ты его не видел?

– Твой напарник вынюхал все утки в палатах, затянул все ремни и сгинул. Вы были должны столкнуться с ним на лестнице, – ответил Виктор.

– Да, то, что ты сказал, в его стиле, – осклабился санитар. – Груздев оставил ключи от шкафчика, передай ему. – С этими словами он протянул Инсарову связку ключей.

Виктор подержал их на весу и недоверчиво покачал головой.

– Ключи-то от амбарных замков. Видно, в своем шкафчике он хранит фамильные драгоценности. Вдруг ты их выкрал, а Груздев, когда я отдам ему ключи, подумает на меня.

Санитар оставил его без ответа. Он довольно рассмеялся и поспешил домой.

Инсаров вернулся к Груздеву. Тот пришел в рабочее состояние: выкатил свои разнокалиберные глаза, надул щеки, пытаясь вытолкнуть изо рта вонючие носки, напряг мышцы, намереваясь порвать брезентовые ремни. Но они были крепче стальных тросов и с годами только крепчали.

– Ну что, мразь, – Виктор склонился над ним и нарочно уронил слюну ему на лицо, – ты лапал ее? Ты трогал ее, падла? Ты насиловал ее, когда меня здесь не было?

Он что-то хрюкнул через нос.

Виктор понял, что он хочет ответить, вернее, признаться. Не взять вину на себя, а раскаяться. И обвинить кого-то из бойцов команды капитана Инсарова. Обвинить в чем? В попустительстве? В пособничестве? Кто-то из них развлекался, коротал время, наблюдая, как эта горилла накрывает своим телом беззащитное тело женщины?

Мараясь в его слюнях, Виктор освободил его от кляпа и заставил говорить.

Он в три приема выговорил:

– Хакимов… Себя он… называл Еретиком.

Виктор скрипнул зубами, мысленно терзая Руслана Хакимова:

– Сука!.. Жаль, я не сумею с тобой рассчитаться.

Не пройдет и суток, подумал Инсаров, как он превратится во врага. А бойцов его команды еще больше сплотит коллективная ненависть к предателю. Так будет, и от этого не уйти.

– Я не убью тебя только потому, что скоро ты об этом будешь мечтать.

Он снова заткнул санитару рот, еще туже затянул ремни на его руках и ногах, перекрывая к ним доступ крови. Пройдет немного времени, и конечности этого ублюдка затекут. Он будет терять сознание и приходить в себя, будет мысленно притягивать к себе стену, чтобы размозжить об нее голову и прекратить страдания. Единственный недостаток этой пытки в том, что после нее, если конечности не отомрут, довольно быстро приходят в себя.

Когда он вернулся домой, Ольга была готова к их первому совместному путешествию. Глядя на нее, он вспомнил, как перед фотографированием ее на паспорт помогал ей наносить тушь на ресницы, подкрашивать губы, чтобы на фото она не выглядела трупом. Самым трудным оказалось – смыть тушь. Оказывается, ее не смывают, а снимают – кремом. Женские премудрости.

Коротая время, она нашла альбом и просмотрела его. А когда Виктор вернулся, она спросила, показывая на один из снимков:

– Это ты?

– Ага, – подтвердил он, присаживаясь рядом с ней на тахту. – Здесь мне четырнадцать. Видишь, какой ушастый я был?

– А сейчас нет, – она посмотрела на него. – Сделал пересадку ушей?

– В точку попала. А если серьезно, то сам не знаю, куда моя лопоухость подевалась. Говорят, когда боксом начинаешь заниматься, уши сами собой прижимаются к голове. Вроде бы на ушах мышцы появляются.

– Преуспел в боксе?

– Как тебе сказать?..

– Чем смелее ты будешь выглядеть в моих глазах, тем смелее я буду смотреть на тебя.

– Ясно. Тогда так я тебе скажу: я так преуспел в рукопашном бою, что аж не могу подобрать себе достойного противника. Порой кажется, что таких нет. Вымерли от испуга. А ты красивая. Когда накрашенная.

Они еще немного посидели и посмотрели альбом. Виктор рассказал ей, кто стоит рядом с ним на этой фотографии, а кто не попал в кадр на другой («Это рука моего друга». – «Все, что осталось от него?» – «Точно». -«Бедняга…»). Она с недоумением спросила, почему в альбоме нет фотографий его родителей.

– Они были такими толстыми, что в кадр не влезали, – отшутился он. Глянув на часы, поторопил ее: – Нам пора. – И стал по-домашнему суетливым. – Паспорта взяли, билеты, путевки взяли. Деньги в кармане пиджака. А еще в рубашке.

Он решил взять с собой десять тысяч долларов. Остальные – выручка от продажи наркотиков, оружия и снарядов – оставил в тайнике.

– Черт, сумку с теплыми вещами не забыть бы. Это здесь еще тепло, а в Швеции холодно.

Они вышли из квартиры. Виктор закрыл ее, ключ положил в карман. Подумал, что будет жалеть о своем доме с его самобытным уютом, где, по словам его женщины, чувствовалась мужская рука.

Таможенные процедуры в аэропорту Шереметьево пролетели незаметно. Можно сказать, не заметил, как они сели в самолет, как он оторвался от земли и взмыл в небо. Ему захотелось посмотреть в иллюминатор как в окно, но так не получилось. Самолет набирал высоту, а сердце – обороты. В душе нарастала тревога. Точнее, она поменяла качества. Когда от тебя мало что зависит, тебе неспокойно. Полагаться на авось было не в его правилах, тем не менее сейчас он очень рассчитывал на судьбу.

– Все будет хорошо, – успокаивал он Ольгу. – Для нас главное на паром попасть.

20

Как ни странно, но первый этап пути в Швецию – как взлетной полосы в Штаты – прошел относительно спокойно. Хотя на спине чувствовалось дыхание советской Эстонии, Таллина, порта, причала, от которого отошел морской паром – эта девятиэтажная махина. В спину дышали преследователи; но почему это чувство не было таким острым в самом начале пути? И лишь когда паром с полутора тысячами пассажиров на борту отошел от Хельсинки, берег которого был сильно изрезан заливами и бухтами, усталость, волнения, страхи обрушились на беглецов. И чем ближе к шведским берегам, тем больше крепчали эти чувства.

Они стояли на верхней палубе. С одной стороны давила махина ходовой рубки, с другой – холодила сердце пропасть в пять этажей и «площадка для приземления» в носовой части, а за ней еще пять палуб – и море. Холодное, как и ветер в этот последний октябрьский день: хлесткий, злой, неукротимый, обжигающий лицо.

Она тронула его за рукав пуховика.

– Спустимся в ресторан. Там сейчас не меньше ста человек. А здесь мы одни. На нас уже обратили внимание.

– Кто?

– Не знаю. – Ольга подняла голову и встретилась глазами с тускло освещенными окнами рубки. – Команда. Пассажиры. Мы кажемся подозрительной парой.

– Подозрительной парой? – Виктор тихо рассмеялся. – Чокнутая и разведчик.

– Двое чокнутых. Это уже перебор. Спустимся в ресторан.

Она почувствовала, держа его за руку, как он напрягся на входе в ресторан. Казалось, они сразу же спустились в этот нарядный, празднично иллюминированный зал. Словно не потратили около получаса на то, чтобы вернуться в каюту на шестой палубе, сбросить верхнюю одежду, посидеть, бесцельно глядя в иллюминатор, не замечая холодных волн, свинцовыми гребнями штурмующих громадный паром.

Он обшаривал взглядом каждый столик, каждого сидящего за ним, в каждом видя агента госбезопасности. Казалось, паром носит название «Маленькая Суоми», где на каждого жителя приходится пара чекистов.

«Зачем мы пришли сюда?» – подумала она, не отдавая себе отчета в том, почему именно сейчас и здесь родился в ее голове этот вопрос. Ответ пришел в сухом пугающем стиле:

«По причине стремительности и бессвязности мыслей и речи».

Она все еще чувствовала себя больной, ослабленной, залеченной до перетекания одного состояния в другое, такое же пугающее своей пограничностью – от депрессивной фазы до маниакальной. Но почему он не одернул ее? «Нельзя идти в ресторан. Безопаснее провести эти несколько часов в каюте. И неважно, что кроме нас там еще два человека. Они – финны. Они наши друзья». Смешно даже. Он не потворствовал, не шел у нее на поводу. Он не хотел, чтобы предостережения из его уст напомнили ей грубое, хамское обращение к ней главврача и подчеркнуто скотское обращение санитаров. Не хотел, чтобы воспоминания вернули ее в страшную атмосферу дома скорби, чтобы стены кают и витрины судовых магазинов напомнили ей стены палаты и процедурного кабинета – с его стеклом и хромом.

Она поняла это только сейчас, когда они стояли на пороге ресторана, накануне чего-то очень значимого. Может быть, это преддверие праздника? Наверное, да. Она вдруг вспомнила об открытке, которую нашла на своей койке; такие открытки нашли остальные пассажиры. Там говорилось о празднике Всех Святых, который отмечается в Швеции в ближайшую субботу, 1 ноября.

Она потеряла ход мыслей, не смогла бы объяснить, к чему вспомнила эти детали. Хотя… Да, точно: они в ресторане; если где и можно отметить праздник, то ресторан – самое подходящее место. Но праздник еще не наступил.

Он хорошо говорил по-английски, делая заказ в ресторане. Он не спросил про ее вкусы, словно все знал о них. Она невесело улыбнулась: что, если стюард принесет больничную баланду?.. Ей вдруг вспомнился больничный сторож. Он ходил по отделениям и собирал банки – для консервирования своей жене. Кретин. Если кто-то из больных не отдавал банку, он запугивал бедолагу своими связями с главврачом: «Тебя зафиксируют, а я все равно возьму». То ли свое возьмет, то ли немытую стеклянную тару, чтобы отнести своей грязной жене.

Рыбное филе оказалось вкусным, нежным, таяло во рту. Ей нужно много йода? Никто этого не говорил. Ей просто нужно хорошо питаться. А переходить от баланды к нормальной, мясной, конечно, пище лучше всего через рыбу.

– Можно мне немного вина?

Он покачал головой:

– Нет…

И отпил вина из своего бокала.

Несправедливо. Чудовищно.

– Вкусно?

– Обалдеть. Ты даже не представляешь, как вкусно. Пей свой сок.

– Ты как врач.

Его брови и чуть ироничные глаза сыграли: «А ты как думала?» Нет, по-другому: «А я кто, по-твоему?»

Она последнее время часто смаргивала, словно ей в лицо работал вентилятор. В глазах холодок, как будто они сожрали упаковку ментоловых таблеток. Смешно. Но от этой привычки трудно избавиться, подумала она, допивая сок. И – представила себя со спичками в глазах. Снова несколько раз моргнула, и видение изменилось: вместо спичек – острые зубочистки, пробившие веки, из глаз текут кровавые слезы.

Когда же это кончится, наконец, когда? Скоро. Очень скоро. Он знает об этом. Иначе зачем ему больной ребенок? Зачем ему «долгосрочная перспектива»?

– Я насмешил тебя?

Она улыбнулась. Он преобразился, как только самолет пересек границу. Как отрубило, подумала она. Теперь он не начинал разговор, обычно ждал, отвечал на вопросы или подхватывал тему, правда, без особого энтузиазма. Был сосредоточен, будто готовился к схватке. Ее пробрал озноб, когда она уточнила: к последней схватке.

Виктор отвлек ее от тревожных мыслей, предупредив:

– При пересечении шведской границы нет обязательного таможенного досмотра. Однако если мы будем заметно нервничать, таможенники могут провести полный досмотр.

– Лучше побеспокойся за себя. – Она указала на себя. – Ты везешь крупногабаритную вещь, и таможенники могут заинтересоваться этим фактом.


21

Прежде чем хватить кулаком по столу и разметать по кабинету письменные принадлежности и телефонные аппараты, Тараненко не меньше минуты держал трубку возле уха, чуть отстранившись от нее. Не сам абонент стал вестником плохой новости, а телефон. Голос в нем показался неживым, заезженным, не раз перезаписанным на пленку. Отчетливо слышны шумы, как в легких курильщика, ясно дал знать о себе нездоровый фон. И – пауза. Словно пленку перематывали на исходную позицию.

– С-с-сука! – прошипел генерал. И его прорвало, как плотину в паводок. Он подхватил со стола телефон и, приподнимаясь, ахнул его о пол. Успел уклониться от осколков пластмассового корпуса, разлетевшегося осколками гранаты.

Выглянув в приемную, он заставил своего адъютанта вздрогнуть.

– Машину! Вызывай Шульгина. Не сюда. Пусть срочно отправляется на дежурство. Он знает.

Тараненко закрыл за собой дверь и прошел в комнату отдыха. В первую очередь глянул в зеркало. Увидел пульсирующий под глазом нерв. Но почему не почувствовал его?.. Попытался унять тик, приложив к веку палец.

Редко кому в штабе удавалось увидеть начальника разведки в гражданском костюме. Сегодня некоторым офицерам, которые встречались на его пути, выпала такая возможность. Он буквально проходил сквозь них, не видя никого, кроме… пустой кровати и свисающих с нее привязных ремней.

Он торопил время и торопил водителя, который сегодня, на его взгляд, плелся со скоростью улитки.

– Ты можешь быстрее?!

– Так точно, товарищ генерал!

– Ну так и езжай быстрее, господи боже!..

В клинике он не стал гадать, подниматься на второй этаж или спускаться в подвал. Конечно, спускаться. Виновные и невиновные там, на месте преступления, халатности и еще черт знает чего.

Он толкнул дверь и, не глядя себе под ноги, сбежал по грязным ступеням. Успел подумать о том, что в обратном направлении протопали две пары ног. Но в котором часу?.. Тут же нашел успокоение: неважно, в каком часу совершен побег. Глупцы. Им некуда бежать. Каждый шаг приближает их к смерти. Так и будет. Представься такая возможность, он собственными руками порвет предателей.

Центральной фигурой в «холле» был санитар в грязном халате. Странно было видеть на его туповатом лице растерянность. Грубый холст не терпит нежных красок. И Тараненко повторил это вслух. Пресек попытку Шесткова заговорить с ним, поздороваться. Все внимание он уделил санитару, который что-то доказывал, призывая в свидетели медсобрата.

– Продолжай, я слушаю.

Санитар продолжил с прерванного места, словно ему заткнули рот, а потом резко выдернули кляп.

– …доктору, что он издевается надо мной. Даже написал докладную записку на имя Шесткова.

– Так-так, продолжай. И что было в той записке, можешь вспомнить?

Он вспомнит, был уверен Тараненко. И не ошибся.

– Инсаров опять заходил в палату. К больной. А когда я называл ее так, он грозился убить меня. Он сам был ненормальным. Я таких психов еще не видел. И в записке написал, что опасаюсь за свою жизнь.

– На то есть все основания, – играл желваками Тараненко. Он, генерал и разведчик, все же до последнего надеялся на ошибку. Вот сейчас принял бы розыгрыш. Многое отдал бы за то, чтобы увидеть зачинщика игры, и пусть бы им стал Славка Дубин. Пусть бы он был в курсе тайной спецоперации.

Расклеился, расклеился, расклеился. Тараненко до сегодняшнего дня не представлял, как может подкосить неудача. Если бы он получил это известие на улице, то попер бы, ничего не видя, на красный свет…

– Вот так и погибают люди.

– Что?

Голос подал главврач. Главвраг Шестков.

– Я сейчас объясню, – пообещал Тараненко, измерив диагональ «холла» и отчего-то робко заглядывая в палату с пустой кроватью посредине. Будто внутри произошло таинство рождения. Будто врачи там делали вскрытие инопланетянину и растворились, едва скальпель коснулся внеземного разума…

– Я объясню, – повторил он, останавливаясь напротив заведующего клиникой. – Человек, – он кивнул на санитара, – предупреждал тебя запиской. Или этого не было? По глазам вижу, что записку ты читал.

– Не мой, а твой человек заходил к больной, – защищался Шестков.

– Вот! – Тараненко поднял указательный палец. – С ней контактировал посторонний, а ты не отреагировал. Ну что с тобой сделать? Тебя убить мало.

Генерал обернулся на шум шагов. По лестнице спускались несколько человек. Шульгин прибыл не один. Вместе с ним в «холл» вошли Куницын, Мерзликин и Хакимов. Тараненко задержал взгляд на Шульце и Зубочистке, подсознательно отмечая кличку неразлучной парочки: «минно-розыскные собаки».

«Может, они возьмут след».

Нашел в себе силы усмехнуться.

– А теперь рассказывай все по порядку, – потребовал он от заведующего.

– Инсаров заступил на дежурство, – начал Шестков.

А ведь это и моя вина тоже, рассудил генерал. Он поставил к Чирковой охрану и дал ей сообщника. Она никуда бы не убежала и без охраны. Он преследовал другую цель, которая носила название «пресс». Давить, давить, давить, пока вслед за слезами из глаз не потечет кровь, сукровица, что там еще, клеточная жидкость, что ли?.. Им двигала ненависть. А сейчас что? Она же и переполняет его. Снова? Наверное. Чаша снова переполнилась.

– …в пять вечера, в семнадцать часов, – продолжал заведующий. – Он все спланировал заранее. Ночью он освободил пациентку и вывел из больницы. Утром вернулся. Но чуть запоздал – Груздев уже обнаружил палату пустой.

– Кто такой Груздев?

Заведующий указал на санитара.

– Продолжай, – разрешил Тараненко.

– Он не успел поднять тревогу. Инсаров привязал его к кровати и заткнул рот. В таком состоянии его и обнаружил дежурный врач.

– Сколько времени он был спутан?

– Шесть часов, – с запинкой ответил главврач.

– Прелестно, – обронил генерал.

Он шагнул в палату и поманил за собой бойцов спецгруппы. Нечасто он видел их в гражданской одежде. Смотрел на Игоря Куницына, одетого в клетчатую рубашку и слегка расклешенные брюки, так, словно сомневался в его навыках диверсанта. Не верится, что этот человек убивал людей, взрывал склады и технику.

Тараненко долго смотрел на кровать, на которой потела, на которую мочилась, не в силах терпеть, его бывшая подчиненная. На ее месте побывал… как там его?.. а, да, Груздев. Медбрат, медвышибала, медкретин. Генерал даже представил, как Инсаров укладывает его на кровать.

– Сукин сын! – выругался он. И коротким жестом руки отправил Куницына закрыть дверь в палату.

Тараненко не нуждался в консультантах. У него появилась потребность выговориться, что означало проанализировать ситуацию.

– Чтобы так смело действовать, нужно иметь крепкий тыл. Витя Инсаров не такой человек, чтобы бросаться в омут с головой. Южные границы, где у него есть связи, под надежным замком. Он здравомыслящий человек и не сунется ни в Таджикистан, ни в Узбекистан. Он понимает, что в первую очередь будут отрабатываться его связи. А его связи – это мои связи, и в этом плане он уязвим. Самый популярный коридор на Запад – через Финляндию в Швецию. Два разведчика ГРУ – желанный кусок для западных разведслужб. Этот коридор небезопасный, но его можно проскочить на приличной скорости. Вижу, ты что-то хочешь сказать, Шульц.

– Да, – покивал Михаил. – Не является ли то, о чем вы говорили, отвлекающим маневром?

– Нет, – с твердой уверенностью ответил генерал. И повторил: – Нет. Слишком сложно. И для любого лишнего маневра Инсарову без помощи не обойтись. А он один. У него нет друзей и связей вне подразделения. Об этом я узнал бы первым. Он не найдет помощи ни в военном ведомстве, ни в «конкурентном»: госбезопасность съест его в первую очередь. Он мог обратиться за помощью к своей матери. Но как переговорить с ней? Она работает в одном из подразделений Министерства иностранных дел – МГИМО, и находится под его защитой. Попытаться взломать ее означает открыться и проиграть вчистую. И в этом плане Инсаров за свою мать спокоен. И если она действительно помогла ему…

До некоторой степени Тараненко пришлось тыкать пальцем в небо, более сдержанное определение – выбирать. Будучи в звании подполковника, он работал в 1-м управлении ГРУ, отвечающем за страны Европы, под началом Звягинцева. Он мог, воспользовавшись старыми связями, выйти на нелегала военной разведки Райно Монтонена, финна по национальности, проживающего в Стокгольме. А дальше все упиралось в резидента ГРУ в Швеции, которому финн доложит о задании.

Тараненко сделал звонок из кабинета заведующего клиникой.

– Тараненко, – представился он личному адъютанту Звягинцева. – Соедините меня с генерал-полковником. – И когда один из участников памятной вечеринки ответил, Тараненко тоном, не допускающим возражений, сказал: – Нам нужно срочно встретиться.


22

Звягинцев припас для младшего товарища шутку и заговорщицкий вид. Впрочем, генерал-полковник обладал лишь стандартным набором движений лица. Мог поднять и опустить брови и уголки губ, наморщить лоб и снова разгладить морщины, подмигнуть правым глазом. О том, что подмигнуть можно и левым, он не догадывался.

Он не любил кресел. Даже дома он предпочитал стул с жесткой спинкой и сиденьем. И не переносил пустоты перед собой. Телевизор смотрел, сидя за столом. Газету читал за столом.

Он ожидал увидеть Тараненко спустя полчаса после звонка, но вот прошло сорок минут, а его все нет. Он проявил нетерпение только по той причине, что предстоящая встреча стала предлогом, чтобы забросить дела к чертовой матери.

Наконец дверь в кабинет открылась, и адъютант доложил:

– Генерал-майор Тараненко.

Звягинцев не обратил внимания даже на то, что доклад помощника носил явно церемониймейстерский стиль. Наверное, чтобы не перегружать начальника обилием «генералов».

– Здравствуй, дорогой! – приветствовал гостя хозяин кабинета. – Проходи.

– Здравия желаю.

Звягинцев отказался от идеи изобразить сценку из любимого сериала «Семнадцать мгновений весны». Он любил один момент, где на приветствие Штирлица «Хайль Гитлер!» Мюллер отвечает: «Бросьте».

«Здравия желаю, товарищ генерал-полковник!» – «Да брось ты. Присаживайся. Будь как дома».

Настроение у Звягинцева было превосходное.

– Выпьешь со мной? Или ты пришел по делу? – И все же не удержался от игры, погрозив молодому генералу пальцем: – Все вы чего-то хотите от старика Звягинцева. Ну, Сережа, рассказывай, поплачь на моем плече.

– Я принес с собой видеокассету.

– Ты принес с собой видеокассету, – повторил, как попугай, Звягинцев. И как наяву представил сцену, в которой Тараненко кривится от замечания товарища («Еще одна порнушка»), вставляя кассету в деку видеомагнитофона. Дело было в бане. Было дело, невольно улыбнулся Звягинцев, вспоминая жгучую брюнетку, имя которой вылетело у него из головы, как птенец из гнезда. С ней он побил рекорд двадцатилетней давности, но поделиться достижением было не с кем. Не скажешь же подруге: «Ух ты, два раза, не вынимая!» А мог бы и три. Она была такой верткой, что могла перевернуться с живота на спину, со спины на бок, «не вынимая». Просто удивительно.

Тогда ему было плевать на товарищей, а на их подруг – подавно. Все дело в привычке. Его давно перестали удивлять командиры воинских частей, которые подкладывали под него своих подчиненных, а порой были готовы подложить собственных жен. Все зависело от тяжести должностных преступлений, совершенных в частях. Его за глаза называли барином, и он с этим не спорил.

– У вас есть видеомагнитофон?

Этот вопрос вернул Звягинцева в реальность. И все же он переспросил:

– А?.. Да, есть. В задней комнате. Вижу, ты пришел по делу, – сказал он и, кряхтя, поднялся со стула. – Пойдем со мной.

Порог этой комнаты отдыха генерал Тараненко перешагнул впервые. Она была перегорожена ширмой, за которой находился удобный диван. Неприметная дверь вела в санузел, где и скрылся на минуту хозяин. На ходу вытирая руки полотенцем, он пересек комнату и занял место за столом, за которым могло разместиться не больше четырех человек. Поторопил гостя жестом руки: «Давай, давай».

Тараненко подошел к комбинированному книжному шкафу с нижней выдвижной полкой, на которой стояла японская «двойка». Вставив кассету, прихватил с собой пульт и вернулся на место. Прежде чем включить воспроизведение, он склонил голову и выразительно посмотрел на генерала. Причем его взгляд расшифровывался легко: «Ты точно хочешь посмотреть?»

– Не тяни резину, – холодно поторопил его Звягинцев.

Он ощутил давление в левой стороне груди, а затем и страх перед этим моложавым генералом. Неосознанный, необъяснимый страх перед физической расправой. Странно, очень странно. И – тревожно.

Тараненко одарил Звягинцева еще одной смелой, дерзкой улыбкой. Он почувствовал себя в казино, где он ставит на все. Он представлял это по-своему, полагая, что воображение не далеко от действительности. Прибыль казино играет против всех игроков? Ерунда.

Он нажал на кнопку воспроизведения, сел на стул, забросив ногу за ногу, и, чуть склонив голову, смотрел на экран. Но боковым зрением видел побледневшего генерала, подавшегося вперед, а потом безвольно опустившего плечи. Он даже не попросил гостя остановить «порнушку», самую правдивую, в которой не было ни капли фальши, что приходилось видеть Звягинцеву.

Он не смотрел на экран, но звуки передавали картинку на помутневший с годами хрусталик, и он видел все, пусть даже через легкое марево. Обнаженная грудь девушки, которую он тогда назвал «почти нецелованной», ее почти нетронутые бедра и плечи, ее точеная шея, до которой дотрагивалась только она. И он. Ему льстили эти мысли, которые родились тогда и какое-то время неотступно следовали за ним после.

– Тварь! – прошипел Звягинцев, хватаясь за спинку стула. Возможно, его остановил холодный взгляд Тараненко; смотрел бы он на него насмешливо, Звягинцев раскроил бы ему череп. – Чего ты хочешь, гаденыш?

Собственно, Тараненко заполучил все, что хотел, у себя на подмосковной даче, а именно – компромат на одного из самых влиятельных людей Генштаба. Сейчас же пускал его в ход.

– Мне нужны ваши связи в 1-м управлении ГРУ.

– Связи в управлении…

– Для человека, наделенного таким умом и выдержкой, вы слишком часто повторяетесь. Возьмите себя в руки.

– Что еще? – задал вопрос Звягинцев, увидев вдруг в генерале Тараненко резидента иностранной разведки, использовавшего прием вербовки под названием «медовая ловушка».

– Что еще? – переспросил с издевкой Тараненко. – Паспорта и визы в Швецию для двух человек.

– Хочу предупредить тебя: ты играешь с огнем.

– Я знаю. И я жду. Не теряйте времени.

Кто-то в присутствии генерал-полковника Звягинцева назвал Тараненко «дерзким, решительным, неотразимым». Сейчас эта характеристика прозвучала как предупреждение, которому он не внял. А ведь сам, в свою очередь, назвал его одним из первых генералов «новой волны». Однажды он спросил у Тараненко: «Тебе чужды сомнения?» На что тот ответил: «Пожалуй, да. Мне редко приходится колебаться, просто мои размышления порой похожи на выжидание». Веря, что Тараненко не «заспал» этот момент, переспросил.

– Я спасовал лишь раз, и то перед женщиной, – ответил он. – Но с лихвой наверстал упущенное. – Понимая, что углубляется в неприятную для него тему, он снова поторопил седого генерала.

Тот покивал и, не поднимая головы, глядя на свои широкие ладони, сказал:

– У меня семья. Если это дерьмо всплывет, как я смогу внучке в глаза посмотреть?

– На это я и рассчитывал.

– Ты негодяй. – Звягинцев смотрел на Тараненко будто впервые. Будто не давал ему характеристику («умница, превосходно образован»). И вдруг припомнил высказывание Дуайта Эйзенхауэра, который некогда командовал экспедиционными силами союзников в Западной Европе: «Блестящее образование без морали – угроза обществу». В кон, как говорится. Лучшая и самая лаконичная характеристика на генерала Тараненко. – Ты даже не представляешь, какой ты негодяй, – повторил Звягинцев.

– Отчего же?.. – генерал пожал плечами. – Это моя фирменная черта.


23

Стокгольм, Швеция


Игорь Куницын и Михаил Шульгин прилетели на самолете в Швецию в начале второго. Борт из Советского Союза принял Центральный аэропорт Арланда, расположенный в сорока пяти километрах к северу от Стокгольма. Кроме Арланды в королевстве действовали еще десятки небольших аэропортов, сообщение между которыми обеспечивала авиакомпания САС. Время перелета из Москвы в шведскую столицу не превысило двух часов с четвертью.

– Как бы не занедужить от разницы в часовых поясах, – сказал Куница, когда таможенные процедуры остались позади.

Шульц лишь усмехнулся: разница во времени между Стокгольмом и Москвой составляла два часа. В Москве сейчас половина четвертого. Куницын замаскировал под этим замечанием короткий приступ тревоги, накрывший его ледяной волной. Он здесь с миссией, противоречащей братству спецназа. Им предстояло убить не просто своего товарища, но и командира. «А если бы он не был товарищем?» – задался вопросом Шульц, поглядывая на Куницу и в его резких чертах пытаясь найти знакомые приметы командира. Вопрос, что называется, на засыпку. А знакомых черт, как ни ищи, не найдешь. Бойцы прошли одну школу по программе спецназа, но даже стреляли по-разному. Никто не мог стрелять так, как Виктор Инсаров.

Туристический автобус поджидал группу советских туристов на вокзальной площади. Бойкий гид натурально развязал свой язык, едва водитель вырулил на автостраду, соединяющую аэропорт со столицей. Собственно, речь зашла о шведском гостеприимстве, хотя большинство туристов лучше послушали бы про шведские столы и шведские семьи.

– …Хозяин дома в знак приветствия поднимает бокал и, обращаясь к каждому из гостей, произносит «сколь» – за ваше здоровье. Каждый раз, когда звучит это слово, все обмениваются взглядами, выпивают и снова смотрят друг другу в глаза.

– Этакий тест на совместимость, – вставил Шульгин, обращая на себя внимание.

– Абсолютно точно.

– Я так понимаю, что нельзя ставить бокал во время произнесения «сколя».

– Пока присутствующие не взглянули в глаза друг другу, – внес поправку гид.

– Как в зоопарке, – в последний раз заметил Шульгин и замолчал до конца поездки.

По прибытии в гостиницу он предупредил руководителя группы:

– Прогуляемся по городу.

– Хорошо, что вы предупредили, – последовал ответ.

На такси они приехали в Норрмальм, северную часть города, где расположены деловые кварталы. Пятнадцать минут ходьбы от центра, и на площади главного вокзального комплекса Т-централен они увидели голубой «Сааб» девяносто девятой модели, оборудованной стеклоочистителями для фар и самовосстанавливающимися бамперами.

Шульц подошел к машине и, склонившись над дверцей с опущенным стеклом, сказал условленную фразу:

– Вы интересуетесь системой подогрева сидений для этого класса?

– Вы ошиблись, приятель. Эта модель «Сааба» оснащена системой подогрева. – Пауза. – Садитесь в машину. Нет, нет, оба на заднее сиденье.

– Почему бы вам не сказать: «оба – на заднее сиденье с подогревом»? – Шульц закатил глаза. – Чувствую себя дураком. Какой умник придумывает такие дурацкие пароли?..

– Не я, – ответил водитель, поймав в зеркальце заднего вида колючие глаза Шульгина.

– Приступим к делу?

– Только отъедем к автовокзалу.

– Он далеко?

– Рукой подать.

Остановившись на парковочной площади автовокзала, также расположенного на севере Стокгольма, водитель полуобернулся в кресле и передал Шульцу полиэтиленовый пакет.

– Можете развернуть и проверить товар.

– Само собой.

Спецназовец вынул из пакета бумажный сверток, развернул и его. Удовлетворенно покивал, разглядывая SIG[2] P210.

– Я бы назвал этот пистолет самым точным и надежным армейским пистолетом, – высказал свое мнение Шульц.

– Ты забыл добавить, что он и самый дорогой, – перешел на «ты» разведчик. – Я выложил за пару четыре с половиной тысячи долларов.

– Ну, не из своего же кармана, – усмехнулся диверсант. – Он стоит этих денег. И цену в две тысячи за него можно назвать демпинговой. Уже девять лет выпускается новая серия – P220, но я знаю, что и эта до сих пор состоит на вооружении и является популярным спортивным пистолетом в Западной Европе. Пистолет не новый. Не знаешь, кого-нибудь грохнули из него?

– Без малейшего понятия.

– Как же так, браток? Надо было поинтересоваться.

Шульц держал в руках «полуавтомат», построенный по браунинговской схеме со сцепленным затвором и коротким ходом ствола. Предохранитель смонтирован на рамке пистолета слева, а рядом – выключатель затворной задержки. Емкость магазина – восемь патронов. Вес меньше килограмма.

– А теперь поговорим о главном. – С этими словами Шульц убрал пистолет в «визитку» с круговой «молнией». Свое оружие Куница положил во внутренний карман пиджака, проделав в нем дырку для ствола. Похлопал себя по карману, подергал пиджак, куртку-«аляску»: «сиг» не выпирал и был зафиксирован, как в мягкой кобуре.

– Ваши клиенты остановились в хостеле на юге столицы. Вот адрес. – Разведчик передал Шульгину клочок бумаги. – В основном они завтракают и обедают в хостеле, но ужинать идут в кафе – разновидность бара-ресторана, название «Васа». Это они? – из другого кармана он достал несколько фотографий.

Шульц, едва взглянув на них, передал Кунице. Тот вернул снимки со словами:

– Да, это они. Почему они до сих пор не обратились в полицию и не попросили политического убежища?

– Для меня это тоже вопрос. У них остались какие-то сомнения. Кто-то из них, скорее всего женщина, еще не решила для себя вопрос о шведском гражданстве. Насколько я правильно информирован, у нее в Союзе остался ребенок.

– Сын, – подтвердил Шульц, принимая эстафету от Куницы. – Здесь можно купить холодное оружие? Есть такие магазины?

– Все главные магазины находятся в этой части города. В трех кварталах от этого места есть охотничий магазин. Могу подбросить вас.

– Спасибо, но мы пешком.

– Счастливо, – с видимым облегчением напутствовал он диверсантов. Здесь, в Стокгольме, у него тоже был ребенок. До сегодняшнего дня он не беспокоился за его судьбу, но все изменилось с приездом в эту страну советских диверсантов. Что они могут, было написано на их лицах. К тому же его не покидало ощущение, что они только-только отошли от горячки боя. По-другому это звучало не лучше: они рвались в бой.


24

В охотничьем магазине, полки которого ломились от обилия ремингтонов, браунингов, винчестеров, охранных систем и прочего, приятели присмотрели приличные ножи фирмы «Браунинг» – с пилкой на обухе, с гардой, фактически армейский вариант. Переменили решение и остановили свой выбор на современных пууко, финках, с прорезиненными рукоятками, верхними и нижними упорами, но главное – это форма и острота лезвий, не оставляющие шансов ни зверю, ни человеку.

– Как чувствуешь себя за границей? – не без доли взвинченности спросил Шульгин, когда они вышли из магазина.

Куницын не ответил. В составе группы они несколько раз выезжали в загранкомандировки. Изначально специализацией подразделения являлась диверсионно-подрывная деятельность за рубежом: работа с агентурой, ликвидация физических лиц, захват, уничтожение, удержание важных стратегических объектов до высадки десанта главных сил.

И все же Куница не оставил товарища без ответа:

– Сделаем работу и скажем себе: пора назад, в тюрьму.

Шульгин рассмеялся.

Настроение у старшего пары было хорошее. Они не работали с агентурой ГРУ напрямую, но работа агентуры, которой Михаил Шульгин выставил высший балл, впечатляла и сводила работу диверсантов на нет. Им оставалась финальная часть, ликвидация.

Не теряя времени, они отправились на остров Сёдермальм, где и должны были развернуться основные события.

Кафе «Васа» было выдержано в «нордическом» стиле: два этажа, двускатная черепичная крыша, белоснежные рамы и желтоватые, под старину, водосточные трубы. Первый этаж был отдан под заведение, работающее на три часа дольше, чем магазины: до девяти вечера. Во дворе со сквозным проходом одна постройка была забита дровами: в баре-ресторане был камин, который создавал уют с ранней осени до весны. Узким двором, где не разойтись и двум легковушкам, можно было выйти к озеру Меларен. Шульц и Куница так и сделали. Вернулись и изучили маршрут до станции метро «Слюссен» и одноименного шлюза, который соединял озеро с водами Балтики. Они постояли немного, борясь с искушением подняться на подъемнике с группой японских туристов к смотровой площадке. Ее высоту Шульц определил с точностью нивелира, словно у него в глазах плескались чувствительные уровни. С сорокаметровой высоты открывается приличный вид на город, подумал он. И поманил товарища за собой.

Они пошли к востоку от набережной, отмечая обилие лодок, катеров на воде.

– Отличное средство уйти от погони, – вслух заметил Шульц.

Так они дошли до очередной смотровой площадки, расположенной на гребне городского холма. Шульц не мог не обратить внимания на застройку улицы – сплошь аккуратные домики с палисадниками, будто попал в сказку.

Что там Москва, подумал он, очарованный великим городом с его девственной архитектурой, чистотой линий, зелеными берегами, острыми иглами башен. «Ни тебе башенных кранов, ни хрена».

– Рай… – прошептали губы Шульгина. – Командир еще не умер, но живет-то в раю. – Только сейчас в его груди шевельнулась зависть, переросшая в злобу. Теперь он точно знал, что убьет Инсарова без сожаления.

Он, как всегда, поделился своими ощущениями с товарищем.

Куница пожал плечами и чуть скривил губы:

– Мне все равно.

Они снова вернулись к кафе, и путь пешком занял у них двадцать минут. Еще дважды прошли двором, замечая все на своем пути. Шульц указал на фонарный столб без лампочки. Выходит, в темное время суток хозяева кафе экономили и свет во дворе не включали. Его, судя по всему, хватало с избытком из окон на обоих этажах плюс свет с вечерней улицы.

– Говорят, здесь с наступлением темноты воцаряется тишина, – в задумчивости сказал Куница.

– Только не в этом районе, – поправил товарища Шульц. – Здесь сплошь рестораны, тусовки.

Шульгин знал, о чем говорил. Южную часть Стокгольма не зря называют «заповедником» авангардных баров, клубов, ресторанов, это место богемы и студенческих тусовок. И он продолжил тему:

– Там на тебя не посмотрят как на белую ворону, если ты даже припрешься на вечеринку голым.

Он не забывал и о другой вещи. На руку беглецам играл и тот факт, что даже обитатели подъездов не знают друг друга по причине необщительности. В гости ходить не принято. Каждый сам по себе. «Если швед начинает говорить, его трудно остановить, но заставить его говорить почти невозможно».

Трудно поймать рыбу в этом пруду. Но ее видно, она почти на поверхности. И она клюнет, обязательно клюнет.

Покупая ножи в магазине и читая правила приобретения, написанные в том числе на немецком и английском языках, диверсанты между строк читали «внутренние» инструкции: владельцы частных магазинов знают каждого своего покупателя, его вкусы. Однако здесь много иностранцев, и они в магазинах «не могут иметь трудностей», о чем и говорили негласные правила. Шульгина и Куницына запомнили в оружейном магазине, однако работать они собирались вдали от него, в другой части города.

25

Ольга и Виктор остановились в хостеле – самый дешевый вариант проживания в Швеции. Хотя самый удобный и популярный, даже среди шведов, вариант – кемпинг.

Сегодня они ужинали в кафе «Васа». Мужчина лет тридцати подошел и сел без приглашения за их столик. В оправдание сказал:

– Я со своей выпивкой.

Он был одет в черную футболку и твидовый пиджак, больше походивший на короткое пальто-«москвичку», на ногах стильные ботинки на шнурках. Его кожаная куртка осталась висеть на спинке стула за столиком, который он оставил. Инсаров, бросив взгляд на утепленную куртку, снова обратил на нее внимание. Наверное, потому, что такая светло-коричневая кожаная куртка некогда являлась пределом его мечтаний. Он мог лишь «проявить желание» – и получил бы от матери лучшую куртку, даже подбитую, как и эта, пухом. «Боже, – подумал он, – как давно это было».

Гость отпил вина из своего бокала, сморщился, как будто тянул воду из болота и нечаянно проглотил пиявку. Глядя на стакан, сказал, обращаясь к Инсарову:

– Вы военный. Только не говорите «нет». Я военных научился распознавать с полувзгляда. Потому что сам военный. Бывший.

– В отставке? – решил уточнить Виктор.

– Просто бывший. – Он протянул руку, представляясь: – Валентин.

– Виктор, – назвался Инсаров, держа в голове свою новую фамилию – Шифрин. Он посмотрел на Ольгу. Та безучастно пожала плечами.

Валентин заметил:

– Да, вам все равно, я все вижу. Я скоро уйду. Допью свое вино и уйду. Сколько дней вы уже здесь? Семь?

– Да, ровно неделю, – ответил Инсаров, подзывая официанта и делая заказ: – Сто граммов водки.

– Я торчу здесь две недели. Не сказать, что мне не нравится, – ответил Валентин на немой вопрос Ольги. И понизил голос, ставший доверительным: – Отвыкаю. Отвыкаю от родины. А если честно, то не хочу называть Союз родиной. Просто Союз. Не Советский Союз и не Союз Советских Социалистических Республик. Может быть, Эс-эс-эс-эррр, – раскатил он букву «р». – Заметили, я сначала зашипел, как змея, а потом зарычал, как цепной пес. Официант, еще вина, – сделал он заказ.

Он не сдержал слова, подумал Инсаров, не ушел, допив свою порцию. Он не мог не отметить и тот факт, что ему общение с этим человеком не в тягость. Наверное, оттого, что привык к общению в команде, а если говорить словами этого человека, то не успел отвыкнуть.

– Мы, кажется, встречались, – сказал он.

– Скорее сталкивались, – поправил его Валентин, – если говорить о коридорах этого клоповника. – Он ткнул большим пальцем за спину, указывая на хостел. – Администрация требует от русских клиентов ходить по струнке, это при том, что клиенты от природы не способны пройти прямо по одной половице. Все потому, что шведы боятся русских. Кто такие шведы? Лопари, колдуны и предсказатели. Я узнавал, у них даже есть слово – «рюсскрек», русобоязнь, в общем. Во всяком случае, горничные и хозяин хостела, тот еще колдун с крючковатым носом, меня побаиваются, дали номер на первом этаже, побоялись, наверное, что буду отплясывать по ночам. Но я обычно отплясываю рано утром. – Он пьяно рассмеялся. – Я проживаю в номере 8. А вы?

– Комната 15.

– Постараюсь запомнить… – Валентин выпил еще вина и облизнул ярко-красные губы. – Мне уже все равно, доверяю ли я кому-нибудь. Я рассчитываю на то, что мной заинтересуются спецслужбы. Я имею прямое отношение к подводному флоту, к военной разведке.

Виктор и Ольга переглянулись. Валентин не заметил этого. Он снова наполнил свой бокал, все время называя его стаканом, и выпил. Он уже порядочно набрался.

– Вы можете называть меня по имени – Валентином, а можете – Счастливчиком. Вот уж никогда не думал, что такая странная кличка прилепится ко мне. Поначалу меня Лаки Лузером, то есть проигравшим счастливчиком прозвали. Я проиграл потому, что не попал на подлодку, но выиграл по той же причине. Я ушел на берег, едва покинув его. Выпустился я из училища в экипаж штурманом на учебный «ковчег» С-154 с двумя дизелями. Знаете, они в эпоху атомных подлодок незаменимы для операций в локальных конфликтах, для досмотра морского транспорта в прибрежных зонах, в антитеррористических мероприятиях… Ну вот, у меня впереди – подготовка и сдача зачетов на, как у нас говорят, «самостоятельное управление подразделением». Через пару ходовых недель мне стало плохо… Клаустрофобия. Я вдруг ощутил панический страх перед замкнутым пространством. Закрыл глаза и почувствовал, как шатается вокруг меня воздух, надвигаются стены, опускается потолок, вот-вот сдавят меня в лепешку… Вода. Это вода творила со мной что-то невообразимое. В лифте – ничего похожего. В трубе, в которую я ради эксперимента еле-еле влез, – то же самое. Лодка и море отторгали меня. Большего разочарования трудно себе представить. Но я крепился из последних сил. Выслушивал наставления боцмана с самой распространенной на флоте кличкой Морской Волк. «Не обращай внимания на протекающие сальники. Легкие переборки между каютами трещат – а ты не слушай. Двери заклинивает – а ты меньше ходи. С прочного корпуса отлетела пробковая обшивка – есть чем бутылки затыкать». – «А если воздуха не хватает? – спрашиваю. – Пореже ртом воздух захватывать?» – «Верно кумекаешь, умник». Я не выдержал. Сдался. Начштаба бригады сказал: «Может, сумеем компенсировать службу на берегу». Его слова были пропитаны туманом, как балтийское утро. Каждое слово – мель, банка, камень, остров… И вот «высокая врачебная комиссия» списала меня на берег. Начштаба представил меня начальнику разведки флота. Тот тоже вроде бы вконец осухопутился, получил повышение-назначение начальником разведки Московского военного округа. «Поедешь со мной? – спросил контр-адмирал. – Буду рекомендовать тебя в отдел разведки. Работа в ГРУ весьма почетна. У тебя есть характер, я знаю». – «Откуда вы знаете?» – «У тебя плохое настроение, а это и есть характер». Я не был согласен с таким определением, но согласился уехать из города, где все-все резало мою душу. Выкинуть, забыть все раз и навсегда. Если остаться, то зависть к друзьям и тяга к морю сгложут, высосут душу. Мне часто снился один и тот же сон. Я один в тесной камере. Через щели и ослабшие в ржавом металле заклепки сочится вода. Соленая вода. Я понимаю, что это мои невыплаканные слезы. На прощание я сказал начштаба: «Мне хочется заполучить в карточку поощрений и взысканий запись: "Три тысячи суток без увольнения на берег за…" Причину можно дописать чужой рукой и другими чернилами». Я прошел курс по системе спецназа ГРУ – оружие, рукопашный бой, ориентирование на местности, выживание и так далее. Эти навыки могли пригодиться, если бы экипажу пришлось эвакуироваться с поврежденной подлодки на территорию противника. Этот факт забросил меня в Воронеж, где я год проработал в штабе 20-й армии. На моих плечах погоны лейтенанта флота. Я учусь не отвечать на недоверчивые с примесью пренебрежения взгляды старших офицеров: «Кто ты и откуда?» За меня будто отвечает новый начальник разведки округа контр-адмирал. Мало флотских разведчиков в штабах округов да армий – они во флотах да флотилиях… После адмирал решил подтянуть меня в Москву, в штаб округа. Это событие совпало с присвоением мне очередного звания. Теперь на моих плечах красовались погоны капитан-лейтенанта. Адмирал сказал мне: «Возглавишь отдел агентурной разведки. Два-три месяца посидишь вместе с полковником, подтянешься, а потом займешь его место». Это традиционно называлось – «рассаживать своих людей по местам». Я, капитан, садился на место полковника, но это ничего не значило… кроме очередного повышения, чтобы уравнять меня со старшими офицерами отдела. Это также означало грядущее повышение самого контр-адмирала, который совсем неплохо смотрелся бы на месте командующего Московским военным округом. Но его постигла схожая участь: адмирал по состоянию здоровья сошел на берег, и случилось это накануне присвоения ему очередного звания. Надо ли говорить, что на мне отыгрались, «отправили на фронт», и я стал куратором агентурно-боевой группы?.. Неприятности чередовались с завидным постоянством. В марте прошлого года производились на Балтике плановые учения, в которых принимали участие несколько групп, в том числе и моя агентурно-боевая, состоящая из азербайджанцев. Сценарий прост. Террористы захватили военное судно, на котором оказались агенты военной разведки, выступавшие и как группа поддержки основных ударных сил, а проще – группы зачистки… Зачистку судна начали, когда моя группа, которая, по большому счету, стала штурмовой, закрепилась на борту. Проникновение на судно производилось с воды и воздуха – с маломерных катеров и вертолета. Группа спецназа встретила сопротивление условного противника. Используя прикрытие снайперов и огневой поддержки, она смела нашу группу, поскольку была ориентирована на «лиц арабской национальности». Приказ на уничтожение им никто не давал, лишь рекомендации: в случае необходимости АБГ пренебречь. На что командир боевых пловцов ответил в том же ключе: «Хорошо». А бойцам отдал приказ, зная, что завуалировано под рекомендациями: «Слушай приказ. Группа, которая в плане операции является условно-штурмовой, перешла на сторону противника. Наша задача – зачистить судно. Огонь вести на поражение. Никакого дружественного огня, ясно? Вопросы?» И в этом свете я, «закрепившийся со своей группой на борту», ничего не знал о перетасовке и готовился встретить группу зачистки. Я передал по рации в штаб информацию, которая для спецов стала «элементом силового воздействия». Я снова оправдал свою кличку – кто-то сказал, что мне повезло. Конечно, ведь могли хлопнуть под шумок. Заодно боевые пловцы закаляли себя, свои желудки, чтобы не задергаться в схожей ситуации. Так я потерял агентов. И стал опасаться за свою жизнь. На кой черт военной разведке свидетели натуральной бойни? И я решил бежать за границу. Купил билет до Таллина, там приобрел билет до Хельсинки. Паром – самый удобный способ добраться до Швеции. Больше всего паромов отправляется в Стокгольм из Хельсинки, семнадцать часов ходу, и Турку – одиннадцать часов. Кроме Стокгольма, причал там расположен на северо-востоке города, паромы швартуются в Мальмё.

Валентин вдруг рассмеялся.

– Кому я это рассказываю?.. Мне на миг показалось, что вернулся обратно в Союз. Невероятно. В общем, здесь я подвел черту: документальный журнал кончился и уже пошли первые кадры художественного фильма. Я здесь, за границей. И мне не очень хорошо. Я еще никого не предал, но в душе чувствую себя предателем. Может быть, вы меня остановите, ребята?.. Я заметил, как вы переглядываетесь: как влюбленные, которые не знают, что делать. Да, да, это бросается в глаза.


26

Шульгин одну за другой открыл одним ключом несколько дверей. На ключе часть бороздок открывала замок ворот, часть – замок черного хода, и, наконец, комнаты хостела. Эту дверь он открывал смело, так, как открыл бы ее хозяин этого дома для временного проживания. Он зашел в помещение первым, за ним, держа оружие наготове, шагнул Куница. Нащупав выключатель на стене, зажег свет. Комната, которую снимали Виктор и Ольга, была на две кровати, с отдельным туалетом и душем. В кухоньке, куда заглянул Шульгин, не было громоздкой мебели: шкаф для посуды, мойка, столик и пара стульев.

– Здесь никого нет, – сказал Шульц, убирая пистолет в карман куртки. – Подождем их здесь?

Игорь Куницын вынул из дамской сумочки два паспорта, раскрыл их и улыбнулся. Странно было видеть знакомое лицо человека на фото, но с другой фамилией.

– Шифрин, – прочитал он вслух. – Виктор Маркович Шифрин. Еще один еретик в нашей команде.

– Вернемся на улицу, – предложил Шульгин. – Может быть, нам повезет, и мы встретим парочку на набережной. Ошибаются часто, а угадать надо лишь раз, – произнес он одно из любимых высказываний Сергея Тараненко. И припомнил инструкцию: изъять паспорта, чтобы они не фигурировали в деле и не всплыли истинные имена Инсарова и Чирковой. – Заберем паспорта.

Они покинули хостел, закрывая двери в обратном порядке.

– Наверное, вам хватит, – сказала Ольга, останавливая Валентина, потянувшегося к бутылке. – Вам нужно на свежий воздух. Мы хотели прогуляться по набережной. Не хотите пойти с нами?

– Почему нет? – Валентин встал из-за стола первым и помог Ольге.

– Спасибо, – обронила она.

– Один момент, я рассчитаюсь за выпивку. – Он подозвал официанта, получил от него счет – пятьдесят крон ровно, положил бумажку в карман. Из другого вынул деньги. Протянул официанту банкноту номиналом пятьдесят крон и остановил его: – Погоди, я не дал тебе на чай. – Счастливчик снова полез в карман, достал самую мелкую монету достоинством пятьдесят эре и сунул в руку официанта со словами: – Не истрать все сразу.

Инсаров шел следом и думал о словах Валентина. Он запутался – факт, как говорил один из героев «Поднятой целины» Шолохова. Вряд ли он рассчитывал на совет. У него появилась необходимость выговориться, и он, выбрав себе в слушатели военного, в чем не ошибся, взвешивал все «за» и «против», склонялся в одну сторону, но уж точно не балансировал на месте.

Они вышли к набережной. Ольга машинально выбрала место, где фонарь не светил в лицо и группа из трех человек не бросалась в глаза. Взгляд ее скользил по воде, которая ритмично шлепала в пирс, и женщина не сразу обратила внимание на то, что ее спутник дрожит от холода и в попытке согреться делает мелкие глотки из горлышка бутылки. Черт возьми, подумала она, он забыл куртку, но не забыл про вино. Вот сейчас на берегу, под шум волн, которые олицетворяли движение, она твердо решила: они возвращаются домой.

– Мы проиграли, – тихо сказала она Виктору. – Говорят, время лечит. Наверное. Но у меня нет времени лечиться. Завтра я либо вернусь в Союз, либо останусь здесь навсегда – меня тоска сгложет. Ты можешь остаться.

Инсаров покачал головой:

– Я останусь с тобой до конца.

Ольга благодарно улыбнулась ему. Указала глазами на нового знакомого. Валентин делал очередной глоток из бутылки, далеко запрокинув голову, и походил на трубача.

– Он совсем замерз. Принеси ему куртку. И купи бутылку вина. Глядя на него, мне тоже захотелось выпить.

Виктор улыбнулся ей. У него тоже камень с души упал. Они проиграли? Спорный вопрос. Они возвращаются? Решено.

– Я скоро. – И он оставил Ольгу и Валентина одних.

– Там, – подводник указал рукой вправо, – находится стокгольмский спасательный центр. Я закинул удочку: что, если к вам обратится человек с таким-то опытом работы, ну и так далее. Мне дали понять, что готовы взять его на работу. Потом наведался в судовую компанию «Нордстрем Тулин». Там даже обрадовались. Мол, будем рады видеть у себя русского подводника. Русские выносливы. Русские исполнительны. Если нужно спилить дерево, они не ждут, как шведы, когда им привезут бензопилу, а берут в руки топор.

Пока у тебя есть попытка, ты не проиграл. Виктор возвращался в кафе и представлял встречу с генералом. Нет, он не явится к нему с повинной. Он придет с предложением оставить все так, как есть. Именно здесь, за границей, где предчувствие погони и слежки начало притупляться, Виктор начал думать о генерале по-другому. Теперь он предстал перед мысленным взором как человек, и неважно, военный он или гражданский. Он наделил его теми чертами, которые хотел увидеть в нем. И свято верил в это.

Ольга права – их тоска сгложет. Они отдалятся, потом станут ненавидеть друг друга, и причиной неприязни они назовут взаимную слабость.

Они шли со стороны смотровой площадки, повернув на улицу Скиппсборн, и увидели Ольгу Чиркову.

Губы Шульца растянулись в улыбку: «Есть!» Он толкнул локтем Куницу:

– Видишь?

– Не слепой.

– Они наши!

Свет от соседнего фонаря падал на лицо Ольги, и ошибиться было невозможно. Она стояла в десяти метрах от парапета и смотрела на своего спутника, положившего руки на ограждение так, как если бы это был планширь на судне. Она не обратила внимания на двух мужчин, одетых в черные «аляски». Хотя, кроме них, на этом участке набережной не было ни единой души. Она не произнесла ни слова, но ее поза, ее взгляд красноречиво говорили о том, что она дожидается ответа от спутника. Шульгину показалось, она вся потянулась к нему. И он потянулся к пистолету в кармане куртки.

Его действия повторил Куница. Они, не сговариваясь, выбрали приоритетную цель – своего командира, который мог дать фору обоим, и разом спустили курки пистолетов. Они стреляли с расстояния двенадцати метров, и обе пули попали жертве точно в затылок. Валентин начал заваливаться на бок, когда еще четыре пули нашли его тело. Убийцы стреляли фактически над ухом Ольги Чирковой, сблизившись с ней. Шульгин направил ствол пистолета на женщину и, дав ей посмотреть на себя, сказал:

– Мне жаль тебя, жемчужина.

И трижды нажал на спусковой крючок. Потом легонько толкнул Ольгу, и она упала спиной на асфальт. Шульгин опустил руку и выстрелил ей в сердце.

Они уходили в противоположном направлении, оставляя под потухшим фонарем два трупа. Задание выполнено.


27

Виктор зашел в кафе, которое заманивало посетителей рекламным неоном, негромкой музыкой, заглушавшей, однако, звуки с улицы, и сразу прошел к столику Валентина. Чтобы не таскать его куртку в руках, он надел ее, машинально похлопал по карманам. Профессиональное любопытство взяло верх, и он открыл паспорт, прочитал фамилию – Мишустин Валентин Сергеевич, 1955 года рождения, вгляделся в фото, положил документ на место. Подошел к стойке бара и пробежался взглядом по ряду винных бутылок. Какое вино купить, самое дорогое? Красное или белое? Бывший подводник пил красное вино. Инсаров выбрал среднее: розовое мартини. Открутил крышку и пригубил, посмаковав напиток, прямо у стойки, как истинный ценитель вин. И только потом расплатился, чем удивил бармена, взгляд которого говорил: «А если бы тебе не понравилось?» Он подал клиенту полиэтиленовый пакет, давая понять, что с бутылкой в руках по улице идти не рекомендуется. Чертовы шведы. Чертовы европейцы.

Виктор шел к набережной, а в голове звучала красивая мелодия из французского кинофильма «Откройте, полиция!». Когда он слушал ее, то всегда представлял набережную Сены так, как показывают ее по телевизору. Ничего необычного, но музыка словно одухотворяла ее.

Настроение поднималось в гору потому, что исчезла вдруг неопределенность. Они сделали трудный выбор, может быть, не в свою пользу, но сделали.

Он вышел на набережную, в растерянности посмотрел на единственный фонарный столб, на котором не горела лампа, но не увидел фигур двух людей, которых оставил здесь меньше пяти минут тому назад. Он сделал шаг, другой. К горлу подкатил комок, когда он различил очертания лежащего на земле тела. Машинально оглянулся, раздувая ноздри. Он уже знал, что произошло, но боялся поверить в это. Боялся поверить в то, что он в это время оказался в другом месте.

Он склонился над телом Ольги, коснулся ее волос, провел пальцами по щеке.

Она лежала, вытянув руки вдоль туловища. Как по струнке, как по струнке, отбарабанило в голове. Как в психушке. Твари, кто ее так положил? И где убийцы? Они пришли и за ним тоже. Или это месть генерала приобрела такие невообразимые черты?

Взгляд Виктора наткнулся на другое тело, лежащее в десяти метрах дальше, у парапета. Валентин. Что-то заставило Инсарова подойти к нему. Уже с расстояния в пять метров он увидел, что именно: это лицо трупа. Точнее, его отсутствие. Стреляли ему в затылок, машинально подмечал Инсаров. На выходе пули образовали отверстие с кулак величиной. Отсутствовал нос, левый глаз, верхняя челюсть открылась, как дверь – в сторону. Под головой расползлась кровавая лужа, затопляя комки серого вещества, выбитые зубы. Жуткая картина.

Он встал и пошел к телу Ольги. Увидел, как со стороны кафе «Васа» к месту происшествия бегут двое полицейских, на ходу вынимая оружие и выкрикивая в морозный воздух предупреждения.

Виктор был готов заключить сделку с богом, с дьяволом, лишь бы встретиться лицом к лицу с двумя, тремя бойцами из своего подразделения, лишь бы пережить их на одно мгновение, на одно только дыхание.

Но кого прислал генерал? Еретика?

– На колени! Опуститесь на колени!

Шульца, Куницу?

– Руки за голову!

Зубочистку?

– Бросьте оружие!

Инсаров поднял руки.

– На колени! – прозвучала повторная команда.

Он чуть помедлил, подпуская полицейского еще на шаг ближе. И когда тот оказался на расстоянии вытянутой руки, вдруг резко присел, уходя с линии огня, а заодно снося противника задней подсечкой. Полицейский ударился головой об асфальт и обмяк. Секунда, и Виктор вооружился его девятимиллиметровым пистолетом швейцарской фирмы «SIG». Рукоятка пистолета привычно вписалась в ладонь стрелка, палец лег на спусковой крючок и придавил его в тот момент, когда второй полицейский был готов открыть огонь из своего оружия. Инсаров стреножил его, отстреляв ему в предплечье и бедро.

Кто-то из свидетелей убийства Ольги и Валентина вызвал полицию, и эти двое оказались на месте преступления первыми. А сейчас к ним на помощь спешили еще пятеро на машине. Она взвизгнула тормозами в тридцати метрах впереди Виктора, отсекая его от дороги. Все четыре дверцы открылись, выпуская полицейских, вооруженных пистолетами-пулеметами. Над головой спецназовца просвистели пули, прижимая его к земле. Он огрызнулся точным выстрелом, показав противнику, как нужно стрелять. Пуля пробила полицейскому плечо, задевая ключицу, и он повалился на землю. Инсаров мог уйти, отстреливаясь, а мог получить пулю.

Он упал на землю, отбросив пистолет в сторону. Перевернулся на живот, вынимая из кармана паспорт Валентина Мишустина. Наугад открыл нужную ему страницу с фотографией…

Он рычал, перемалывая зубами фото Счастливчика, который отдавал ему свое имя, свой позывной. Случайный человек, который был послан ему то ли небом, то ли дарован судьбой. И походил на безумца. Из двух безумцев, из двух разведчиков в живых остался только один. Только так, зубами вырвав чужое имя, он мог остаться в живых и отомстить. Когда? Через пять, десять лет?..

На него навалились сразу два полицейских. Третий, видя в Инсарове человека, решившего свести счеты с жизнью, бросил товарищу:

– Он что-то проглотил!

И сдавил его горло сильными пальцами.

В голове Виктора зашумело. Этот полицейский перекрыл не только доступ воздуха, но и остановил мысли. Перед его мутным взором лицо полицейского, а ему кажется – Счастливчика. Это он сломал, перекроил судьбу Виктора. Жертвуя собой, он видел будущее. Ему уже не жить, главные ворота уже открылись перед ним. А Виктору еще жить да жить, топать по этой чужой и грешной земле, оправдывать свой новый позывной, который свалился на него с самых небес, с самых небес. А он будет улыбаться ему сверху, сквозь кристальный воздух, такой свежий, будто его выдохнул сам господь бог. Или – через боль и слезы, кипящие под адовым огнем, – кричать ему из преисподней: «Я не жалею ни о чем, слышишь?» Зачем жалеть о том, чего у тебя никогда не было? Легко рассуждать о добре и зле здесь, на Земле, на шарике, когда ты толком не познал ни добра, ни зла. Оно там, наверху или внизу, и только там все станет понятно, станет на свои места, станет доступна и объяснима каждая мелочь. Снизу неба не разглядеть, а сверху землю хорошо видно. Красивая она. Белые шапки гор, голубые изгибы рек, зеленые шляпы лесов, много чего красивого на земле.

Эти мысли, коснувшиеся началом своим одного, перекочевали на другого, и теперь Виктор перехватил их, словно брошенные слова, бесхозные, ан нет. Он смотрел на подводника с высоты этих слов, которые точно подняли его, и он не боялся упасть, разбиться. Теперь и он обрел дар предвидения: ему жить да жить, топать по этой счастливой земле, оправдывать счастливое имя, упавшее на него прямо с небес.

Он потерял сознание за секунду до того, как полицейский убрал руки с его изломанного горла.

На следующий день в тюремной камере ему передали вещи. Следователь дал ему понять, что их забрали из хостела и принесли сюда. Виктор присел на жесткую койку, одну за другой вынимал из сумки вещи, принадлежащие Валентину Мишустину. Он изучал, ощупывал их, знакомился… Вспоминал. Вспоминал?.. Безумие.


28

Вчера, 6 ноября 1984 года, в 22.15 в Сёдермальме произошло двойное убийство. О ЧП в полицейский участок поступил телефонный звонок от местного жителя. На место преступления первыми прибыли двое патрульных и при попытке задержания преступника оба получили ранения разной степени тяжести. Усиленный наряд полиции, прибывший на набережную, также встретил ожесточенное сопротивление. Один из полицейских получил огнестрельное ранение в грудь. И все же преступника удалось задержать. Им оказался двадцатидевятилетний уроженец Ленинграда Мишустин Валентин Сергеевич. Его жертвами стали граждане СССР Ольга и Виктор Шифрины, прибывшие в Швецию из Финляндии нелегально. Причины расправы Мишустиным над своими соотечественниками сейчас и выясняет полиция.

Под этой статьей, опубликованной в столичной газете, были помещены два снимка с изображением тел. На одном женщина, лежащая на спине, на фоне чуть расплывчатого парапета набережной, в окружении полосы, предупреждающей о том, что это полицейский кордон и пересекать его запрещается. На другом мужчина, лежащий лицом вниз, в метре от парапета, который вышел четче, чем на первом снимке. Именно на нем заострил свое внимание Сергей Тараненко. И если бы не эти снимки, Шульгин и Куницын не обратили бы внимания на газету; заголовки на шведском языке, который относился к скандинавской подгруппе германских языков, им ни о чем не говорили. Они купили газету в аэропорту и привезли ее генералу в качестве доказательства выполненной работы.

– Ну вот и все, Виктор. – Тараненко не удержался от желания поближе разглядеть человека на снимке. Он поднес газету к глазам, но в глазах зарябило от зерна, от черных и белых точек. Месиво. Только на расстоянии этот человек походил на человека, пусть даже мертвого.

Генерал в своем загородном доме большую часть времени проводил в кабинете. Вот и сейчас он сидел за массивным письменным столом, находясь спиной к окну, за которым второй день подряд шел снег. Он вскоре растает. Почему-то ближе к Новому году температура воздуха брала новые рекорды, будто соревновалась с человечеством.

Тараненко задал Шульгину вопрос, который не должен был задавать, а попытаться ответить на него самому:

– Трудно было убивать своего командира?

Шульц ответил сразу, не задумываясь:

– Не трудно. Он всего лишь человек.

Генерал через возможности Звягинцева получил ответ на вопрос, который не давал ему покоя: кто такой Валентин Мишустин, которого шведская полиция задержала на месте преступления. Получить ответ не составило труда, поскольку несостоявшийся подводник Мишустин проходил службу в отделе агентурной разведки штаба МВО. Потеряв покровителя, стал куратором агентурной группы. Потерял подчиненных во время учений, «максимально приближенных к боевым», подал в отставку, говоря словами моряков, «исчез с радаров». И вот сейчас выяснилось, что «замер скоростей на мерной миле показал его высокие ходовые качества». С какой целью подводник и разведчик пересек границу? Вымогать ответы на этот вопрос не имело смысла. Мишустин начал службу в разведке со второго отдела, разведывательного, который, по сути дела, обеспечивал работой первый отдел – боевого планирования. И такой человек был ценным кадром для натовских спецслужб. И они смогут освободить его от уголовного наказания, если, конечно, Мишустин не дурак и согласится на сотрудничество. И Тараненко сказал себе, что это не его дело.

Но Мишустин не согласился по причине своей смерти. Вместе с ним умерло и имя Виктора Инсарова, который поставил перед собой цель вернуться даже через много-много лет. Сицилийская поговорка гласила: «Месть – это блюдо, которое подают холодным».




Часть II
В АВГУСТЕ 2007-го…
1

Москва, двадцать три года спустя


Девушка тщетно пыталась вырваться из крепких рук босса. Невысокий, плечистый, с торсом гимнаста, Гетман уверенными движениями, закончившимися болевым приемом, распластал свою секретаршу на столе для совещаний.

– Мы быстро, – горячо прошептал он. И так сильно вывернул ее кисть, что из глаз Татьяны брызнули слезы, а к горлу подступила тошнота.

Свободной рукой Гетман вынул из кармана брюк нож типа «оборотень» и отточенным приемом раскрыл длинное и узкое лезвие. Приставив лезвие к шее девушки и дав ей почувствовать его остроту, мужчина перенес руку назад. Не выпуская рукояти ножа, состоящей из двух половинок, он приподнял на девушке юбку и, чуть отстранившись от нее, разрезал резинку на кружевных трусиках. Глаза его полыхнули похотью, когда он увидел подстриженный лобок.

– Ты блондинка, – снова шепнул он. – Почему ты красишься в черный цвет?

– Пусти, – простонала Татьяна.

– Заткнись. Я буду иметь тебя столько, сколько захочу, столько, сколько смогу.

Одну за другой он срезал пуговицы на блузке, распахнул ее и перерезал лямку бюстгальтера. Быстро склонился над грудью и провел ярко-красным языком вокруг набухшего соска.

– Ты хочешь меня, я вижу, как ты хочешь меня. Это только начало. Продолжение сегодня в моем подмосковном доме. Будет много друзей…

Андрей Чирков вошел в приемную и, оглядевшись, присел за стол секретарши.

Как и вчера, равно как и четыре дня назад, когда порог этой фирмы переступила Татьяна, он минимум два раза в день приходил на этот этаж. Сегодня он снова перекинется парой слов с новой секретаршей, пригласит поужинать, получит отказ, и все начнется сначала.

Когда шел сюда, Андрей не знал, с чего начать разговор. Но едва вошел в приемную, нашел и выход из затруднительного положения. Место секретаря было огорожено конторкой, один в один походившей на барную стойку. Он был один, и ему выпал шанс прорепетировать. Пододвинув к конторке стул, он сел на его спинку, чтобы создать иллюзию атмосферы питейного заведения. Облокотившись о полированную крышку, он щелкнул пальцами:

– Девушка! Один коньяк.

Чирков замер. Ему послышался женский вскрик из кабинета босса. И только сейчас подумал: «Где же Татьяна?» Если отлучилась из приемной, поставила бы на конторку табличку. Он перегнулся через стойку и взял с рабочего стола секретарши табличку, сделанную домиком. На одной из трех сторон значилась надпись: «Пожалуйста, подождите». На другой какой-то шутник вывел по-английски: «Repent now», что означало «Покайтесь сейчас».

В приемной никого. Но еще ни разу отсюда не пропало ни одной бумажки. И дело даже не в камере слежения, которая передавала картинку в служебное помещение открытого типа, оборудованное турникетом, напоминающее приемную шефа: схожая конторка, мониторы, бумаги на столе. Андрея сейчас видел начальник смены, возможно, и его подчиненные. Он вышел из этой ситуации более чем достойно: слез со стула, посмотрел в камеру, жестом скрещенных рук и полупоклоном дал понять, что представление окончено.

Его внимание снова привлек стол, на котором лежал сотовый телефон секретарши. Сейчас он стоял спиной к цифровой видеокамере, и в таком ракурсе невозможно было увидеть, что он берет со стола телефон. Открыв крышку финско-китайской «раскладушки», он в меню выбрал «Контакты», потом – «Мои номера». Вынул свой телефон и занес в него номер телефона секретарши.

– Отлично! – прошептал он, возвращая трубку на место. – Теперь у меня есть твой номер.

Он повернулся лицом к объективу и, вытянув губы, демонстрируя беспечность и скуку, делал вид, что насвистывает мелодию, даже бросил взгляд на часы.

Первый перекур сегодня.

И снова вскрик из кабинета босса привлек его внимание. Он вдруг понял, что происходит за обитой по старинке кожзаменителем дверью, когда явно различил женский голос «Пусти» и мужской – «Заткнись». Его губы внезапно пересохли, в руках и ногах зародилась слабость. Он при желании мог перечислить все занедужившие органы, желудок например, который вырос до невероятных размеров и отдавался тревожной пустотой. Так всегда бывает перед схваткой. Его глаза последний раз скользнули по табличке – «Пожалуйста, подождите». В его голосе прозвучала злость:

– В кон табличка.

А дальше Андрей, закаленный в уличных драках, действовал на автомате. Он не знал, закрыта ли дверь в кабинет босса, но двинул по ней с запасом. И едва не сорвал ее с петель. Остановился он лишь на мгновение, словно для того чтобы впитать в себя, а заодно и подпитаться открывшейся перед ним картиной.

Гетман дрожал от возбуждения. Отбросив нож, он, продолжая удерживать одной рукой руку девушки, другой расстегнул ремень, «молнию» на брюках. Когда его глаза встретились с глазами Андрея, в них было написано только одно: ленивая просьба выйти из кабинета и не мешать ему. Но он сделал больше, усмехнувшись ему в лицо:

– Не видишь, чем я занят?.. Зайди завтра в девять.

– Зайти?.. Лучше я заеду.

И Андрей схватил первое, что попалось под руку: вешалку на массивной подставке, стоящей справа от двери, с которой он мог штурмовать стену. Шеф не ожидал атаки и упустил шанс уклониться. А Чирков не думал пугать. Он со всей силы двинул Гетмана вешалкой. Удар пришелся в грудь и отбросил его к дальней стене кабинета. Сползая по стене, он ухватился рукой за высокую тумбочку в стиле этажерки и опрокинул на себя китайскую вазу. Он уже был одной ногой по ту сторону сознания, но окончательно провалиться в пугающую своей чернотой бездну ему помог тот же Андрей. Он пару мгновений смотрел в глаза шефа, потом с коротким замахом двинул ему вешалкой по голове.

Обернувшись на девушку, он прикрикнул:

– Одевайся!

– Дурак, – качнула она головой, застегивая юбку и заправляя под ремешок блузку. – Кто тебя просил?..

– Никто.

– Уходи.

– Уходить?

– Ты еще ничего не понял?.. Если я уйду с тобой, и меня порежут на куски. Думаю, я что-то значу для тебя, – она красноречиво развела руки в стороны. – И если тебе дорога жизнь, дома, у родственников и близких друзей не появляйся – найдут. Не знаю, что смогу сделать для тебя, потому что не знаю, что смогу сделать для себя. Натворил ты дел, Андрей. Уходи через женский туалет. В приемной видеокамера, и охранники уже близко.

Он уже выходил из кабинета, когда Татьяна окликнула его:

– Эй, а ты не трус.

– Не трус? – Чирков усмехнулся. – Да я храбрец.

В следующий миг он бежал по коридору в сторону туалетов и крыл себя последними словами. Но в душе у него все ликовало: ура, он нажил на свою задницу настоящих приключений. Его уже ничто не могло остановить. Он ворвался в женский туалет, чувствуя на спине погоню. От него шарахнулась девушка лет восемнадцати, которую Андрей неоднократно встречал в коридорах фирмы. А он, получив инерцию в кабинете шефа, не мог остановиться: сорвал со стены антивандальную сушилку для рук, швырнул ее в окно и, когда осколки отзвенели, прыгнул следом. И приземлился на асфальт в стиле паркура – глубоко приседая и перекатываясь через плечо.


2

Андрей снимал квартиру на углу Пироговской и Трубецкой. Остановив такси, он назвал свой адрес. Водитель согласно кивнул:

– Садись.

Чирков расплатился с ним и шагнул к подъезду с отчаянной мыслью «Мой дом – моя крепость». Набрал код на двери. Внутри его ждала ставшая привычной атмосфера заднего двора пивбара, вид раздолбанных почтовых ящиков и груда бесплатных газет и объявлений. Он прошел было мимо почтового ящика с номером своей квартиры, но что-то заставило его остановиться; вряд ли его внимание привлек белый цвет в отверстиях дверцы. Тем не менее он отжал дверцу и вынул из ящика конверт. Закрыл дверцу, нажав на нее, и замок приветливо отозвался громким щелчком.

В прихожей Андрей разулся, положил конверт на тумбочку. Зашел в ванную и, отрегулировав воду, разделся. Смотрел на желтоватую струю воды, которая не лилась, а, казалось ему, хлестала из крана, воняя химикалиями. Муторно на душе. Еще и оттого, что не отдавал отчета своим действиям. Вот он вылил в воду немного шампуня, и струя воды тотчас превратилась в миксер, сбила громадную пенную шапку. Прохладная на ощупь, она под собой таила горячее озерцо. Прежде чем погрузиться в него и забыться на время, Андрей взял из холодильника банку пива. Лежа в горячей воде, он делал маленькие глотки, наслаждаясь терпким вкусом пенного напитка.

Он забыл про письмо. Но не мог избавиться от ставшей ненавистной цифры – 9. «Зайди завтра в девять». Это прозвучал в голове голос Гетмана. Сейчас… ровно двенадцать. Быстро он ее… И десяти не было, когда он, скорее всего, попросил Татьяну принести кофе, а потом закрыл дверь на ключ. Мразь…

Татьяна сказала: «Если тебе дорога жизнь, дома, у родственников и близких друзей не появляйся – найдут».

Андрей покачал головой: «Нет, никуда я не пойду, дома останусь». Он решил тянуть время, жить сначала часами, потом минутами, а дальше мгновениями. Состояние, знакомое со школы. Прогуливаешь и ждешь часа расплаты. Сколько до него? Час с хвостиком? Это же целая вечность. Даже десять минут дорогого стоят. «Неужто и перед смертью так?» – вдруг подумалось ему.

Он быстро переменил решение, собрался, бросив в дорожную сумку чистую одежду, взял с тумбочки упавший на пол конверт. Перекинув сумку через плечо, вскрыл его. Ему могли написать только близкие, те, кто знали его нынешний адрес.

Чирков развернул лист бумаги, и брови его взметнулись вверх.

«Что ты знаешь о своей матери?.. Обратись за помощью в частное сыскное агентство "Бейкер-стрит".

Что за ерунда? Андрей ничего не понимал. В первую очередь его посетила дикая мысль: не успел он попасть в беду, как тут же получил помощь. Всегда бы так.

«Что я знаю о своей матери? – мысленно повторил он. – Да почти ничего».

Вот сейчас он был готов проклясть ее, во-первых, за то, что она дала ему жизнь, а сама ушла из жизни. Бросила? Почему бы и нет. Оригинальный ход, ничего больше.

Так, а где адрес этого сыскного агентства? В самом письме только лондонский адрес-название. Ага, вот он, на самом конверте. С мыслью «кто-то хочет рассказать мне о матери» он вышел на улицу и остановил частника.

– Мукомольный проезд.

– Садитесь, – сказал водитель.

Он прочно застрял в пробке на Шмитовском проезде – Третье транспортное кольцо стояло.

– Пешком быстрее доберетесь, – предложил он. – Вам только дорогу перейти и квартал прошагать, – пояснил он тоном сказочника.

Андрей расплатился и вышел из машины. Прошло двадцать минут, и он стоял напротив металлической двери, над которой значился список контор, расположенных в этом здании. Среди них и «Бейкер-стрит». «Почему не "Собака Баскервилей"?» – усмехнулся Андрей.


3

Виктор Инсаров не мог видеть, как подходит к его офису долгожданный и редкий клиент, словно дело происходило не в российской столице, а на сатурнианском спутнике. Не мог видеть, как клиент открывает дверь и спускается по лестнице в полуподвальное помещение… Его с юных лет манили окна, наполовину скрытые от людских глаз. Он помнил, кто-то из друзей назвал эти карманы «впуклыми эркерами». Для него же они всегда представлялись глазницами. И если бы у него был выбор – снимать офис на самом престижном этаже здания, он бы снял этот угол.

Он сидел за столом и вместо телевизора пялился на дверь, с обратной стороны которой висела табличка с названием частной сыскной конторы. Его напарник в тысячный раз заметил:

– Такое созерцание почище триллера.

– Угу, – поддакнул он.

– Никогда не знаешь, кто и когда откроет дверь и перешагнет порог, какую задачку подкинет.

– Угу…

– На этой двери лично я изучил каждую неровность, каждую деталь, как эрогенные участки на теле своей подруги: этот участок чувствительный, этот не очень, а этот трогать не рекомендуется никому.

– Никому? – слегка оживился Инсаров.

– Никому. Даже ей самой. – А дальше он озвучил действия клиента, не сводя с него глаз: – И тут входит он, долгожданный наш. И спрашивает… Ну? – бесцеремонно поторопил он Андрея Чиркова глазами.

– Кто тут у вас главный? – неестественно громко спросил тот.

Напарник кивнул на директора:

– Он. Хотя я обычно показываю на себя и делаю умное лицо.

– Наверное, я ошибся адресом. Вы распространители билетов на цирковое представление?

– Типа того. Как тебя зовут?

– Андрей. Мне сказали, что вы можете мне помочь. Бесплатно.

Виктор изобразил на лице смертную скуку.

– У меня скидки только для тех, кому за восемьдесят. И только в случае измены. Посмотри на меня внимательно. По-твоему, я похож на человека, который станет вкалывать для того, чтобы ты отдыхал?

– Нет.

Виктор посмотрел на Андрея, потом – на свои швейцарские часы «Омега», собранные в китайском квартале Москвы, и сказал:

– У меня обеденный перерыв. Поговорим дорогой. Может быть, ты по пути расскажешь еще один анекдот, и я не поскуплюсь на бесплатный обед.

– Если вы поедете в сторону кольца, там затор. Двойная авария, кажется.

– Садись в машину, – поторопил спутника сыщик, когда они вышли во двор.

Он поехал дворами, намереваясь выйти на Шелепихинскую набережную, оттуда – на Фили.

– Выкладывай все по порядку – что, как, почему. Близкие называют меня Счастливчиком.

– И в чем ваше счастье? В том, что вы дожили до семидесяти?

– Мне всего пятьдесят, косоглазый. Не нравится мой позывной, называй меня по имени – Валентином.

– «Дядя» добавлять, или вы свое отчество назовете? – Андрей вынул сигареты и прикурил. – Классная у вас машина.

– Машина с невероятным ускорением, – поддакнул Инсаров. – На ней обогнать и тут же вклиниться между двумя следующими машинами так же легко, как переставить шашку на доске.

– Вашу машину тоже по имени-отчеству называть надо.

– А ты наблюдательный… Зови ее тетей «Нивой». Сокращенно – МММ.

– Как это?

– «Машина моей мечты». Однажды случилось чудо, – разоткровенничался Виктор. – Чудо Непоправимое, так бы я это назвал. Я был глупый, когда загадывал советский вездеход, а всевышний подшутил надо мной. В общем, мне не было и двадцати, когда я обратил взор к небу и сказал: «Господи, хочу "Ниву". И в это мгновение с вазовского конвейера сошла вот эта самая машина. Кто бы мог подумать, что куплю я этот внедорожник без малого через тридцать лет. А ты какое желание загадал, когда тебе стукнуло двадцать?

– Чего?

– Ты дымом забыл поперхнуться. Тебе двадцать-то есть?

– Мне двадцать седьмой пошел. Мама умерла, когда мне было четыре года.

– Ты и сейчас как титишный лопочешь: двадцать седьмой годок пошел, мама померла. Говори пожестче, как мужик: мне четвертак с хвостиком, мать копыта откинула, ну? Наивный. – Виктор Инсаров толкнул в знак примирения клиента локтем. – Ты меня извини – о мертвых хорошее или ничего. Но и ты меня пойми – ко мне в контору еще никто не обращался с предложением попахать на клиента бесплатно. Повтори еще раз, чего ты хочешь.

– Чтобы вы нашли могилу моей матери.

– Так, час от часу не легче, – вздохнул Виктор. Насколько он помнил, в записке, которую он написал, слово «могила» не упоминалось. Он глянул на парня: – А ты фантазер. Что ты знаешь о ней?

– О матери?.. Почти ничего. Просто то, что был такой человек.

– Как же так, Андрей, двадцать с лишним лет ты о матери ничего не знал, да и, наверное, знать не хотел, а теперь тебя пробивает на сопли. Это что у тебя, хроническое?

– Я получил письмо.

– Децибелов прибавь, я ни хрена не слышу.

– Письмо получил.

– Электронное?

– По почте.

– По электронной?

– Вы прикалываетесь?

– Располагаю тебя к себе. Что за письмо? Оно у тебя с собой?

– Не обязательно носить с собой клочок бумаги, на котором уместилась пара строчек.

– Выходит, ты в конверте получил клочок?

– Я думал, что вы поможете. Высадите меня где-нибудь.

Машина к этому времени выехала на Большую Филевскую улицу.

– Я высажу тебя где-нибудь, но после того, как ты ответишь на мои вопросы. Сейчас для меня ты – магнитофон. Включай воспроизведение.

– Я получил письмо. В письме всего две строчки: «Что ты знаешь о своей матери?» и «Обратись за помощью в частное сыскное агентство "Бейкер-стрит".

– И ты завелся с двух строчек?

– Не сразу.

– Объясни.

– Мне стыдно стало. Я действительно почти ничего не знаю о матери. Так, по рассказам бабушки, отца. Моя мать свихнулась, в общем.

– Был бы у меня такой оболтус, я бы тоже свихнулся. Тебе никто не говорил, что ты тормозной?

– Жена говорила. Она газанула от меня год назад. Так вам нормально?

– Ага. Мы находим общий язык. А с чего это она нажала на газ?

– Пошутила, сказав, что ждет ребенка. Я тоже пошутил: «А ты не можешь подождать его без меня?»

– Сурово. Вернемся к делу. Автор письма тебе известен?

– Нет. Почерк незнакомый, обратного адреса нет.

– Может, это газанутая подшутила над тобой?

– У нее ума не хватит на такие шутки.

– Смотри, а то я могу поправить ей мозги. Но ты меня заинтриговал, и интрига состоит в следующем: либо я ткну тебя носом в могилу твоей матери, либо мои близкие разобьют тебе голову о мою надгробную плиту.

– Так вы меня к себе не расположите.

– А мне, в общем-то, по фигу. – Инсаров показал рукой вперед. – Вон за тем светофором начинается район под названием Где-Нибудь. Тебе в начале или в конце Где-Нибудя остановить?

Андрей полез в карман.

– За платком лезешь? Слезы утереть или сморкнуться? А может, за деньгами? Что-что, а деньги я приму. Так что не прогадай.

Андрей достал конверт и протянул сыщику.

Тот остановил машину, заехав правыми колесами на бордюр, и включил аварийку.

– Штампы указывают на то, что отправлено оно было из одного московского почтового отделения в другое, местное, короче. Почерк красивый, не каллиграфический. Строчки выведены уверенной рукой, – похвалил он себя. – Ее обладатель сложившийся, уверенный в себе человек. Но чья рука, мужская, женская?

Андрей пожал плечами.

– Мог бы и не пожимать.

– Считаете меня полудурком?

– Нет, но на твоем лице проступили водяные знаки легкомысленности. Посмотри на себя, и все увидишь, – он демонстративно повернул панорамное зеркало в сторону переднего пассажира.

– Не стоит, – Андрей вернул зеркалу прежнее положение.

– Может, это чья-то шутка? – спросил Инсаров после недолгого молчания. – Может, кто-то завел тебя этим посланием, считай – с того света? Всего две строчки, и события завертелись. Кстати, здесь написано, что ты можешь рассчитывать на мою помощь, но нет ни слова о том, что я намерен пахать на тебя бесплатно.

– Не знаю, шутка это или нет, – Андрей не ответил на вопрос. – Но кто же шутит такими вещами?..

– У тебя дети есть? – спросил Виктор. – Или ты об этом тоже не знаешь?

– Нет у меня детей. Рано еще.

– Типа «я еще молодой»? А ну-ка, расскажи о себе в двух словах. Детство пропусти.

– Ну…

– Не нукай, плохая привычка.

– Служил в армии. Окончил строительный техникум, работаю по специальности проектировщик, имею неплохой заработок. От родителей – отец женился во второй раз – независим.

– Занудный ты какой-то, на пионера похож: будь готов – всегда готов! Как Нахимов-Ушаков. Что еще тебе бабка с отцом о матери нашептали?

– Мать умерла в психушке в 1984 году. В клинике сказали, что похоронили ее на кладбище, место не показали. Не знаем, говорят, можете жаловаться. Но запомните: в суд мы ни ногой. Тащите сюда судью. Вот и все. Она не просто так умерла, причина смерти крылась в ее работе. Только отец знал, что она работала в военной разведке, поэтому он так безропотно принял отмашку врачей: «Не знаем, где она лежит, можете жаловаться».

Инсаров вложил записку в конверт и передал Андрею со словами:

– Приехали. Дальше машина не идет. Мне перекусить надо.

– Где вы обычно едите?

– Там, где понравилось. И иду туда снова. Все просто. Давай прощаться.

Андрей хмыкнул и вышел из машины. Инсаров опередил его:

– Хлопнешь дверцей, я тебе по башке настучу.

«Хороший, послушный мальчик», – ухмыльнулся он. Чирков не закрыл дверцу, а натурально притворил, как калитку в любимый палисадник, только что не вздохнул мечтательно.

Инсаров окликнул его:

– Эй! У тебя мелочь есть?

Андрей с видимым удовольствием выгреб из кармана джинсов горсть мелочи с тем, чтобы подать нищему сыщику, заехавшему на бордюр-паперть. Но тот остудил его радость, принимая монеты.

– Пожалуй, этих денег хватит для того, чтобы взяться за твое дело.

Андрей склонился над дверцей и пристально вгляделся в Инсарова.

– Почему вы это делаете для меня?

Тот неопределенно пожал плечами.

– Виной тому моя сентиментальность… Ты стоишь между мной и моими воспоминаниями, – чуть слышно, чтобы Андрей не разобрал, сказал Виктор. – Считай, ты меня растрогал. Никогда еще я не искал мертвых. Это отвратительно именно в это время года.

Он завел машину и, найдя брешь в потоке машин, влился в него. Выключил аварийный сигнал.


4

Виктор вернулся домой раньше, чем обычно, прихватив по дороге упаковку пива. Открыв банку, он просидел с ней в кресле с четверть часа, словно держал в руке фужер с дорогим вином, давая ему подышать.

Он не ошибся, когда предположил, что в этот вечер будет думать о работе больше, чем в обычные вечера. Он не любил свою работу. Ему почти все время приходилось притворяться, играть роль сыщика-долбозвона, что, в конце концов, стало его второй натурой.

Работа частного детектива не приносила ему приличного дохода, скорее наоборот. Он не жаловался – сам выбрал профессию, и в качестве девиза, успокаивающего его совесть, выбрал следующий: «Для того чтобы выполнить работу, причины не нужны». Он знал, точно знал, что однажды возьмется за настоящую работу, которую уже назвал работой своей жизни.

Он дотянулся до телефона, стоящего на откидывающейся доске секретера, и поставил его на колени. Помедлив минуту, набрал номер напарника.

– Вадим?

– Нет, это голос Вадима.

– Давно не радовался?

– В смысле возбуждения?

– Ну да. Помнишь пацана, который приперся к нам в обед? Ну так вот, он заплатил приличную сумму. Настолько приличную, что я решил взять его под защиту.

– Защищать начнем завтра? – бодрым голосом министра обороны осведомился Вадим.

– С сегодняшнего вечера. Знаешь, я научился распознавать страх в глазах. Пацан опасается за свою жизнь.

– Я так думаю, письмо – лишь предлог получить наши услуги. Он сам его написал – всего-то пара строк.

– О’кей, я тоже так думаю. Ты отсыпайся, а завтра в ночь сменишь меня.

– Я не могу в ночь. Нормальные люди ночью спят и размножаются. Давай поменяемся сменами.

– Ты стал невыносим. Возьму в напарники робота. – Виктор улыбнулся и стал загибать пальцы. – Робот не пьет кофе, не курит, не уходит на обед, чтобы вернуться к ужину, он не спит, в конце концов.

– Господи боже ты мой. Так ты думаешь, что наш президент робот?


5

Репортер независимой телекомпании НТК Екатерина Ларионова то ли в шутку, то ли всерьез предположила: пройти на территорию загородных владений начальника Государственного таможенного комитета будет так же не просто, как нелегально перейти границу. Она предвидела долгую процедуру обыска, пристрастного допроса, ответы на вопросы дотошных таможенников, этого сословия, которые не в почете ни в одной стране мира: «Оружия при себе не имею. Наркотики не провожу. Наличности ровно столько, чтобы подкупить вашего начальника, сделать приличный репортаж, вернуть деньги и подсчитать, сколько получилось сверху».

Она немного нервничала, оттого в голову пришли такие мысли, словно она репетировала роль.

Пара охранников проверила в стильном флигеле аппаратуру съемочной группы: две видеокамеры «Сони», микшер, микрофоны, особое внимание уделив батареям к камерам, которыми, если крикнуть: «У меня бомба!», можно напугать кого угодно, даже самих профессионалов.

Наконец после недолгих, но всегда неприятных минут досмотра охранники, не отличающиеся внушительными габаритами, разрешили съемочной группе сложить вещи и пройти в холл. Один из них, назвавшийся Александром, показал режиссеру места, где можно снимать: в самом доме и во дворе.

В холле висела картина одного из основоположников футуризма Карло Карра «Мать и сын», картина, от которой режиссер не могла оторвать взгляд, и стоила «семейка», по ее прикидкам, бешеных денег. Бывают вещи, которые западают тебе в душу и не требуют ни оценок, ни экспертиз.

Когда к съемкам практически было все готово, в холл этого громадного двухэтажного дома спустился хозяин, одетый в стиле «гольф»: мягкие туфли, свободные брюки, тенниска. Он был абсолютно лыс; единственная растительность на лице – короткая полоска усов, которая подчеркивала его резкие черты и глубокие складки. Еще за десять шагов до вставшей ему навстречу журналистки он разрешил мягким голосом:

– Можете снимать. Здравствуйте. – Приветственное слово прозвучало в тот момент, когда заработала первая камера.

Режиссер – лет сорока пяти женщина в сером костюме «унисекс» – малость опешила. Охрана ей не позволила встретиться с главным таможенником страны и хотя бы бегло обсудить с ним список вопросов, которые будут ему заданы во время съемки. И вот его натуральная «выходка» со второго, считай, спального этажа и разрешение заснять этот величественный момент. Был бы он рангом пониже, мечтательно закрыла глаза режиссер, она бы дала тонкий намек на чванство хозяина. Она стояла позади оператора, и когда тот включил камеру и направил ее на генерала, спускающегося с лестницы, отметилась своим фирменным жестом – постучала по его плечу: «Снимай».

До этого момента оператор снял общий план дома, дорожку посреди английского газона и шествующую по нему Екатерину. Будто боясь разбудить спящего, она наговорила заранее подготовленный и отредактированный текст: «Сегодня я в гостях у председателя Государственного таможенного комитета России Сергея Тараненко». Текст, который ей лично откровенно не понравился. Она даже передразнила, выпятив губу и пробубнив: «Сегодня я в гостях у…» Откат к прошлому, сказала она, к «совку», откуда, собственно, и торчали ноги генерала Тараненко. На что режиссер ответила: «В советские времена тебя не подпустили бы к его дому на пушечный выстрел. Вот увидишь, он не поднимет свой зад с кресла». И ее прогнозы, похоже, начали сбываться. Тараненко, отпустив руку Екатерины, этой же рукой указал на кресло напротив низенького столика, сервированного просто, но со вкусом. Фрукты были такими свежими, что казались восковыми; их от этого «покойницкого» вида спасали кристальные капельки воды, переливающиеся на гроздьях винограда, яблоках, грушах, за исключением бархатистых персиков.

– Здесь я не вижу черной икры, – вдруг заявила Екатерина, принимая приглашение генерала.

Сергей Николаевич пожал плечами, оглядел стол и подтвердил:

– Я тоже не вижу. Но это легко исправить. – Он по-барски щелкнул пальцами, отдавая распоряжение.

Режиссер вся напряглась, когда журналистка выступила, и вот только теперь ее отпустило. Она могла бы показать ей большой палец и про себя пробасить: «Нормально ты выступила!» Во всяком случае, она обезопасила себя от того, что, возможно, планировал сам генерал: обычное интервью. Без «полуобнаженной» идеи «встречи без пиджаков».

Однако после удачного вступления Екатерина стушевалась и взяла с места в карьер, чем удивила самого генерала.

– Сергей Николаевич, слово «таможня» у большинства россиян ассоциируется с теми процедурами досмотра, которые приходится каждый раз проходить как при выезде за границу, так и при возвращении обратно.

– Наши задачи намного шире и детально определены Таможенным кодексом, – буквально выручил репортера Тараненко, ответив без паузы. – Если вы никуда не торопитесь, я хотел бы остановиться на одной из них, которую считаю приоритетной.

Екатерина ответила улыбкой шлюхи: «У меня уйма времени».

– Обеспечение экономической безопасности России, – завершил начатое генерал. – В это основополагающее направление сегодня нацелены все наши усилия. Мы используем две свои функции – фискальную и правоохранительную, а именно – борьба с контрабандой и нарушением таможенных правил. – Он сменил положение в кресле, положив руки на мягкие подлокотники. Его облачение подсказывало, чего не хватало рядом с креслом: клюшки для гольфа. Удивительно было то, что его образ не соответствовал сказанному. – России досталось в наследство четырнадцать с половиной тысяч километров незащищенных границ, а с такой брешью не может быть экономически сильного государства.

– Но эти задачи решает Федеральная пограничная служба, – вставила Екатерина, чем подтвердила свою готовность вести беседу на профессиональном уровне.

– ФПС больше выполняет политические задачи, нежели экономические. Это прикрытие внешних границ бывшего Союза, борьба с нелегальной миграцией. Контрабанду ФПС не задерживает. А мы решаем проблемы, связанные исключительно с экономической безопасностью. Сегодня, кроме нас и ФПС, никто не занимается границей. Единственное ведомство, обустраивающее границу, – это Государственный таможенный комитет России. Контрабандные поставки из России вывели страны Балтии на лидирующие позиции в мире по экспорту цветных и редкоземельных металлов. На сегодня все эти дыры закрыты. Как будто проблема разрешилась сама собой, – в голосе генерала просквозили нотки обиды. Но он тут же наполнился гордостью: – Служба, которую я возглавляю, создала современные пункты пропуска и терминалы и не взяла ни копейки из госбюджета, все деньги на строительство ГТК заработал самостоятельно. И вообще, система финансирования всей таможенной службы – это внебюджетный фонд, средства в который зарабатываются нами самостоятельно.

– Кто контролирует этот внебюджетный фонд?

– Я лично. Ежегодно мы «подкармливаем» Федеральную пограничную службу. При том, что все взимаемые таможенные сборы и пошлины автоматически идут сразу в бюджет.

– За счет чего вы зарабатываете такие громадные суммы?

– За счет конфискатов и оплаты таможенных процедур, штрафов за контрабанду и нарушение таможенных правил, платы за хранение задержанных товаров. Это исчерпывающий перечень. Вы намекали на традиции, когда спросили про черную икру? – Он не дал Екатерине ответить. – Разумеется, я люблю черную икру и всегда смогу предложить ее гостям. Да, как и все, я пользуюсь своим служебным положением, но только потому, что все условия для себя создал сам. Некоторые сегодня говорят: таможня не должна сама зарабатывать деньги. Нас вообще хотели лишить внебюджетных источников финансирования. Было уже подготовлено соответствующее решение. Но мы сумели себя отстоять… Кстати, вот и обещанная икра, и белое вино.

– Спасибо. Кто выступает инициатором подобного рода предложений?

– Экономические ведомства. – Тараненко самолично открыл бутылку вина, плеснул в свой бокал, затем налил гостье. Приподняв его в знак приветствия, он сделал маленький глоток. Другой рукой взял с прямоугольной тарелки канапе с икрой и маслом и отправил в рот. Прожевав, он, так и не выпуская бокала из руки, продолжил таким тоном, будто завелся: – Экономисты считают: то, что мы делаем, – это неправильно. Но даже на заседании рабочей группы в Женеве я сумел убедить наших западных партнеров: зарабатываемые российской таможней средства идут исключительно на ее собственное развитие. Это было одиннадцать лет назад, в пору процветающей Европы. А сейчас она уже не та. Европа сошла с ума. Ее культура и политика слетели с катушек, демократия забрела в тупик. Все бы ничего, но вот главврач в этом большом доме скорби – старый добрый дядя Сэм. У вас в редакции есть острые ножницы?

Екатерина кивнула: «Да». Разумеется, «вскипевшую возмущенность» государственного чиновника нельзя было выносить из этой двухэтажной избы.

– Хотелось бы затронуть такую тему, как коррупция в таможенных органах.

– Мы эту проблему знаем.

– Во сколько обходится стране злоупотребление того или иного сотрудника?

– От нескольких десятков тысяч до десятков миллионов рублей, в зависимости от конкретного случая. К примеру, таможенный инспектор получил взятку в сто тысяч долларов и пропустил эшелон с цветными металлами.

– Такое бывает?

– Кто бы чего ни говорил, надо всегда обращаться к статистике, – ушел от ответа генерал. – Она свидетельствует: наша система далеко не самая коррумпированная. Мы выполняем все планы отчисления средств в госбюджет. Коррумпированная структура на это не способна. Кроме того, у нас есть служба собственной безопасности, которая проверяет любые сигналы, свидетельствующие о неблагополучном состоянии дел в наших рядах. В эту службу пришли грамотные кадры… в основном из Главного разведывательного управления, – с небольшой запинкой закончил Тараненко.

– Каким образом поощряются таможенники, задержавшие контрабанду, скажем, наркотиков в аэропорту?

– Два оклада за задержание партии наркотиков.

– Ваша структура имеет свою агентуру?

– Да. И она поставляет информацию о нелегальной транспортировке оружия, наркотиков, валютных ценностей. Мы уже давно стали субъектом оперативно-розыскной деятельности, получили право на проведение силовых мероприятий. Мы имеем полную информацию по всем сделкам и контрактам в области внешнеэкономической деятельности.

– Сергей Николаевич, у вас есть влиятельные недоброжелатели?

– Их становится меньше, – улыбнулся Тараненко. – В день приходится принимать сотни решений. Кому-то я отказываю, а кого-то, соблюдая интересы государства, вообще разоряю и пускаю по миру. А это деньги, и деньги большие. К нам криминальные структуры засылают целые группы своих людей с перспективой их роста и дальнейшего использования.

– Таможенники США берут взятки?

– Когда я впервые был в Штатах, а это случилось двенадцать лет тому назад, там арестовали двух сотрудников таможни. Они получили взятку в два с половиной миллиона долларов за пропуск крупной партии наркотиков.

– И последний вопрос: вам за державу обидно?

– Сейчас нет.


6

Утром следующего дня Инсаров позвонил Чиркову. Андрей с минуту не мог понять, как узнали его адрес. Виктор поторопил его:

– Тебе нормально молчать – у тебя звонок входящий, а у меня деньги со счета капают.

Он откровенно лукавил, давно найдя способ не платить за телефон. Предлагал очередному клиенту перевести энную сумму на его номер в связи с затратами на переговоры по мобильнику. Клиент соглашался и не делал обратного предложения – работать по системе «все включено».

– Я в частном сыске не один год, – объяснил он Андрею и посмотрел на часы. – На сборы тебе даю десять минут.

Он испытывал его терпение еще с четверть часа. В общей сложности он прождал его двадцать пять минут.

– А время – это деньги. В Америке адвокаты дерут с клиента каждые шесть минут.

– Вы же не адвокат.

– Могу встать и на защиту, почему нет? – улыбнулся Инсаров.

Андрей буквально подхватил его фразу из короткого телефонного разговора:

– Вы в частном сыске не один год. А сколько?

– Наивный. Придется кое-что объяснить тебе. Знаешь, что такое 5-е управление ГРУ?

– Нет.

– А что такое ГРУ?

– Главное разведывательное управление. Мать работала в военной разведке, не забыли?..

– Как не помнить?..

– Самая мощная спецслужба страны.

– И лучшая в мире. Ну так вот, 5-е управление некоторые называют управлением спецопераций.

– Управление в управлении?

– Ты прямо все на лету схватываешь. У меня секретарь захворала, не хочешь ее подменить?

– Почему вас называют Счастливчиком? Вы сами себе выбрали прозвище?

– Само собой получилось. Вообще-то поначалу меня Лаки Лузером, то есть проигравшим счастливчиком, прозвали. Я проиграл потому, что не попал на подлодку, но выиграл по той же причине, избежал «тягот и лишений» службы на субмарине. Я ушел на берег, едва покинув его.

– Расскажите, мне интересно.

– Я расскажу – только ты не усни. Тебя не лунатиком зовут?..

– С чего вы взяли?

– Ты всю ночь шатался по улицам, избегая темных дворов. Один раз надолго застрял в ночном клубе. Появился оттуда с рассветом, когда клуб закрыли. С личной жизнью напряг, да?

– Следили за мной?

– Ты о другом хотел спросить: почему я не прекратил твоих мучений, предложив тебе крышу? Прав я или нет?

– Да, – ответил Андрей.

– А теперь обещанный рассказ. – Счастливчик прикурил сигарету и опустил стекло со своей стороны. – Выпустился я из училища в экипаж штурманом на учебный «ковчег» С-154 с двумя дизелями. Знаешь, они в эпоху атомных подлодок незаменимы для операций в локальных конфликтах, для досмотра морского транспорта в прибрежных зонах, в антитеррористических мероприятиях…

Его рассказ не отнял много времени. Он рассказывал о другом человеке, но видел себя, сидящего напротив, видел Ольгу с размытыми чертами, что было страшнее всего в его видении.

– И вот я стал опасаться за свою жизнь. «На кой черт военной разведке свидетели натуральной бойни?» – подумал я. И решил бежать за границу. Купил билет до Таллина, там приобрел билет до Хельсинки. Паром – самый удобный способ добраться до Швеции.

– И вы добрались до Стокгольма?

– Это совсем другая история…

Он снова улыбнулся, вглядевшись в парня:

– Ну вот, теперь я вижу, как на твоем лице цвета заиграли, словно прошли через автомойку.

Андрей растерялся и не нашел что ответить на этот «топорный» комплимент. Он бы понял его, если бы был… женщиной.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В заведение, адрес которого ты мне сейчас и назовешь.

– Психушку имеете в виду?

– Ты все на лету схватываешь, – повторился Инсаров.


7

Они поднялись на второй этаж, где находился кабинет главврача этой муниципальной клиники – заброшенной, унылой, как осенний сад. Стены что снаружи, что внутри – грязные, обшарпанные, словно в них с утра до ночи колотили футбольным мячом. Дверь в отделение оказалась закрыта. Нянечка в синем, как у токаря, халате многозначительно объяснила:

– Он щас придет.

И только что не указала на потолок, с которого на пол сыпалась штукатурка.

– Где у вас присесть-то можно? – спросил Виктор.

– Садись на подоконник, сынок, – ответила старушка. И пошла по своим делам, гремя на поворотах ведром.

Инсаров жестом сложенных ладоней, словно держал за задницу младенца, предложил Андрею подкинуть его на подоконник. Андрей указал вниз: по ступенькам лестницы поднимался толстый человек в белом с желтыми пятнами халате. Остановившись у двери, он стал похож на проводника в поезде. Достал из кармана ключ-мастер, подходивший ко всем замкам в клинике, сунул его в разношенное отверстие, повернул, открыл дверь и обернулся.

– Вы ко мне?

Взгляд у него был мягкий, добрый, как у того же проводника, открывшего туалет сразу за санитарной зоной. Инсарову же он напомнил сочный вареник.

– Мы к главврачу, – ответил он и, не снижая громкости, сказал спутнику: – Мы же не знаем, кто он такой. Вдруг он медбрат, а мы – к нему.

– Пойдемте со мной.

Виктор мысленно поправил его: «Шагайте». Потому что кабинет, в который протиснулся собеседник, находился сразу за дверью.

Слева – рабочий стол, справа – стеллаж с историями болезней в коричневых дерматиновых корочках. В дальнем углу кабинета пристроился еще один стол, заваленный бумагами.

– Одну секунду, – толстяк усадил гостей жестом руки, ответил на телефонный звонок, что-то черкнул на листке перекидного календаря. – Значит, он говорит, что его ищут со вторника?.. А, со вторника прошлого года. Понятно. Работайте с ним дальше.

– Черт возьми, – прошептал Инсаров на ухо Андрею. – Если бы он не был таким жирным, я бы принял его за Берию.

– Яблонский Игорь Юльевич, – представился главврач. – Слушаю вас. – И в упор посмотрел на Андрея.

Инсаров кашлянул в кулак – чего раньше за собой не замечал, натурально отвлекая внимание врача на себя.

– Мы ищем одного человека. Точнее, то, что от него осталось.

– Авария?

– Вроде того. Его переехал паровоз под названием СССР. И умчался за горизонт.

– Бывает, бывает. Я так понимаю, что человек лежал в нашей клинике во времена советские. Как его фамилия?

Инсаров посмотрел на Андрея.

– Чиркова Ольга Евгеньевна, – ответил он.

– Чиркова… – главврач выписал на бумаге фамилию, имя-отчество. – Кажется, припоминаю такую больную. Она в архиве. Медицинская карта на нее в архиве, – поправился он.

– Вы сразу вспомнили ее. Почему? Столько лет прошло…

– Потому что лет пятнадцать назад, когда я не помышлял о должности заведующего клиникой, а проходил здесь практику, изучал истории болезней пациентов клиники, читал их запоем. Поверьте, никакой детектив, никакой триллер не захватывает так сильно. Чиркова… А как ваши имена? Вы какую организацию представляете?

Вопрос прозвучал как нельзя вовремя, подумал Инсаров, не рано, не поздно, он вытек из рассказа доктора, как вытекает слюна при виде классной телки, за что он мысленно ему аплодировал.

– Валентин, – представился он. – Близкие называют меня Счастливчиком. – Он кивнул на спутника. – Андрей. Мой ассистент.

– Близкие называют его Везунчиком?

Ему было лет тридцать семь. Аккуратный, гладкий, чистый, за исключением халата, на котором Инсаров еще в коридоре заметил желтоватые пятна. Под ним проглядывала клетчатая рубашка, за ней резинка белоснежной майки, врезавшаяся ему в шею. Весил он рекордно много – полтора центнера, не меньше. Под стать весу были его очки в массивной оправе. «Такие же были у моей матери», – отметил Виктор.

Главврач сделал вид, что торопится.

– Итак, что я помню об этой пациентке. Во-первых, я припомнил имя ее лечащего врача: им был лично заведующий клиникой Станислав Шестков. У нее наблюдалось биполярное расстройство в депрессивной фазе развития болезни. Это безразличие и отсутствие интереса ко всему. Это и склонность к самобичеванию. А также проявление суицидальных наклонностей. В этой связи пациентку часто фиксировали, опасаясь за ее жизнь. Она могла перерезать вены, проглотить что-то острое, стекло например, затянуть петлю на шее, ну и так далее.

– Фиксации пошли ей на пользу?

«Привяжи меня… Иначе я лишусь даже пяти минут без этих чертовых ремней. Пять минут для меня важнее, чем целая ночь, понимаешь меня?»

– Как мы знаем – нет. Она умерла спустя несколько месяцев пребывания в нашей клинике. Точную дату, если она вас интересует, я могу назвать, посмотрев в архиве.

С этими словами врач-психиатр с лицом балагура вышел из-за рабочего стола и позвал посетителей за собой. Они спустились в полуподвальное помещение, миновав лестничную площадку, где у них под ногами скрипели окурки и спички. В помещении Яблонский указал на тяжелую дверь, обитую оцинкованным железом и закрытую на навесной замок.

– Здесь и там, – заведующий указал толстым пальцем на соседнюю дверь, – во времена незапамятные, как вы говорите – во время интенсивного движения советских поездов, лежали пациенты клиники. Сейчас здесь хранится то, что от них осталось: память.

Виктор тяжело сглотнул и даже не удержался от жеста, потянувшись рукой к горлу. Андрей перехватил его движение и был вынужден объяснить доктору:

– Он клаустрофоб.

– Тогда ему заказано лечиться у нас, – сострил тот.

– Это точно, – подтвердил Инсаров, беря себя в руки. – Вы философ?

– Мои пациенты философы, – ответил Яблонский. – А я лечу их от этого недуга. Я спасаю их – шибко умных, а значит, дерзких в своих мыслях, их не любили во все времена. Знаете, почему от них избавлялись таким способом, как «ссылка» в капстраны?

– Вы дверь-то в архив откройте, – перебил Виктор, поторапливая разговорчивого «психа».

– Пораскиньте мозгами, пока я буду ковыряться с замком, – сказал он тоном, которым, скорее всего, обращался к своим психопатам. – Сто раз говорил сестре-хозяйке и ее брату: смените замок. И повесьте табличку: «Архив».

Толстяк прищурился, прикидывая, видимо, как будет смотреться табличка с надписью «Архив» на двери, похожей на громадное корыто.

Он открыл замок и положил его в карман. Халат сразу съехал в сторону. «Чего ты медлишь, кретин? – улыбнулся Виктор. – Веди нас в бумажные закрома. Если только осы не слопали досье клиентов-философов». И он понял причину его медлительности. Нет, он не опасался за очередной приступ клаустрофобии посетителя, он ждал ответа на свой полуковарный вопрос. Он буквально вынудил Инсарова пожать плечами: «Не знаю», повести бровью: «И знать не хочу».

Врач расплылся в улыбке, как опара.

– А я отвечу. Шибко грамотных «ссылали» в Америку и чуть поближе для того, чтобы они там сеяли смуту. Что толку отправлять их в Сибирь, в эту советскую, а ныне российскую Азию? Других смутьянов разводить? Грамотные там, в капстранах, поносили Союз. Факт вроде бы прискорбный, оскорбительный для нашего ранимого человека. А мы, Союз, руку вперед, как учил великий и ужасный Ленин. Ничего, мол: если нас поливают грязью, это не значит, что все можно, это значит, что нас боятся. Это политика. Подозреваю, что смутьянов выращивали специально, чтобы плодились они и размножались на земле американской и насаждали там демократию. А куда она привела земли, открытые Колумбом, вы знаете. Нам повезло. Нас никто не открывал.

– Земли, открытые Колумбом?

– Ну конечно. А вы не знали? У меня сейчас два Колумба на излечении.

– Так как ваша фамилия, говорите? Яблонский? – Счастливчик говорил одно, а думал о другом: «Ты действительно полудурок или не хочешь в Америку?»

Доктор открыл дверь, задержался на пороге. Он был таким медлительным, что Инсаров едва переборол в себе желание вколотить его в архив мощным пинком. А на самом деле испугался: вдруг его снова потянет порассуждать вслух? «Шагайте, шагайте, доктор», – мысленно приказал он толстяку.

Он неплохо, совсем неплохо поддавался внушению. Шагнул в помещение, нащупал на стене выключатель. Бывшая палата тускло осветилась, будто врач не на выключатель нажал, а дернул ручку стартера задрипанного дизель-генератора.

– Вот здесь, – он указал на стеллаж в середине помещения, – раньше стояла кровать. Эту палату можно было смело назвать камерой: здесь фиксировали пациентов и оставляли привязанными к койке на пять, десять суток.

Она лежала на кровати, спутанная так, что даже у закаленного спецназовца мурашки побежали по телу. Он бы за десять минут сошел с ума, если бы оказался на ее месте. Она не могла и пальцем пошевелить, закрученная в смирительную рубашку, пристегнутая к койке ремнями.

Доктор взглядом обреченного больного окинул стеллажи с папками, картонными коробками, но заявил бодро:

– Сейчас я начну искать историю.

Он бормотал имя, отчество, фамилию пациентки в разных вариациях, как заклинание, и Виктор в любой момент был готов увидеть змей, выползающих на зов хозяина. Здесь было сухо, но прохладно…

Его мысли совпали с мыслями Андрея. Он шепнул:

– Ни разу не были в склепе?

– Наивный. Я каждый вечер вылезаю оттуда.

– Я серьезно.

– Хочешь провести параллель?

– Точно.

Виктор огляделся.

– Думаю, сходство с этим психомогильником есть. Психо. Психоз. Покойный Хичкок и наш живой доктор. Что-то мне не по себе. Что он там бормочет?

Они прислушались.

– В коробке, в коробке… Как сейчас помню, в коробке из-под кабачковой икры. Высотой с шестисотграммовую банку.

– Память у него работает, как часы, – Виктор большим пальцем показал на врача. – Лично я одобряю его скупость: на фига сортировать, подписывать, нумеровать личные дела и прочие документы? Достаточно запомнить, что, к примеру, дух покойного Сидорова Петра Ивановича нашел себе место в коробке из-под марокканских апельсинов, а его тезка наслаждается остаточным ароматом нафталина. Гениально. Бесподобно.

Яблонский тем временем нашел коробку с историей болезни и вышел с ней к двери, снова поманил посетителей за собой. Инсаров так быстро шагнул следом, что забыл про Андрея. Он казался тенью, следовавшей за ним повсюду; обычно тень-то и не замечаешь. Он притих и потому, что у него на глазах открывалась еще одна страничка из жизни его матери.

Они снова оказались в кабинете врача. Яблонский, листая историю болезни, зачитывал выдержки.

– …Известны случаи, когда меняются фазы развития болезни. То есть она утекает по другому руслу, в случае с Чирковой – из депрессивной в маниакальную фазу. Это стремительность и бессвязность мыслей и речи, импульсивность, ярко выраженный бред, иногда – зацикленность на религиозных сюжетах в мыслях и высказываниях.

– Эта болезнь похожа на шизофрению? – спросил Андрей.

– Часто разновидности шизофрении хочется выделить в «отдельное производство», как говорят прокурорские работники. Конечно, много общего между двумя диагнозами – именно в таком аспекте: обеспокоенность, озлобленность, слуховые галлюцинации – в особенности голоса, приказывающие что-то сделать. Но, к примеру, параноидальные шизофреники часто очень умны, тем не менее проявляют склонность к насилию и суициду.

Наблюдая за доктором, Инсаров припомнил еще один термин: раздвоение личности. Сегодня он в одном человеке увидел совершенно разных людей. Но был уверен, что личностей в докторе столько, сколько у него пациентов. Он с легкостью принимал образ того же Колумба, чтобы на равных беседовать с открывателем Америки, был то шибко умным, то невероятно тупым. В этой связи Виктор не стал завидовать этому человеку, который мог без зазрения совести, без малейшего стеснения набросить на себя тот или иной облик, притвориться, скорчить рожу, засмеяться, заплакать. Что же получается, он тоже не в своем уме?..

– Мы можем забрать документы? – спросил он. – На день, на два.

Яблонский покачал головой:

– К сожалению, нет.

Он отвел посетителей в пустующее помещение, дурашливо пояснив, что тут будет игротека, и оставил их; они занялись тщательным изучением документов. Что-что, а работать с бумагами Виктора обучили в спецподразделении. За исключением специальных терминов, он мог перевести их на английский, немецкий и греческий языки.

– Смотри, – показал Андрей, – не все бумаги на месте. Видны обрывки пожелтевших страниц.

– Вижу, – кивнул он. – Кто-то очень давно сделал все, чтобы стереть часть памяти о человеке по фамилии Чиркова.

И снова Андрей опередил его. На одном из листков сохранилась докладная записка, написанная карандашом.

– Писал санитар, – озвучивал он свои наблюдения. – Фамилия его Груздев. Почему его записка, адресованная, судя по всему, заведующему клиникой, оказалась в истории болезни пациента?

– Не знаю, – покачал головой Инсаров.

– А если записка не дошла до заведующего? Кто допустил младшего медицинского работника к истории болезни пациента?

– Не знаю. Дай мне записку.

Он прочитал: «В четверг на дежурство заступил Виктор Инсаров, который, как говорят в клинике, сын декана МИМО. Он опять заходил в палату к ней, а меня обозвал животным-санитаром, сказал, что я переел сорняков, пугал меня своими корочками. Он нехорошо смотрел на меня, как ненормальный, и я опасаюсь за свою жизнь. Н.П. Груздев».

– МГИМО, наверное, – Андрей указал на четвертую строчку в записке.

– Скорее всего. У нас появилась еще одна зацепка. Мы найдем Виктора Инсарова, если, конечно, его отец действительно работал в институте международных отношений.

– В записке сказано, что он заходил к моей матери. Допрашивал? Он заступил на дежурство. Значит, ее охраняли военные разведчики?

– Корочками военных разведчиков можно напугать только ворону, если бросить их в нее. Там не найдешь аббревиатуры ГРУ. Но скоро мы все узнаем.


8

Московский университет международных отношений, а раньше – государственный институт, МГИМО, был основан в 1944 году. В его составе восемь факультетов, несколько институтов, в том числе Институт европейского права, несколько отделов, центров, школ. А его научный комплекс включает совет по международным исследованиям в составе восьми самостоятельных центров. В университете преподается больше пятидесяти иностранных языков, научная библиотека насчитывает более семисот тысяч экземпляров. Здесь обучаются более пяти тысяч студентов.

– Ошеломляющие цифры, – озвучил свои мысли Инсаров.

Андрей вдруг уловил в его голосе сожаление и решил выяснить причину.

Тот ответил на вопрос:

– Ты прав. Я действительно пожалел о том, что не являюсь кадром в международном энергетическом сообществе, а было бы неплохо, правда? Нам сюда.

Перед ними выросли громадные двери, а потом – не менее громадный охранник в костюме от Армани и с запахом от Нины Риччи. Инсаров опередил его.

– Знашь, чаво нам нада?

Охранник подтвердил свое университетское образование на приличном деловом языке.

– Полагаю, вы хотите получить справку об окончании центра делового русского языка. – Он осклабился. Что означало: хрен вы пройдете. По ту сторону порога ваша территория, по эту – моя.

– Шефа свистни, – настоял Виктор.

И вскоре увидел копию охранника, но лет на десять старше: такой же лысый. Только его мышечные складки на затылке перекочевали на горло и превратились в подбородки.

– Мы ищем декана, профессора по фамилии Инсаров. Ему сейчас за семьдесят. Если он не преподает, то, может быть, изредка читает лекции?

Охранник, видимо, был простужен или берег голосовые связки. Он жестом поманил посетителей за собой. Когда они остановились у Доски почета, он указал на портрет женщины лет шестидесяти.

– Инсарова Ирина Львовна, – вслух прочитал Инсаров, справляясь с волнением. – Доктор экономических наук. Это она, – он посмотрел на Андрея. Дальше перевел взгляд на охранника. – Адрес профессора вы, конечно, нам не дадите.

– Ну конечно, – подтвердил тот, дежурно улыбаясь.

Виктор связался по телефону с Вадимом.

– Привет, напарник. Пробей по базе данных Инсарову Ирину Львовну. Ей за семьдесят. Хотя выглядит она на шестьдесят.

– Это все?

– Есть и второй человек.

– Не тяни.

– Инсаров Виктор.

– Отчество не знаешь?

– Нет. Возраст… Ему в районе пятидесяти. Возможно, проживает по адресу первого человека.

– Я перезвоню через пять минут, – ответил Вадим. – Тебе нужны паспортные данные, номера телефонов?

– Адреса и номера телефонов.

– Жди.

Виктор прислонился к перилам пешеходного моста, ведущего к входу университета на втором этаже. По обе стороны эстакады стояли на страже фонарные столбы, полоскались на ветру флаги по центру асфальтированной площадки.

Машину они оставили возле автобусной остановки «Юго-западная», подъехав к университету по проспекту Вернадского.

– О чем задумался? – спросил Виктор.

– Трудно сказать, – ответил Андрей. – Думаю о человеке, который, возможно, знал мою мать, расскажет о ней. После посещения клиники меня не отпускает ощущение, что я листаю историческую книгу, пусть даже события в ней сжаты до судьбы одного человека. Книга судьбы. Не могу сказать по-другому. Обычно так пишут, но не говорят.

– Точнее не скажешь, – покивал Счастливчик. – Какие впечатления у тебя остались после визита в психушку, можешь сказать? Я ориентирую тебя более точно: клиника – это то место, где умирала твоя мать.

– Сострадание. Боль. И еще жалость – она меня полоснула ножом, – с трудом, словно впервые употреблял эти слова, ответил Андрей. И продолжил так же неумело: – Я ощутил ненависть к тем, кто засунул ее в психушку. Несправедливо. Пусть она была умалишенной, пусть, но с ней поступили как с бешеной… Я будто сам задыхался в смирительной рубашке. Все было так реально… Мне показалось, мать смотрит на меня, стоя позади зеркала. И я смотрел на нее, но не видел, только чувствовал. Чувствовал дыхание матери. Что-то холодное заполнило мою душу.

– Почему холодное? Мысли о матери должны быть теплыми. – Виктор по-отечески потрепал Андрея по плечу и ответил на звонок по сотовому: – Слушаю, Вадим. Улица Покрышкина? – Он глянул на Андрея. – Это буквально за углом. Я хорошо знаю этот район. А что с адресом Виктора Инсарова?

– Готовь диктофон, я продиктую адреса.

– Не нужно, Вадим, – после непродолжительной паузы отказался Инсаров. – До встречи.

Дом матери Инсаров мог найти с закрытыми глазами. Они поднялись на третий этаж. Глядя на массивную «в два света» дверь, Виктор приготовил мобильник и пояснил:

– Возможно, она принимает только по записи. Или не принимает без предварительного звонка. Тогда придется набрать ее номер.

На звонок откликнулась женщина лет сорока. Она открыла дверь и приятным голосом спросила:

– Вам кого?

– Мы к профессору Инсаровой, – ответил Виктор. – Передайте ей, что речь пойдет о сыне Ирины Львовны. Кстати, сам Виктор дома?

– Подождите минуту, – ответила женщина, с подозрением посмотрев на незнакомцев.

Она вернулась раньше и жестом пригласила гостей войти.

– Обувь можете не снимать, – сказала она. – Идите за мной.

– Приличная квартира, – чуть слышно сказал Андрей.

– Профессорская, – прошептал в ответ Виктор.

В одной из пяти комнат сидела за круглым столом, накрытым скатертью, семидесятилетняя женщина. Седые волосы убраны назад, очки в массивной роговой оправе сидят на кончике носа, а она смотрит поверх них. Точнее, она делала вид, что смотрела. Первое, что услышали гости, это не приветствие, а проклятие в адрес плохого зрения.

– К черту очки! – она сняла их и бросила на стол. – Вы знаете, что в клиниках по коррекции зрения сплошь шарлатаны? – И продолжила без паузы: – Представьтесь, пожалуйста, кто вы. И присаживайтесь за стол, не стесняйтесь. Рита принесет чай, печенье.

– Я работаю в сыскном агентстве, – сказал Виктор, принимая приглашение и облизывая пересохшие губы. – Веду дело об исчезновении женщины по имени Ольга Чиркова.

– Значит, ее настоящая фамилия Чиркова, – в задумчивости протянула Ирина Львовна. – А паспорт был выписан на имя Ольги Шифриной. И мой Виктор тоже стал Шифриным. Почему они выбрали еврейские фамилии? Все просто. Евреи не подвергались тщательным проверкам со стороны шведских спецслужб, их принимали охотно, впрочем, охотно и провожали – в Америку или Англию. В Швеции много иудеев, мусульман, католиков, православных, но большинство шведов – лютеране. Чувствую, вы мало что поняли. Вы ищете людей, но не найдете даже их теней. Мой сын и та женщина, которой он устроил побег из психбольницы, бежали в Швецию в 1984 году. Кто ваш клиент… вы так и не представились?

– Валентин, – ответил Виктор. – Мой клиент сейчас рядом со мной. Сын Ольги Чирковой.

– Сын Ольги Чирковой, – повторила женщина, покивав, – в это я охотно верю. Только не трудитесь внушить мне, что он является моим внуком. Я много слышала об аферистах всех мастей. Эта квартира, – Инсарова постучала ногой в тапочке, – уже завещана. Кому – об этом знаю только я и мой нотариус.

– Мы не аферисты, – ответил Андрей, – и я не ваш внук. Мне двадцать шесть лет.

– Слава богу, – делано вздохнула хозяйка. И поторопила себя: – К делу. Почему я иду вам навстречу, вы узнаете чуть позже. Виктор позвонил мне из телефона-автомата и назначил встречу в кафе на Сретенском бульваре. Потом была еще одна встреча, когда он передал мне фото на загранпаспорта. И это была последняя наша встреча, его я больше никогда не видела. Но мне больше запомнилась встреча в кафе. Помню, на мне было пальто с воротником из норки, норковый берет… Он начал не с места в карьер, попросив помощи, но стиль его показался мне вызывающим. За ним он прятал истинное настроение и чувства. Для меня это было очевидно, и я не могла ему не поверить. Как не могла отказать в помощи? А теперь обещанные откровения, причины. Я была плохой матерью, он был плохим сыном, что к этому можно добавить? Наверное, то, что вытекало из этого: мы стоили друг друга. Вряд ли я из уважения к его чувствам решила ему помочь, а вот из уважения к его замаскированной правде – да, не скрою. Этот момент показался мне очень симпатичным. Вы меня не поймете, и не пытайтесь понять, для этого нужно быть моим сыном – я говорю о взаимоотношениях. Нас обоих съела работа.

– Вы сказали, что не видели Виктора…

– Прошло двадцать три года, – пришла на помощь Ирина Львовна. – Его нет в живых. Я это знаю наверняка. Он бы сто раз побеспокоил меня, о чем-то попросил, принес дурацкие розы.

«Поздравляю тебя с днем рождения, ма. К списку твоих пожеланий хочу добавить одно: не переживай за меня».

– Знаете, как он себя называл в школе? «Упавшим с генеалогического древа».

– Почему?

– Рощин-Инсаров, российский актер, появившийся на свет в 1861 году, наш дальний родственник. – Женщина взяла паузу. – Моего сына нет в живых – я получила хотя бы открытку с кроваво-красными цветами. Его просьба – все, что осталось от него. Если бы не она, не содержание нашей беседы, не ее стиль, не правдивость, я бы и пальцем не пошевелила.

– А если вы ошибаетесь? – спросил Виктор.

– Он тем более не появится. Он постесняется своих пятидесяти лет и вряд ли захочет увидеть свою семидесятилетнюю мать. В двадцать семь он уже называл меня старухой. Как бы он назвал меня сейчас? Что бы он подумал обо мне? Может быть, вы попробуете?

– Не знаю, с чего начать…

– Помнится, он сравнивал меня с Маргарет Тэтчер и называл меня железной старухой.

– Я попробую. Только без обиды. – Виктор помолчал. – Морщинистая, подслеповатая, с ржавым, но все же прочным скелетом. Вот уже никогда не думал, что буду по ней так скучать.

– Спасибо вам, – тихо сказала Ирина Львовна и отвернулась к окну. Она давала понять, что аудиенция в ее «премьерском» кабинете окончена.

– Что скажешь? – спросил Андрей, когда они спустились с третьего этажа и вышли на улицу.

– Скажу, – ответил Виктор, прикуривая на ветру, – что старуха в этом платье напомнила мне лошадь, завернутую в плед.

– Урод, – тихо вспылил Андрей. – Можешь считать это комплиментом.

Так они перешли на «ты».

Андрей быстро поостыл, подумав: Счастливчику плевать на переживания людей. Шпик, сыщик, соглядатай, что к этому можно прибавить?

Виктор вернул его к визиту.

– Не заметил ничего необычного?

– Почему же? Едва ты назвал имя моей матери, как Ирина Львовна моментально вспомнила ее. Она не окунулась с головой в память. Она, показалось мне, все эти годы жила прошлым. Несоответствие. Она и Виктор только говорили о прохладных отношениях, на самом деле между ними лежал теплый мостик. – Это сравнение родилось ниоткуда. Мгновением позже Андрей понял, что это не так. На мосту у входа в университет сам Счастливчик сказал ему: «Мысли о матери должны быть теплыми».

– Куда мы сейчас? – спросил Андрей, занимая место в машине.

– Заедем ко мне домой, – отозвался Инсаров. – Что-то я взмок. Мне нужен душ, нужна свежая рубашка.

– Сомневаюсь, что в твоей квартире найдется что-то свежее.

– А вот тут ты в точку попал. – Виктор чертыхнулся, бросив взгляд на циферблат. – Совсем забыл: у меня сегодня запланирована видеоконференция. Не хочешь принять участие?..


9

«Мама…» – прошептал Андрей, едва перешагнул порог квартиры, которую Инсаров называл «Хибарой самого быстрого стрелка». В прихожей громоздился двустворчатый шкаф, вывезенный, судя по всему, из заводской раздевалки. В единственной комнате слева от двери нашел себе место старый шифоньер с антресолями, рядом – кровать-полуторка, застеленная клетчатым пледом с рисунком кошки посередине. Хотя… кошка на поверку оказалась настоящей. Она словно сошла с полотна, потянулась, выгибая спину, разогнулась, подбирая лапки, и прошлепала к хозяину. Потершись о его ногу, потрусила впереди него на кухню.

– За мной не ходи, – предупредил Счастливчик. – И вопросов не задавай. Здесь нет женщины, которая бы вымыла полы, помыла посуду, полила цветы. Здесь ты найдешь мужчину, способного прокормить свою кошку. Если ты спросишь, есть ли что-то чистое в моей берлоге, я отвечу так: это моя совесть и пара рубашек.

– Тебе нравится жить в грязи? – спросил Андрей, заглядывая на кухню, где хозяин выкладывал в миску кошачий корм.

– Мне не нужен дом для демонстраций. Мне нужен дом, в котором я чувствовал бы себя комфортно. То же самое касается и работы. А работы у меня навалом. – Он махнул рукой. – Бесполезно объяснять. Кофе?

– Нет.

– Пива?.. Тоже нет? Тогда убери мой свинарник. Швабра в туалете. Вымоешь полы, можешь считать, что на сегодня список добрых дел ты закрыл.

– Кроме работы ты чем-то интересуешься?

– Бьюсь над многими вопросами, – ответил Инсаров, налив пива в стакан.

– Например?

– Например, чем моют голову лысые – мылом или шампунем; у пигмея маленький рост или маленький член; сколько клеток в одноклетчатом организме; есть ли разница, каким классом падать – первым или вторым? Список не закрыт.

– Еще час назад ты мне казался другим. Ты говорил, что дверь в прошлое для тебя закрылась навсегда. Но ведь воспоминания остались. Неужели ты забыл о море?

– Ты неправильно говоришь. Если говорить «море», то обязательно прибавлять «бескрайнее». Если говорить «пучина», то добавлять «бездонная». Субмарина и ее манящая теснота. Дружба и долгие, трудные дни похода. А если ты говоришь о письмах, то только о тех, которые скопились у тебя под подушкой.

– Ты не был виновен в той трагедии. Почему ты решил бежать за границу?

– Вы виновны, и вы свободны. С только такой формулировкой меня могли отпустить из военной разведки. Но по всем канонам ГРУ, исходя из ситуации, в которой я оказался на правах посвященного в глубины секретов разведведомства, меня впереди ждала натуральная кара.

К заявленной Инсаровым видеоконференции все было готово. Работал компьютер, жужжа вентиляторами, на обрезе монитора мигал красный огонек, символизирующий готовность программного обеспечения.

Андрей подумал о том, что хозяин квартиры придержится обещаний – примет душ, побреется, наденет свежую рубашку, завяжет галстук и только потом изобразит улыбку, глядя в зрачок видеокамеры. На такие мысли Андрея натолкнули и «официальные заявления» Счастливчика: видеоконференция, телемост. Но «гениальный сыщик» как был в черной майке и безрукавке, так и занял место за рабочим столом. Видимо, влез в голову Андрея и ответил на его немые вопросы.

– Друга давно не видел. Хотя по телефону каждую неделю общаемся. Мы с ним в одной тюрьме сидели.

Для Андрея это стало неожиданностью. Глядя на этого лысоватого, чуть склонного к полноте человека, никак не скажешь, что он мотал срок. Интересно, где, подумал Андрей, в Магадане? И озвучил свой вопрос, понимая, однако, что лезет не в свое дело. С другой стороны, расположение к нему Счастливчика указывало на откровенность.

– Срок я отбывал в Швеции, – ответил Инсаров.

– В Швеции?

– Ну да. Я «выпускник» сундсвалльской тюрьмы. Сидел за убийство. Моя камера окном выходила на Ботнический залив, и мне, ей-богу, казалось, что я различаю берега Эстонии, хотя до нее было полтысячи километров. А Саша – грек сидел в соседней камере. Из его окна открывался совсем другой вид: на побережье залива, на «Высокий берег», как называют то место шведы. Мы часто встречались в прогулочном дворике.

– Сколько же лет тебе дали?

– Двадцать, – в некотором смущении ответил Виктор. – Этот срок, как говорит мой друг, я прочитал от корки до корки. У нас говорят, «от звонка до звонка». Александр освободился год назад. А вот, кстати, и он.

Инсаров широко улыбнулся, когда связь с удаленным компьютером наладилась, а на экране монитора появилось заросшее лицо человека лет пятидесяти пяти.

– Калос тон! – приветствовал его Виктор по-гречески.

– Я су, Лаки! Хроньа ке заманьа![3]

Инсаров перешел на русский.

– Помнишь русскую поговорку: больше двух – говори вслух?

– Рядом с тобой кто-то есть? Надеюсь, это не надзиратель в вашей тюрьме.

– Нет, – рассмеялся Виктор. – Это мой молодой друг. Покажись, – попросил он Андрея.

Тот нехотя склонился над плечом старшего товарища и глупо улыбнулся в камеру. Тотчас получил подтверждение, что его изображение дошло до грека. Тот радостно осклабился:

– А он ничего, симпатичный. Нам таких милашек жутко не хватало в тюрьме.

Чирков придвинулся ближе к видеокамере и раздельно произнес:

– Я не педик, ясно?

– Конечно, ясно. Извини, если наш разговор оскорбил твои чувства. Нам жутко не хватало женщин, – исправился Саша. – Помнишь Хельгу Эриксон, надзирателя в юбке?

– Я не помню. – Андрей ткнул пальцем в плечо хозяина квартиры. – Он наверняка помнит.

– Она была здорово похожа на американскую актрису Кэтлин Тернер, – подтвердил Счастливчик. – Господи, у нее были такие ноги, что я позволил бы ей вытоптать мою душу.

Андрей громко сказал:

– Вижу, вы собираетесь мастурбировать. Не буду мешать. – И вышел из комнаты.

На кухне он устроился на широком подоконнике, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к откосу. Закурил, распахнув штору. Отчего-то представил себя со стороны, с улицы. Его силуэт отчетливо виден снизу. В обрамлении оконной рамы это похоже на картину. Типа «Одинокий курильщик», усмехнулся он. И выругался: «Черт меня дернул явиться в сыскную контору. Меня не принимают всерьез даже незнакомые греки».

Теперь ему стала понятна заминка Счастливчика, когда Андрей спросил его: «Ты добрался до Стокгольма?» – а он ответил: «Да. Но это совсем другая история…» История заканчивалась в тюрьме.

Он вернулся в комнату, когда два сокамерника, русский и грек, сжигали телемост:

– Пэрасэ апо то спиты мас. – Что означало: «Приезжай в гости».

– Эфхаристо, опоздипотэ та эрто, Саша. – «Спасибо, обязательно приеду».

Счастливчик разложил софу, бросил на нее сложенную в несколько раз простыню, одеяло, наволочку, пояснив насчет нее:

– Заправь в нее подушку от софы. У меня есть лишняя пуховая подушка, но я на ней спал, и не раз, пускал слюну, пару раз облевался. Если хочешь…

– Не хочу, – быстро отозвался Андрей.

Когда лег, заложив руку за голову, спросил:

– Ты сказал, что служил в Московском военном округе. При чем тогда 20-я армия в Воронеже?

– Слушай, салага. Структурно Московский округ состоит из двух армий: 20-й – штаб и управление в Воронеже – и 22-й гвардейской общевойсковой – штаб и управление в Нижнем Новгороде. Да-да, в Нижнем, несмотря на то, что он входит в Приволжско-Уральский военный округ.

Андрей быстро уснул – сказалась бессонная ночь накануне и очень тяжелый, насыщенный эмоциями день.

Виктор долго не мог уснуть. Он точно знал, что сегодня ему приснится бар-ресторан, низкие потолки с изображением туч и сверкающих между ними молний, люди вокруг безликие. Точнее, все они отвернулись от него, смотрят куда угодно, только не в его сторону. А он рассказывает о себе всем и никому. В его руках бокал вина. Он часто прихлебывает и отирает красные губы. Он молод, ему нет и тридцати.

«Корвет "Безбрежный" исчез с экрана радара автоматического наблюдения… Корвет "Безбрежный" исчез с экранов радаров морских паромов. Возможен захват корвета террористами».

«Слушай приказ. Группа, которая в плане операции является условно-штурмовой, перешла на сторону противника… Огонь вести на поражение… Вопросы?»

Под свист пуль, под яростный «недружественный» огонь спецназовцев он снова засыпает. И оказывается в тесноте стокгольмского бара-ресторана с нависшими над столиками черными тучами. И там за бокалом вина он рассказывает о том, что ему не дает покоя сон:

«Я один в тесной камере. Через щели и ослабшие в ржавом металле заклепки сочится вода. Соленая вода. Я понимаю, что это мои невыплаканные слезы…»

Он видел сны совсем другого человека, и это было самое страшное, что могло присниться.


10

Андрей проснулся от прикосновения чьей-то руки. Открыл глаза и увидел склонившегося над ним хозяина, одетого как на парад: серый в полоску костюм, темная рубашка, галстук. Он аккуратно выбрит, источает тонкий аромат хорошего одеколона.

– Ты чего? – Андрей бросил взгляд на окно, за которым только-только всходило солнце. – Который час?

– Уже семь.

– Уже?!

– Вставай, солдат, тебя ждут великие дела. Марш умываться. За завтраком расскажешь, по какой причине ты вчерашнюю ночь таскался по барам. Вставай, вставай. Новую зубную щетку найдешь в стаканчике.

Виктор приготовил завтрак – разогрел в микроволновке жареные куриные крылышки, посыпав сверху тертым сыром и поперчив красным перцем.

– Извини, вчера я не предложил поужинать. На сытый желудок снятся кошмары. По мне, так лучше плотно позавтракать.

Он ел и слушал Андрея, который свой рассказ начал с таблички в приемной: «Пожалуйста, подождите».

– Ты хорошо знаешь девушку, за которую вступился?

– Совсем не знаю. Просто она мне понравилась. Что посоветуешь?

– Не люблю давать советы. Я назову тебе два варианта действий, а ты выберешь один.

– Согласен.

– Ты должен крепко запомнить следующее: тебя не простят, если ты даже приползешь на коленях. Лучшее, что тебе смогут предложить, чтобы ты искупил вину и возместил ущерб, – например, убить кого-нибудь. И это обычная практика. Вариант первый: тебе придется залечь на дно – серьезно и надолго. В этом случае тебе понадобится серьезная же помощь. Второй вариант: устранить проблему. То есть сделать так, чтобы тебя не искали. Назови мне имя твоего босса.

– Тарас Зарянко.

– Кличка – Гетман, – мелко покивал Виктор. – Я слышал о нем. В Москве у него одна из крупнейших строительных фирм. Связи в мэрии, выгодные контракты, дешевая рабочая сила, сверхприбыли. Серьезный оппонент. Но у него есть ахиллесова пята, хотя сам себя он считает неуязвимым. Он слишком самонадеян. Если убрать Гетмана, его окружение начнет искать убийцу, а про тебя больше не вспомнят.

– Наоборот. Сразу всплывет наш конфликт.

– Ты чем его по голове съездил?

– Вешалкой.

– Вот если убить его вешалкой, тогда подумают на тебя. Но если убрать его из снайперской винтовки?.. То-то и оно. Поел? Иди мыть руки.

– Ты со мной, как с ребенком, обращаешься.

– Как с учеником, – уточнил Виктор.

– Зачем тебе это?

– Я помогу тебе, а ты поможешь мне.

Андрей некоторое время не сводил с него глаз.

– У тебя свой Гетман, да?

– Скажем так, я одному человеку дал слово закончить одно дело. А свое слово я всегда держу.

– Кто этот человек?

– Его давно нет в живых. Но я тебе все расскажу. Обещаю. Мой руки, ученик, – по-отечески улыбнулся Виктор.


11

И в этот день Татьяна уходила с работы опустошенная, с безразличием на лице. Что такое чувство душевного конфликта и стеснение перед самой собой, она давно забыла, однако не потеряла надежды вернуть эти ощущения. Вернуть хотя бы их.

Она остановилась и прикурила сигарету, выпустила дым вверх, высоко задрав голову. Она эффектно смотрелась на этой нарядной московской улице, одетая в короткую юбку, сапоги на шпильках, в черном берете с белой звездой, с кожаной сумкой через плечо, с коричневой сигаретой в ухоженных пальцах, с клубом дыма вокруг полных ярко-красных губ. Она подавила в себе желание послать подальше парня лет восемнадцати, который бросил приятелю: «Классная телка!» Он не знает, сколько раз нужно продать себя, чтобы выглядеть классно. Но прежде нужно выжить и снова продать себя. Потом отдать все, что ты заработала, чтобы получить свободу… и снова оказаться в зависимости.

– Сволочь! – скрипнула она зубами, мысленно терзая длинными ногтями слюнявую морду Гетмана.

Она устроилась в эту строительную фирму с главным офисом в центре столицы всего неделю назад, а свое резюме разослала в несколько фирм. Она не знала, что порядочность сотрудников фирмы проверялась сотрудниками безопасности. И все же, установив, что данные о высшем образовании и стаже работы – липа, ее приняли на должность секретаря.

Они знают свое дело, усмехнулась Татьяна, щелчком отбрасывая сигарету. Не выйдешь на работу, приволокут силком. Не дашь – изнасилуют.

Отказаться от встречи означало умыться вечером в подъезде соляной кислотой. У этих сволочей не заржавеет.

Она шла по улице вдоль витрин дорогих бутиков и не замечала за собой слежки. Но Виктор Инсаров сразу заметил двух парней, которые не отпускали ее дальше чем на пятьдесят метров. Он и Андрей тотчас воткнулись им в хвост.

– Она им даром не нужна. Через нее они хотят выйти на тебя, – сказал Инсаров Андрею. – Собственно, я убедился, что ты мне не врал.

Он успел осмотреть Татьяну более внимательно, можно сказать, придирчиво.

– По всему видно, что одевается она не у Славы Зайцева, а в другом салоне, который выпускает краску для светофоров и дорожных знаков.

– В каком смысле?

– Она вся кричит и светится. Даже 14-летние не одеваются так.

– А как одеваются 14-летние?

– Медленно. Пойдем. Мы увидели все, что хотели.

В машине Андрей, почерпнувший впечатлений, сказал:

– Я хочу отомстить.

– Я тебя понимаю.

Андрей набрался духу и повторил, сделав существенную поправку:

– Я хочу отомстить… учитель.

Казалось, Инсаров только и ждал этого. Он придвинулся к Андрею близко и задышал ему в лицо:

– Я научу тебя тому, чего не видели ни сам Гетман, ни его окружение, ни здешний ОМОН. Но запомни одну вещь: если ты скажешь «я не могу, я устал, у меня не получится», мы тотчас распрощаемся.

– Согласен.

– Ну тогда держись, – усмехнулся Инсаров.

Он вынул из кармана паспорт и бросил его на колени пассажиру.

– Откуда у тебя мой паспорт? – удивился Андрей.

– Вадиму пришлось залезть в твою квартиру: с крыши по балкону на четвертый этаж. Кстати, это он пробивал твою подружку и установил, что у нее в одном месте ветер, а в другом дым. Он повелся за «немыслимый» гонорар, который я посулил ему в этом деле. Твою квартиру, между прочим, неплохо охраняют гетманские парни. Ни одна вещь не пропадет, пока тебя не поймают. На этот счет можешь быть спокойным.

– Ты используешь меня.

– И я хочу, чтобы ты об этом не забывал. Я помогу тебе. Но если ты решишь вильнуть хвостом, я убью тебя. – Голос Инсарова прозвучал холодно. – Больше никаких вопросов. Потренируйся. Завтра вечером мы уезжаем в полевой лагерь под Самарой. – К паспорту Андрея Чиркова он присовокупил билет на фирменный поезд «Жигули». – Поезд отправляется завтра в 18.50. Ты можешь отказаться до того момента, когда поезд тронется в путь. А теперь дай мне адрес гетманской фирмы. Приедем ко мне, набросаешь на бумаге подробный план. Это легко сделать, если ты припомнишь схему пожарной эвакуации. Они обязательно должны быть развешаны по всем этажам. Как только ты сядешь за работу, у тебя сработает моторная память. Перед глазами всплывет то, о чем ты, как может показаться, позабыл.

Андрею показалось, Счастливчик внушил ему это. До того как сесть за стол, он смутно представлял план по эвакуации персонала фирмы: белый лист и хаотичное переплетение жирных линий. Но едва авторучка коснулась бумаги, он припомнил все до мельчайших деталей. Просто удивительно.

Инсаров тоже время не терял. Пока его подопечный корпел над планом, он изучал объект в масштабе. В его голове начал вызревать незамысловатый план убийства. Когда он вернулся домой, Андрей вдруг попенял ему по поводу боковых мест в плацкартном вагоне. Виктор ответил обстоятельно.

– В купе ты словно за столиком на четверых в ресторане, обязан поддерживать разговор. А в плацкарте ты словно растворился среди пятидесяти пассажиров. Ты никого не замечаешь, и на тебя всем плевать. – Он придвинулся к собеседнику ближе. – Тебя ищут, не так ли? А письмо лучше всего прятать в почтовом ящике. – Он занял прежнее положение. – Лично я предпочитаю верхние места.

– Вроде кроватей на подлодке, – сравнил Андрей.

– Койки, – поправил его Виктор. – На кораблях и подлодках койки.


12

Самарская область


Поезд прибыл в Самару точно по расписанию. С привычными ощущениями, что ты уже в другом городе, Инсаров первым вышел из вагона, поблагодарив проводника, и зашагал по брусчатке в сторону высоченного здания вокзала. Он был одет, как и накануне: серый пиджак, темная рубашка, темные же туфли. За собой вез синюю багажную сумку на роликах. И будто не замечал Андрея. А тот почувствовал в атмосфере этого города привкус свободы. Он вздохнул полной грудью, ощутив прилив сил, избавившись наконец-то от чувства страха, который преследовал его в столице. Теперь он мог снова по-пионерски отрапортовать: «Я, Андрей Чирков, вступая в ряды незнакомой мне организации, клянусь расти в духе военно-патриотического воспитания…»

– Лагерь далеко от города? – спросил он, догнав старшего товарища. А тот преобразился, прибыв в другой город, стал немногословен, хмур, сосредоточен.

– Все еще тешишь себя мыслью попасть в пионерский лагерь? – мрачно усмехнулся он. – Тебе не светит даже лагерь скаутов. С системой внешкольного воспитания ты давно пролетел.

Они вышли на Комсомольскую площадь, где от автомобилей на проезжей части и за ее пределами рябило в глазах. Отказавшись от услуг зазывал на такси, Инсаров протиснулся в плотной толпе к троллейбусной остановке и поднял руку, останавливая частника.

– Осипенко – Ново-Садовая.

– Двести.

– Поехали. – Виктор занял место на переднем сиденье. Андрей устроился сзади.

Водитель занял крайний левый ряд на дороге с односторонним движением и повернул налево по Красноармейской.

До улицы Осипенко было не так далеко, но машины по узким улицам старого города еле продвигались, время в пути заняло сорок минут.

Расплатившись с водителем, Инсаров завернул на небольшой рынок. Не прицениваясь, указал на банки тушенки:

– Коробку говяжьих, коробку свиных. Еще две коробки вермишели. Большие коробки, – поправил он продавца, – по пять килограммов. Мешок пшена.

Андрей опустил руки. Только сейчас полевой лагерь предстал перед ним реально. Такими вещами, как крупная партия тушенки и крупы, не шутят, пронеслось у него в голове.

Инсаров вывел его из ступора. Вынув из сумки «челночный» клетчато-полосатый баул, он коротко бросил:

– Клади продукты в сумку.

В соседнем лотке он купил шестьдесят пачек сигарет, спички. В следующем – мыло, зубную пасту. Еще в одном – водку. Из Андрея едва не вырвалось: «Этот чертов баул мне все руки оттянул». Но вовремя вспомнил о наложенном табу на выражения «я не могу, я устал, у меня не получится».

– У меня получится, – тихо, с хрипотцой прошептал он, – дотащить эту сумку до полевого лагеря. Там я и умру.

Он всю дорогу до Самары представлял себе этот полевой стан. Чудилась заброшенная войсковая часть с сохранившейся беговой дорожкой вокруг стадиона. А еще полоса препятствий, о которой он только слышал, но ни разу не видел даже в своем мотострелковом подразделении. Видимо, пришла пора познакомиться с ней.

Еще он представлял макеты домов с черными глазницами окон. Как наяву, видел Счастливчика на обрезе макета: в очках, с газетой в кармане, с веревкой в руках, по которой карабкается на самый верх его подопечный… Андрей убивал время в пути, гнал тревожные мысли.

Закупив продукты, они пошли вниз по Осипенко. Инсаров, как и прежде, катил сумку на роликах. Андрей изнемогал под грузом тяжеленного баула.

– У тебя нет еще одной сумки на колесах? – не вытерпел он. И тут же пошел на попятную, напоровшись на ледяной взгляд учителя. – Я не жалуюсь, просто спросил.

– Нет, – просто ответил Виктор.

Они спустились до набережной, с которой вид Волги произвел на Андрея сильное впечатление; широкая река показалась ему морем. Насладиться этим зрелищем ему помешал все тот же Счастливчик. Андрею пришлось догонять его, спускавшегося по ступеням к дамбе.

Вдоль берега выстроились лодки. Как и на железнодорожном вокзале, здесь прозвучало знакомое:

– Такси. До Рождествено, в Попов угол…

– В Шелехметь, – назвал пункт назначения Инсаров и с уверенностью человека, которому никогда и ни в чем не отказывают, шагнул к лодке и поднял на нос свою сумку.

– Конечно, – сказал моторист, малость обескураженный беззастенчивостью клиента. Он помог Андрею втащить на борт сумку, оттолкнул лодку от берега и, дернув ручку стартера, завел двигатель.

Он провел лодку Воложкой – через Проран, пенившийся водоворотами, оставляя село Рождествено справа.

Шелехметь находился на пересечении Волги и протоки, названной Воложкой. Моторист причалил к берегу в пятидесяти метрах от пристани, о которую терся речной трамвайчик. Воложка была тихой протокой, а на этом берегу Волга показывала крутой нрав волнами, сильным течением. Что не мешало сотням горожан, выбравшихся за город. Выше и ниже по течению раскинулся целый палаточный лагерь.

Лагерь. Неужели приехали, обрадовался было Андрей. И снова наставник потушил его эмоции, сверкнув глазами: «За мной».

На одной из ниток понтона стояла в «пауке» «Казанка-5» с подвесным мотором. Инсаров шагнул с понтона на нос катера, уверенными движениями снял тент с ветроотбойного стекла. Продвигаясь по лодке, снимал крючки с бортов. Наконец сложил тент, положив дуги на стлани.

– Готовишься к погружению? – не удержался от колкости Андрей.

Инсаров бросил все дела и целую минуту не сводил глаз с младшего товарища. Наконец сказал:

– Не думай, что мои мечты когда-нибудь разобьются о берег. Извини, с утра я немного не вполне. Открывай носовой люк, складывай в отсек продукты. У моей лодки своеобразный норов: она хорошо идет при загруженном баке. Бак – это передняя часть судна, носовая надстройка.

– Нам далеко ехать?

– Ездят на лошадях, а на катерах ходят. Идти нам два часа ровно. Шестьдесят километров или тридцать две морские мили. Конечная остановка – поселок Владимировка.

Виктор снял защиту с мотора – металлическую пластину, повторяющую профиль «ноги» двигателя, закрытую на замок, опустил мотор в воду. Снял колпак и убрал его в кокпит. Подкачал топливо грушей и взялся за рукоятку стартера. Дернул раз, другой. «Вихрь» мощностью тридцать лошадиных сил завелся с третьей попытки.

– Пусть поработает на холостых, – сказал Инсаров. – Будет глохнуть, дай газу – дальняя к борту ручка. Пойду отмечусь у шкипера.

Он открыл носовой люк и вынул две бутылки водки. Положив их в пакет, пошел по мосткам.

Раздетый до пояса шкипер глянул в окно, выходящее на Волгу. Мысленно потер руки, увидев своего знакомого: Счастливчик никогда еще не оставлял дежурных без презента. А это «обязательный» литр водки. Он был единственным клиентом, которому шкипер задавал вопрос: «Когда снова тебя ждать?»

Он заранее открыл журнал, нашел в списке номер места, за которым следовали госномер, фамилия владельца. О нем он знал немного: ходит на Васильевские острова, останавливается у местного участкового, вместе рыбачат, отдыхают.

– Привет, Володя! – поздоровался Инсаров. – Сегодня твоя смена?

– Как видишь. Мотор сразу завел? Я его на прошлой неделе прочихаться заставил. Далеко идешь?

– Екатериновка, Владимировка, в Кануевку зайду приятеля повидать.

– Так и запишем. С этим у нас сейчас строго, – бормотал под нос шкипер, открывая журнал. – Как только передали маломерный флот МЧС, писанины стало больше, а порядка меньше. Только успевай отстегивать.

– Сегодня они где-нибудь стоят?

– Выше по течению стоят, у Прорана. Ниже сегодня уже ни егерей, ни инспекторов не будет. Да, кстати, я брал у тебя бензин. Все в порядке, канистры и баки я снова заправил. Давай твое удостоверение и квитанцию об оплате.

Шкипер записал данные в журнал. В отдельной графе отметил пункт назначения и уточнил:

– Ты когда вернешься?

– Думаю, через месяц.

– Так и запишем.

Виктор передал водку шкиперу со словами благодарности:

– Спасибо, что присматривали за катером.

Отчалив от пристани, Виктор взял курс на остров Быстренький. В середине его он, зорко всматриваясь в береговую линию, указал на приметную сосну с тремя верхушками. Видимо, несколько лет назад верхушку спилили, и главными стали сразу три верхние ветки. Словно опережая друг друга, они вымахали, и верхушка стала похожа на трезубец.

Виктор сбросил газ, и «Казанка» мягко ткнулась носом в песчаный берег.

– Остров необитаемый? – спросил Андрей, заметив, что на этом большом острове нет ни палаток, ни лодок.

– Заповедник, – ответил Инсаров. – Приставать к берегу нельзя. А нам можно, – опередил он спутника. – Сегодня егеря отдыхают.

Только сейчас он снял пиджак, рубашку, брюки, переоделся в штаны цвета хаки и черную майку с короткими рукавами, надел кроссовки. Он буквально преображался на глазах. В его движениях появилась острота. Переодеваясь, он оглядывался, прислушивался и в этом походил на хищную птицу, вцепившуюся когтями в свою жертву. И вообще, это был не тот человек, с которым Андрей познакомился несколько дней назад. Что-то в нем настораживало, пугало. Если бы Андрей раньше разглядел в нем нынешние черты, отказался бы от любого предложения.

Из необъятного носового отсека Инсаров достал брезентовый чехол и освободил его от армейской лопатки. Отдал распоряжение Андрею:

– Переодевайся. Найдешь меня в лесу.

Парень, четко представляя, что аукать в лесу бесполезно – не дождешься ответа, переодевался на ходу, ограничившись тенниской.

Около ста метров они шли в полном молчании. Наконец Инсаров остановился и указал на дуб с громадным дуплом на уровне человеческого роста. От него он сделал пятнадцать шагов на восток, развернулся на девяносто градусов и отмерил двадцать шагов на север. Остановился и присел на корточки. Похлопал ладонью по земле и воткнул в то место лопатку, обозначая середину схрона.

– Копай аккуратно, – наставлял он ученика. – Дерн снимай небольшими пластами, чтобы не ломались, и складывай в сторонке. Дважды этот схрон мы использовать не будем, просто приучайся к порядку.

– Глубоко копать? – спросил Андрей, не без воодушевления берясь за работу; он мог с уверенностью сказать, что именно находится под слоем земли.

– Метр, не больше, – ответил Виктор. – На здешних островах можно найти сотни подобных схронов. Прячут все, что нельзя увезти в город после летних отпусков: доски под настил, каркасы под кухни. – Он присел на поваленное дерево и прикурил сигарету. Его жалили комары и слепни, которые преследовали лодку от самого поселка, но он, казалось, не замечал этого. Он смотрел, как растет земляной холм на его глазах, и он казался ему могильным. Его взор затуманился было, но пелена быстро спала.

Лопата ударилась обо что-то твердое. И еще раз, когда Андрей, проверяя, снова воткнул ее в податливый песчаный грунт.

– Есть! – сообщил он тоном кладоискателя, наткнувшегося на долгожданную находку.

– Расширяй яму.

По истечении двадцати минут под ногами Андрея скрипели доски, но ни одна из них не поддавалась.

– Доски сбиты в щит, – пояснил Инсаров. – Вылезай.

Они легли на краю ямы и, ухватившись за край щита, приподняли его. Еще одно усилие – и вытащили сколоченные доски.

Инсаров вынимал из тайника свертки, Чирков складывал их в кучу. «За один раз не унесем», – прикинул он. И предложил старшему товарищу переносить вооружение и амуницию частями и короткими отрезками.

– Не придется беспокоиться за оружие в лодке, если вернемся за остальным. – И едва подавил в себе вопрос: «Так все это серьезно?» И сам себе ответил: «Да». Сейчас он точно знал, что через два, три месяца, пусть даже через год, но он убьет Гетмана.

– Правильно мыслишь, – ответил Инсаров, принимая предложение товарища. – Берем первую партию и несем на пятьдесят метров. Возвращаемся за остальным.

– Здесь целый арсенал.

– «Си вис пацем, пара бэллум», – сказал Инсаров. – «Если хочешь мира, готовься к войне». Взяли.

Он первым подал пример, взвалив на плечи тяжелый ящик и подхватив брезентовый мешок, набитый, казалось, свинцом. И в этом была доля правды.

В одном из длинных брезентовых мешков Андрей на ощупь определил винтовку. Сердце его застучало часто, будто он был в преддверии значимых событий, в метре от огневого рубежа. Перехватил чуть насмешливый взгляд Счастливчика и легко расшифровал его: «Не торопись. Прежде чем ты спустишь курок винтовки, с тебя сойдет сто потов». Он был готов на все. И вот сейчас не смог бы ответить на простой, в общем-то, вопрос: что им двигает больше – месть или желание убить? Уже сейчас он был готов показать свои навыки, утвердиться перед самим собой, заставить совесть перегрызть свое нравственное, чистое горло. Уже сейчас его заинтересовали две вещи: как убить и как не быть убитым.

Прочувствовав настроение своего воспитанника, Инсаров оставил его один на один со своими мыслями и занялся распределением груза в лодке. Проверив работоспособность пистолетов и автоматов, он положил их на стлани перед кормовым диваном и прикрыл сверху тентом. Кроме одного пистолета, который он заткнул за брючный ремень и прикрыл сверху майкой.

– Повезем оружие в открытую? – спросил Андрей.

– Если остановит судовая или рыбинспекция, обязательно нарвемся на обыск. Единственный вариант избежать неприятностей – убрать инспекторов. Если даже они успеют вызвать подмогу, у нас будет время уйти. Лодку мы затопим, нашего описания никто не получит. Осмотрись. На сотни метров вокруг ни одной лодки.

Другое вооружение Виктор разместил на полках, на палубе. Отметил время: пять вечера. До места идти чуть меньше двух часов.

– Эй! – он снова привлек внимание Андрея. – Хочешь постоять за рулем?

– Да, – с готовностью отозвался тот и пересел на сиденье водителя с подушкой и спинкой на завязках.

– Тогда ныряй, – рассмеялся Виктор. – Руль под водой. А эта штука у тебя в руках называется штурвалом.

– Ну ты такой умный, – осмелел Андрей.

– Это последняя дерзость, которую я стерпел от тебя, – твердо пообещал Инсаров.

После двух часов ходу на максимальной скорости катер углубился в хитросплетения проток, которыми славился этот район. Даже местные боялись этого водного лабиринта. Протоки и еще раз протоки, перекрестья проток, переплетения. Одни походили на бурелом в паводок, другие на продолговатые озерца, третьи походили на болота…

– Рай для браконьеров, – высказался Инсаров, – и смерть для егерей. Никто не суется сюда.

Он вел катер на малой скорости. Течение в протоках чувствовалось только в самом начале, первые пятнадцать минут хода по местным шхерам, а потом – сплошь стоячая вода, болото по сути, но без характерного гнилостного запаха.

Голова у Андрея пошла кругом. Но вот после получасового круговорота Счастливчик направил лодку к берегу. И назывался он «комариный рай». Другого определения он подобрать не мог.

– Разгружай лодку, – отдал приказ Инсаров. – Я буду ставить палатки.

– Палатки? – Андрей мысленно поблагодарил бога. Всевышний сделал невероятное: спать они будут в разных палатках.

От наставника ничего нельзя было скрыть.

– Одна палатка для нас. В другой палатке будем хранить продукты и амуницию.

– В лодке можно спать?

– Спи. Только как ты заткнешь все щели в тенте? Тебя комары съедят.

– Как-нибудь…

Что только не делал Андрей ночью. Собрал все тряпки, газеты, заткнул, казалось бы, все щели между тентом и бортами, но проклятые комары словно просачивались через брезент. Он накрывался с головой одеялом, но нечем было дышать. Обшарил всю лодку в поисках «Деты», «Тайги», любого средства от москитов, но тщетно. В половине третьего ночи он стоял возле палатки и мысленно стучал в полу: «Открывай, блин! Съели…»

– Залезай, чего стоишь?

«Ты что, глаза развесил наружи?»

Андрей расстегнул «молнии» и полез в спасительное пространство, пропитанное запахом спящего человека.

– Твое место справа. Справа от тебя, дубина. Зачем ты на меня лезешь?

– Спасибо… – Андрей блаженно улыбнулся, заворачиваясь в легкое одеяло, и мгновенно уснул.

Инсаров беззвучно рассмеялся.


13

Утром, еще до завтрака, Андрей напоролся на настоящий войсковой развод. Он походил на салагу, а Счастливчика нельзя было отличить от инструктора. На его бедре крепились ножны, на ремне – мягкая кобура с пистолетом.

– Здесь полевой лагерь, – наставлял он, прохаживаясь по поляне, на краю которой под раскидистым дубом стояла палатка. – В мои планы не входит провести курс на выживание. Здесь самое тихое место, где можно стрелять даже из гранатомета. Ты охотник?

– Нет.

– Плохо. Хотел стать охотником, браконьером?

– Никогда.

– Хреново.

– Почему?

– От тебя потребуются навыки и способности браконьера: наглость, желание убить. Что такое дух охотника? Это способность перехитрить, пересидеть свою добычу, вступить с ней в схватку. Такое бывает, если в качестве добычи ты выбрал медведя и ранил его. Лось, тигр, секач, и список еще можно продолжать. Герберт Макбрайт писал: «Поскольку мы уже не воюем с индейцами, наилучшим способом совершенствования навыков, необходимых для скрытного перемещения на поле боя, чтобы не быть обнаруженным и выжить, является охота». К счастью для меня, в нашей стране не все индейцы вымерли. Для меня индейцем является Гетман. Тебе повезло меньше: человек, которому ты объявил вендетту, будет первым, кого ты убьешь. Ты кто по армейской специальности?

– Стрелок отдельной стрелковой роты.

– Ладно, посмотрим, чему тебя научили в армии. Жаль, что ты не десантник. Те более агрессивны и жестоки, чем обычные пехотинцы. Придется поднять твою жестокость до уровня «голубого берета». На твоем фоне я не должен выглядеть бледно.

– Я фон?

Инсаров выразительно поиграл бровями.

– Ты со мной на равных не сыграешь. Я зашью тебя, хочешь ты этого или нет. Когда-то меня называли лучшим из лучших.

– Может, потому что среди хороших тебе места не нашлось?

– Может. Дальше. Правила здесь устанавливаю я. Правило первое: подъем в пять утра. Правило второе: плотный завтрак. Первое правило мы нарушили, но я склонен считать вчерашний день и нынешнее утро разговением перед большой тренировкой.

– Что сегодня на завтрак?

– Пшенная каша с тушенкой.

– Здорово, – облизнулся новоявленный курсант. Его желудок пустил столько сока, что мог бы переварить тушенку вместе с банкой.

– Крупу, тушенку, казан найдешь в маленькой палатке, дрова – в лесу. Костер разжигай на берегу, на влажном песке. Уважай природу.

– А что будешь делать ты?

– Обустраивать отхожее место. – Инсаров вооружился лопаткой. – Чувствую, скоро настанет время сбросить балласт. Хочешь поменяться со мной?

Андрей молча полез в маленькую палатку.

За завтраком он спросил:

– Как ты нашел это место? По снимкам со спутника?

– Типа того, – отозвался Виктор. – Однажды розыски пропавшего человека привели меня в Самарскую область, в село Екатериновка. Это село на одной стороне Волги, а соседняя Владимировка – на другой. Их река разделяет, а похоже, что море. Человека я не нашел, но встретился с гостеприимством участкового. На следующий день он пригласил меня на рыбалку. Было интересно. Рыбу ловили в этих протоках, ериках, рукавах, шхерах, как хочешь, так назови. Ловили бреднем длиной двадцать пять метров. Причем одно крыло тащила лодка. За один заброд получалось не меньше сорока килограммов линя, карася. Три заброда – и поехали домой. Но прежде я услышал выстрелы на одном из островов. Но мой вопрос ответил участковый, хозяин лодки: «Охотники палят. Браконьеры. Егерей и рыбнадзора на них, как и на нас, не существует. Соваться сюда – значит совать голову в петлю».

Инсаров прикончил миску каши и разлил кофе в пластиковые стаканы.

– Вот так я нашел это место, – продолжил он. – На следующий день я встал с глубокого похмелья. Поел холодной ухи из линя, и хворь как рукой сняло. Попросил участкового провести меня по шхерам. Он ответил: «И дня не хватит». Но часа три-четыре мы покатались. Он подарил мне карту этой местности, которую сам и составил, более подробной не существует. При том, что одни острова уходят под воду, а другие появляются. Как в океане… Я заплатил ему, и он отвез меня на своей лодке в Самару. По пути я наметил пару промежуточных островов, те, что были поближе к городу: Быстренький и Зелененький, который также относился к заповедной зоне. Выбор мой пал на Быстренький. Мне нужен был напарник. Понимал: одному мне с трудным делом не справиться. Точно знал, что начну готовить помощника с нуля.

– Почему?

Инсаров ответил с неохотой:

– Бывалые чаще всего и продают. – И продолжил: – Я купил моторку, определился со стоянкой; городская меня не устраивала по понятным причинам. Шелехметь – стал самым оптимальным вариантом. Этот район находится вне зоны обычных маршрутов речных инспекторов. Намеренно затянул дело о розыске, водил Вадима за нос, но за четыре раза перевез на остров вооружение, каждый раз меняя место тайника.

– Но почему ты выбрал Самарскую область, а не Московскую?

– Во-первых, я посчитал это место идеальным, запал на него. Во-вторых, исходя из первого, на ту же Московскую область я смотрел, выбирая место, как на карту, где и плюнуть, не попав в кого-нибудь, нельзя. И последнее. Мне и моему напарнику была нужна спокойная обстановка. Чтобы мы не дергались ни после одного, ни после десятка выстрелов. Мы нашли друг друга. И мы здесь. Нам нужно время выстрелить и нужно время проанализировать выстрел. И все начать сначала. До тех пор, пока я не скажу «достаточно».

Инсаров присел на корточки и, подавая пример, вымыл свою миску и стакан в реке. Потом позвал Андрея за собой:

– Нужно обустроить место для занятий.

В середине этого острова инструктор нашел широкую поляну, в середине которой высились два высохших вяза.

– То, что нужно, – одобрительно покивал Виктор.

Он наметил четыре места, где Андрею предстояло выкопать ямки, и углубился в лес. Спустя пять минут он вернулся с ровными стволами сухостоя по два метра длиной каждый. Вкопав их, он получил четыре мишени. Оставалось лишь придать им надлежащий вид. Для этого он использовал чистые листы бумаги и канцелярские кнопки. Прикрепив листы на трех уровнях, он пояснил, касаясь каждого:

– Голова, грудь, живот. Умеешь стрелять?

– Умею, – ответил Андрей.

– Это я и хотел услышать. Совсем скоро твои знания опустятся до реальной отметки – до нуля. Ну-ка, боец стрелкового подразделения, покажи себя.

С этими словами он рукояткой вперед протянул ему один из двух пистолетов.

– Это «зауер» модели P220. Вижу, незнаком с ним.

– Слышал об этой хреновине.

– Слышал? Прямо не знаю, что мне об этом думать. Эта «хреновина» – один из лучших пистолетов. В каком году ты родился?

– В 1981-м.

– Выпуск этой модели начался за шесть лет до твоего рождения. Коротко пробегусь по его характеристикам. Короткий ход ствола, запирание осуществляется большим боевым упором на стволе. Неавтоматического предохранителя нет. Ствол удлиненный, с возможностью применения на нем глушителя. На левой стороне рамки есть рычаг боевого спуска курка. Видишь?

– Да, – кивнул Андрей, прикоснувшись большим пальцем к рычажку предохранителя, который был расположен точно над центром предохранительной скобы. У основания скобы была расположена кнопка. – Это защелка магазина?

– Точнее не скажешь. Нажми на нее, и ты увидишь, как легко выходит магазин.

Андрей, нажав на кнопку, едва успел подставить левую руку и поймать выпавшую из рукоятки обойму. Подержав ее на ладони, он довольно уверенно загнал ее на место. Далее следовало передернуть затвор, чтобы первый патрон стал на место. Пружина оказалась довольно тугой.

– Куда стрелять? – спросил Андрей, чем вызвал реакцию на лице инструктора: «Боже, какой же чайник мне достался…»

– В голову. В грудь. В живот. Не мне. В десяти метрах впереди тебя ствол с метками.

Андрей поднял пистолет и прицелился, придерживая ствол снизу пальцем свободной руки.

– Стоп, – остановил его инструктор. – Что же ты обманул нас с Сашей? Сказал, что к сексуальным меньшинствам никакого отношения не имеешь. Ты же пистолет как педик держишь.

– Меня так учили в стрелковом подразделении. И по телевизору видел.

– Я понял. С этого момента забудь, чему тебя учили и что ты видел. – Инсаров вынул из кобуры свой пистолет и показал, как нужно обхватывать рукоятку. – Здесь у тебя ошибок я не увидел. Но пальцы правой руки под предохранительной скобой ты обхватываешь неправильно, да еще поддерживаешь ствол указательным пальцем. Вот так нужно держать пистолет: большие пальцы смотрят в сторону мишени, ясно?

– Да.

– Взводи курок. Целься. Стреляй.

Андрей прицелился и нажал на спусковой крючок. Пистолет дернулся в его руках, и пуля прошла выше и правее цели. Он скривился.

– Не кривись, – заметил инструктор, – стреляй еще.

Когда Андрей опустошил обойму и заменил ее полной, Виктор положил пальцы поверх пальцев Андрея, лежащих на рукоятке пистолета, и мягко начал:

– Слушай меня. Когда ты нажимаешь на спуск, в работу включаются несколько групп мышц, хотя должна работать только одна, приводящая в движение указательный палец. Это мышцы большого пальца. Ему рефлекторно помогают мизинец и безымянный. Почему – потому что тебе кажется, что ты недостаточно крепко держишь пистолет. Типичная ошибка новичка. Точной стрельбе мешает и сокращение мышц ладони. Пули улетели выше и правее цели, как будто ты стрелял очередями из автомата.

– В чем заключается моя ошибка?

– Ты стараешься помочь оружию. Незаметно ты подталкиваешь его вперед, что-то пытаешься выжать из него. Это происходит на рефлекторном уровне. У тебя в руках не рогатка, не метательное орудие. Все, что от тебя требуется, это удерживать пистолет, согнув локти – для того, чтобы погасить отдачу, и плавно нажать на спусковой крючок. А сейчас ты впервые в жизни сделаешь качественный выстрел. Готов к этому событию?

– Да, – ответил Андрей, рука которого вспотела от тепла руки инструктора, лежащей сверху.

– Не смотри на мишень. Прицелься и отвернись. Я отпускаю свою руку. Смотри на меня, но удерживай пистолет в прежнем положении. Не пытайся его подкорректировать – бесполезно, ты не видишь цель. Смотри на меня, слушай меня и делай только то, что я скажу. Ты хорошо держишь пистолет, ты молодец, держишь его надежно. Чуть-чуть, еле заметно пошевели указательным пальцем. Почувствуй его, и ты забудешь про остальные пальцы.

Андрей сделал, как велел Счастливчик. И почувствовал, что этим движением как бы отделил его от других, мешающих точному выстрелу.

– А теперь просто согни указательный палец, – мягко, но настойчиво потребовал инструктор. – Согни, выбрав свободный ход и встречая сопротивление. Других пальцев для тебя не существует.

Андрей выполнил указание инструктора и выстрелил, ощутив уже не такую сильную, как раньше, отдачу. Он стрелял вслепую, не смея оторвать глаз от Счастливчика. А тот смотрел на мишень.

– Отлично! Еще раз… Еще… Стреляй. Выработай обойму. Все. А теперь пойдем к мишени.

И там Андрей увидел невероятное: восемь отверстий в углу сложенного вдвое листа бумаги. Но он и не целился в «кнопку». Главным моментом была кучность. Восемь пуль уложились в размер спичечного коробка. Таких результатов он не показывал даже из карабина Симонова.

– Впечатляет? – спросил с улыбкой Инсаров.

– Нет слов, – признался Андрей.

– Пойдем. Возьмешь восемьдесят патронов и вернешься сюда. Каждый выстрел для тебя – экзаменационный. Каждый выстрел может спасти твою жизнь.

Андрей на секунду задумался.

– Мне бы хотелось посмотреть, как ты стреляешь.

– Черт… – протянул Виктор. – Многие предпочли бы этого не видеть. – Он вложил в эти слова особый смысл. – Даже сидя в тюрьме, я не прерывал тренировок и всегда был в форме.

– Стрелял из пальца?

– И это тоже было. Однажды я сказал, что работал инструктором по огневой подготовке. Прошло какое-то время, и вот в компании начальника тюрьмы и под надзором пятнадцати вооруженных до зубов тюремщиков я показал в открытом тире мастер-класс. Администрация не хотела меня отпускать, когда срок мой закончился. С другой стороны, желали скорейшего освобождения. Уже никто из заключенных не решился бы на побег, – Виктор рассмеялся. – В тюрьме я был на положении звезды, несмотря на то что во время задержания ранил двух полицейских. После огневой подготовки, которая проводилась раз в неделю, я выстраивал охранников и прощался с ними: «Я Счастливчик. Увидимся». И стрелял в них из пальца. Значит, ты хочешь посмотреть, как я стреляю?

– Да, я уже говорил.

– Ну хорошо, я покажу тебе упражнение под названием «прохождение».

Инсаров подошел к первому остову осокоря в обхват и высотой полтора метра.

– Это будет первое укрытие на пути моего прохождения. Перед ним цель, которую мне необходимо уничтожить. Цель в виде ствола с листами-мишенями. За укрытием еще одна цель. Второй осокорь – второе и последнее укрытие. За ним еще три цели. Пойдем со мной. Если присмотреться – видишь? – то с позиции «справа из-за укрытия» больше видны две цели, тогда как из положения слева – одна. Стало быть, позиция «справа из-за укрытия» – приоритетная. Из этой позиции уничтожаются две цели, два противника. Сколько всего противников на моем пути и сколько укрытий я могу использовать?

– Пять противников и два укрытия.

– Хорошо считаешь. Давай посчитаем патроны. В магазине этой модели «зауера» восемь патронов. Стало быть, меньше чем по два патрона на цель. Но я не знаю точно, смогу ли гарантированно уничтожить каждого противника одной или двумя пулями. Может быть, на одного придется три или четыре, лучше перестраховаться, правда? У тебя часы с секундомером?

– Нет, обычные часы.

– Возьми мои. На крышке хоть и написано «Made in Sosedny Saray», но работают они четко. По моей команде включишь секундомер. По моей команде остановишь время.

Андрей взял «Омегу» и глазами спросил: «Что делать дальше?»

– Вытяни головку часов. Теперь она подпружинена и готова к включению и выключению секундомера. Глубоко не нажимай, иначе головка встанет на место.

Виктор отошел от первого укрытия на два метра, вложил пистолет в кобуру и опустил руки вдоль туловища, демонстрируя полную готовность. Пошевелив пальцами рук, скорее манерно, подражая героям из вестернов, он подал команду:

– Пошли!

Выхват пистолета у Счастливчика был поставлен не хуже, чем постановка рук у пианиста. Он выхватил его из кобуры одной рукой, тогда как у Андрея, запустившего секундомер, сложилось впечатление работы обеих рук, настолько быстро стрелок обхватил пальцами левой руки пальцы правой.

Выстрел. Тут же еще один. Оба выстрела слились в один. Равно как и две отметки на мишени. И только после этого стрелок, стоявший на чуть согнутых ногах, словно ожил. Он сделал к укрытию три быстрых шага, держа пистолет на уровне плеч. Вот и укрытие. За ним стрелок переждал короткое мгновение и с шагом в сторону и вперед покинул убежище. Не медля ни секунды, трижды придавил спусковой крючок. Трижды, перестраховываясь, поскольку стрелял на ходу. Хотя все три пули нашли «грудную» цель, пробив средний листок бумаги.

Две цели уничтожены. В магазине его пистолета осталось ровно три патрона. Ко второму рубежу Инсаров подошел перекатом через правое плечо. Встав на колено и снова выдержав мимолетную паузу, он придержался приоритетности. Два выстрела в одну мишень…

Андрей ошибся, посчитав, что Счастливчик выпустит всю обойму. И при этом потеряет драгоценные мгновения на перезарядку. Дернуть на себя и отпустить затвор – тоже занимает время.

Инсаров, оставляя патрон в патроннике, нажал большим пальцем на кнопку защелки магазина, поймал выпавший из рукоятки магазин и на его место поставил запасной. Прежде чем выстрелить, он положил в карман отработанную обойму.

Еще два выстрела с позиции справа. Перекат через левое плечо и три выстрела слева из «лежки» – ногами вперед.

– Время! – Он поднял левую руку, словно оживший мертвец. – Останови время.

– Готово!

– Сколько? – спросил он, вставая.

– Десять секунд, – ответил обескураженный парень. Счастливчик умудрился уложить пятерых противников за десять секунд из разных стоек, да еще поменять магазин в процессе прохождения.

– Бывало, я укладывался за восемь, – сказал инструктор. – И линия прохождения была метра на три-четыре подлиннее.

– Научи меня стрелять, как ты.

– Через месяц ты будешь стрелять почти как я. И мы можем заключить с тобой пари.


14

Счастливчик впервые за эти пять дней развернул брезент и вынул из чехла винтовку. Любовно погладив приклад и удлиненное ложе, он присоединил к ней оптический прицел.

Андрей привычно ждал представления этого оружия, которому отдавал предпочтение. В армии он показывал неплохие результаты из карабина Симонова, который можно было отнести к разряду снайперских винтовок с прицельной дальностью полтора километра.

Инсаров сегодня с утра выстирал свою кепку цвета хаки, которая, пропитавшись потом, источала резкий запах, надел ее и сушил на голове.

– Я расскажу об этой винтовке словами моего инструктора, – начал он. – Ее разработала в 60-е годы оружейная фирма «Штейр, Даймлер, Пух». На вооружение была принята под обозначением SSG69. Поверь мне, это прекрасное оружие, экстазное, если хочешь. Из десятка лучших образцов винтовок я выбрал бы ее.

Андрей привык к такому методу обучения. Короткая теория и долгая практика. Ничего лишнего. Ему казалось, Счастливчик долгие годы работал инструктором, а не сидел в тюрьме. И все же порой было заметно, что кое-какие детали он вспоминает. Было видно по его лицу. Причем вспоминает не натужно, не морща лоб, не выдавливая из памяти, а походя, и он этим оставался доволен.

– Эта винтовка стала первой, у которой ствол изготовлен методом холодной ковки. Знаешь, в чем он состоит? В отбивании стальной трубы на стержне, который является зеркальным отображением нарезной части канала ствола. И ствол получается точных размеров. В этой винтовке применяется четырехтактный затвор Манлихера. Он в задней части имеет шесть ригелей. В ней используется барабанный магазин образца 1890 года, и он полностью спрятан в ложе. Видишь, – инструктор повернул винтовку, чтобы Андрей смог разглядеть, – нижняя стенка магазина прозрачная. Ты всегда можешь быстро определить, сколько осталось патронов. Для снаряжения магазина патронами магазин отсоединяется. – Он наглядно продемонстрировал это.

Дальше Инсаров отсоединил оптический прицел и показал на затворной каморе ребро, на котором был установлен кронштейн под большинство применяемых прицелов. На этой винтовке стоял стандартный прицел с шестикратным увеличением.

Взяв оружие на изготовку, он прицелился в ствол дерева на соседнем острове, расстояние до которого не составило и триста метров. Тем не менее инструктор пояснил:

– На дистанции восемьсот метров хороший стрелок вроде меня уложит десять пуль в круг диаметром тридцать сантиметров. – Чуть подумав, снизил планку. – Ну, сорок. Да, сорок. – Он опустил винтовку прикладом на носок кроссовки, придерживая ее за ствол. – На всякий пожарный винтовка оснащена и механическим прицелом. Если ты не слепой, то можешь разглядеть мушку.

Андрей рассмеялся.

Он взял в руки винтовку и на глаз определил, что весит она около четырех с половиной килограммов. Поближе разглядел патрон калибра 7,62, вынув один из барабана. Она была на одиннадцать сантиметров подлиннее СКС. Имела классическую форму. Хотя ложе и приклад были из синтетики.

Инсаров обратил внимание на патрон, вынув его из магазина.

– Патрон с тяжелой длинной пулей, имеющей стальной сердечник. Такая пуля лучше держится на траектории, чем целевая, обеспечивает более высокую кучность боя и пробиваемость. Этот патрон не уступает одному из лучших винтовочных патронов Маузера, против пули которого не устоит ни один живой объект. Даже на расстоянии в один километр кинетическая энергия пули в четыре раза превышает величину, которая требуется для надежного поражения живой цели. Кроме обыкновенной пули патрон снаряжается трассирующей, бронебойной и зажигательной.

– Как мы провезем винтовку в Москву? – задал Андрей непраздный вопрос. – Или у тебя в Москве есть такая же винтовка?

– Неплохо, что ты заглядываешь в будущее. Работать ты будешь именно с этой винтовкой. Не ты повезешь ее в Москву, не ты доставишь ее на огневую позицию. Ты стрелок, и грязная работа не для тебя. Приучайся к этому. У меня есть человек, который сделает эту работу. А ты настраивайся на пристрелку. Дистанция самая простая – сто метров. Гетмана можно убрать даже из дробовика, но мы намеренно выбрали профессиональное оружие.

Прежде чем продолжить, Инсаров выкурил сигарету.

– Я мыслю категориями армейского спецназа. Если я говорю о снайпере, то подразумеваю армейского снайпера, который переплюнет и милицейского стрелка, и любого другого. Задача армейского снайпера – «нанести большие потери противнику, ограничить свободу его передвижения, посеять панику в его рядах и снизить боевой дух, а также повлиять на порядок принятия решений и действий». Это как раз то, о чем я говорил. После убийства Гетмана в строительной фирме воцарится паника, привычный уклад будет снесен напрочь. О тебе забудут как о картинке в комиксах: неизвестный герой убивает вешалкой супермена. Что и требовалось доказать. Одним выстрелом мы убьем трех зайцев: ликвидируем Гетмана, снимем с тебя подозрения и возвратим тебе прежнюю свободу. Потом ты отработаешь на меня. Я не люблю присказок, но, как говорят, долг платежом красен. Отмеряй расстояние, Андрей, вешай цель и начинай пристрелку. И заранее потренируйся вот над чем. Целясь в мишень и видя в ней своего врага, ты не должен думать, какого цвета глаза у Татьяны, какого цвета мозги повалятся из головы Гетмана. Твоя задача – освободить память от всего хорошего и плохого, позабыть про эмоции и нажать на спусковой крючок. Эмоции догонят тебя. После удачного выстрела ты насладишься блюдом под названием «плата за кровь». Для тебя это будет горячее блюдо, я же наслажусь холодным.

И губы Виктора Инсарова растянулись в жуткую улыбку. Даже Андрею стало не по себе.


15

Наутро Андрей встал разбитый и ответил на немой вопрос старшего товарища:

– Шея болит. Как будто спал на бревне.

Он мог пожаловаться и на подушки, которые только назывались так. В трико, которые Андрей нашел в боковом ящике катера, он набил травы. Одеял не было. А так хотелось завернуться и забыться до утра…

– Больше ничего не болит? – спросил Инсаров.

– Подбородок вроде бы натер.

– Линия прицеливания в оптике расположена выше линии прицеливания открытого прицела, – объяснил «недуг» Андрея наставник. Он вынес из палатки винтовку и взял ее на изготовку. Посмотрел в оптический прицел и продолжил: – Видишь, как оптический прицел заставляет меня держать голову выше? И еще удаление выходного зрачка понуждает отклонить голову назад. При этом приходится касаться приклада не щекой, а правой стороной подбородка. Что я могу сказать? – Он опустил винтовку на колени. – Только постоянные тренировки снимут все неудобства.

– Ты как врач.

– Точно, я лекарь. И выгоню из тебя все недуги. Через месяц ты вернешься на «большую землю» обновленным.

Андрей вздохнул. Он помнил вчерашний день, как и предыдущий, наполненный новыми ощущениями, но все такой же трудный. Он понимал, что проходит ускоренный курс по подготовке спецназа, отдавая себе отчет в том, что только под руководством такого инструктора, как Счастливчик, возможно ускорение.

Тема вчерашних занятий – выгодные положения снайпера. По мнению инструктора, самое выгодное положение – лежа с упора. Равноценное ему – стрельба с колена и также с упора. Преимущество последнего положения в том, что по вертикали больше свободы. «Ты смотришь двумя глазами, – говорил он. – Приняв решение на выстрел, один глаза закрываешь и смотришь в оптику, видишь цель. При этом ты теряешь общую панораму, но при выстреле она тебе и не нужна. После выстрела тебе потребуется зафиксировать попадание. Затем, скорее всего, оценить обстановку, снова глядя двумя глазами».

Вроде бы прописные истины, но следовать им было трудно.

После завтрака Инсаров объявил тему сегодняшних занятий:

– Отработка прикладки. Будешь следить за положением глаза относительно линии прицеливания. Иначе возникнут ошибки в прицеливании. Когда я скажу «Стреляй!», ты ответишь: «Есть! Стреляю!» – и сымитируешь выстрел, нажав на спусковой крючок.

Андрей лежал на траве. Шея невыносимо болела. Он многое бы отдал за то, чтобы встать, пройтись по острову. Но без команды нельзя и головы поднять.

Инструктор прохаживался рядом и покрикивал:

– Локоть, локоть отставь влево от оси винтовки! Еще. Вот так. Локоть правой руки держи свободно. Приклад плотнее упри в плечо. Да, да, так. Корпус держи прямо, под углом к направлению стрельбы. Не напрягайся. Лежи. Запоминай положение рук, ног, головы. Запоминай боль, терпи.

Андрей видел лишь его ноги, и то периферийным зрением. Смотрел только вперед. В оптику, линия прицеливания которой выше, чем линия…

– Не смещай локоть, – Инсаров ударил его ногой по руке, – отрывы пуль получатся вверх или вниз, их будет ровно столько, сколько раз ты сместишь локоть. Широко локти не расставляй – нарушишь устойчивость винтовки, и это утомит тебя и разбросает пули. А теперь ты ставишь локти узко. – Еще один удар по рукам. – Такое положение сжимает твою грудную клетку, стесняет дыхание, хорошего выстрела не получится. Не поджимай правым плечом приклад во время спуска – пули отклоняются влево. Не отнимай щеку от приклада – теряешь линию прицеливания. Это не должно войти в привычку, потому что она приведет к тому, что ты будешь поднимать голову раньше, чем ударник разобьет капсюль патрона. После выстрела немного сохрани положение линии прицеливания. Подъем, солдат!

Слава богу…

– Умеешь собраться в нужный момент?

– Конечно.

– Только моментов у тебя никогда не было.

– Отчего же? Был такой момент. Собрался я однажды, снял с вешалки одежду и вешалкой же долбанул по балде своему шефу. Намечается схожая работа?

– Прямо копия. Ты даже удивишься, – пообещал Инсаров. – Сегодня мне не терпится узнать окружность нашего острова. В шагах. Нет, нет, дорогой, в гусиных шагах. Пошел! Назад! Ты забыл винтовку. Вперед! И думай о том, что ты встретил наряд милиции. Не дергайся, не вспоминай, есть ли у тебя пистолет, снят ли он с предохранителя, удобно ли выхватить его, сколько у тебя денег, чтобы откупиться. Не крестись даже мысленно, и ты растворишься в толпе незамеченным…

Андрею казалось, из него готовят не спецназовца, а терминатора. Или отбивную. Он как раз дозрел до состояния, при котором отправляют в печку.

– Так сколько шагов вокруг острова?

– До хрена, – выдохнул Андрей.

– В следующий раз я жду от тебя более конкретной цифры.

Когда Андрей мерил шагами остров, ему показалось, что, не выполни он очередной приказ, Счастливчик убьет его.

– Встань в стойку. Хочу посмотреть, каков ты в рукопашном бою.

Андрей не поверил своим ушам.

– Почему бы тебе не размяться, как я, гусиным шагом? – спросил он. – Потом сверили бы цифры.

Инсаров шагнул навстречу болтуну, двинул его прямой ногой в бедро, ей же, разворачивая корпус и отклоняясь назад, ударил в грудь. Андрей отлетел на пару метров, но быстро встал. Подняв кулаки к лицу, заиграл желваками:

– Ну, ты сам напросился.

И ринулся в атаку.

Пять минут поединка измотали обоих. Инсаров удовлетворенно покивал.

– Ты хорош в драке, но плох в бою, – констатировал он. – Чувствуешь разницу? Запомни, рукопашный бой – это бой оружием, которое нельзя отобрать до тех пор, пока жив человек. Я заметил наросты на твоих костяшках. А вот у меня даже тридцать лет назад на руках не было мозолей. Я не ломал доски, не крушил кирпичи. Руки и ноги набивались только в прямом контакте с соперником. Почему я не крушил кирпичи? Потому что не смог бы сломать ни одного. Я не строитель и не трюкач. Но я легко ломал ребра, руки и ноги противнику в реальном бою, а если не повезет – товарищу на тренировке. И еще одна причина, по которой я берег кирпичи: я точно знал, что меня не покажут по телевизору, не снимут на любительскую видеокамеру. Точно знал, что не покажу ни одного приема постороннему лицу.

– Как же ты набивал руки?

– В контакте с живым соперником – рука в руку, нога в ногу. Сегодня отработаем несколько приемов: захваты шеи спереди и сзади, захваты за ноги спереди и сзади, а также контрприемы. Опытный боец не станет лупить тебя ногами, а сожмет тебе горло, чтобы сломать его. Захватит тебя за ноги, чтобы ты долбанулся о землю и сломал себе шею. Готов?.. Поехали…


16

В это утро Инсаров еще раз убедился в надежности связи, когда подзаряжал мобильный телефон от бортовой сети катера, а это габаритные огни, клотик и импульсные отмашки: телефон словно находился рядом с вышкой сотового оператора. Он заглушил мотор, когда, по его мнению, зарядки батареи хватало на один разговор, набрал федеральный номер по памяти и назвал абонента по имени:

– Борис?

– Да.

Он был из числа людей, которых принято называть курьерами. Его бригада промышляла на европейской части России и насчитывала четыре человека – оптимальный состав, где каждый отвечал за свой сектор: речной транспорт, железнодорожный, авиация, автотранспорт. Надо ли говорить о том, что без дела этот криминальный квартет не сидел?..

Они не могли не работать нечестно, иначе не протянули бы и дня. И дело не в конкуренции. Их переварили бы в два счета правоохранительные органы и криминал.

И все же, по крайней мере, один раз борисовский квартет совершил ошибку.

Полгода тому назад, вспоминал Виктор, в сыскную контору зашел импозантный человек лет сорока с взглядом дремлющего мастифа: квадратная морда, короткая шерсть на голове, складки кожи на лбу. С полувзгляда было видно, что получили его путем скрещивания. И начал он со слов, которые Инсарова заинтриговали: «Это личное. И я не хочу, чтобы об этом пронюхала даже моя охрана». Одним словом, он жаждал найти Бориса и залить его горячим гудроном в бочке, но не хотел огласки. Поэтому обратился в самое маленькое сыскное бюро, полагая, что ртов там ровно столько, сколько носовых платков в его кармане. И он не ошибся. Инсаров нашел Бориса. Но, узнав, на какой ниве он пашет, Виктор вильнул в его сторону. И сказал ему: «Заляг на дно и не выплывай, пока рак на горе не свистнет». С тех пор тот стал его должником.

– Узнал?

– Узнал по номеру и по голосу.

– Есть работа. Нужно встретиться.

– Где и когда?

– Самарская область, поселок Екатериновка, Безенчукский район.

Борис выдержал паузу.

– Извини, я уже не работаю в этом бизнесе.

Что не вязалось с его интересом: «Где и когда?» И Виктор Инсаров ответил не менее коротким молчанием, которое говорило само за себя.

– Поближе к городу встретиться нельзя? – наконец подал голос Борис. – Наши интересы совпадают, я буду в Ульяновске послезавтра, а в Самару заеду через два дня.

– Если мы договоримся, тебе придется прокатиться в район.

– Я понял. Значит, через два дня. В котором часу?

– В два часа у пристани.

Виктор сложил телефон и провел в раздумье не меньше минуты.

Операция еще не вышла из стадии подготовки, а ему уже приходилось рисковать. Впрочем, другого выхода у него не было. Просто он вернулся к этому вопросу как к неизбежному факту, к очередной ступени, через которую не перескочить.

В Москве можно достать любое оружие. Сравнительно легко, зная нюансы. С такой же степенью легкости можно насадиться на крюк. Если сказать, что большая часть черного оружейного рынка перекрестно контролируется властями и криминалом (когда власти осуществляют контроль над деятельностью криминала, а криминал – над деятельностью властей), значит ничего не сказать. Самый оптимальный вариант, считал Виктор Инсаров, – это оружие с периферии, и оружие зарубежного производства.

Сегодня он дал Андрею выспаться. На часах восемь, а он все спит. Или делал вид. Он лишнюю минуту отдыха всегда воспринимал как поощрение, и для него это значило одно: он под руководством инструктора делал успехи. А вместе они делали невероятное. За месяц можно научиться хорошо стрелять, но стать партнером, напарником – невероятно трудно.

Инсаров подошел к упавшему в воду дереву, о ствол которого терлась лодка, и, вытащив нож из ножен, сделал очередную зарубку, двадцать девятую. Поднял голову и всмотрелся в заросли в надежде увидеть Андрея, пока что он только слышал его. Услышал первый выстрел из винтовки. Он стрелял, не размявшись, не разогревшись. Вчера – наоборот, после часовой тренировки по рукопашному бою. Инсаров варьировал в этом плане.

Андрей стрелял по цели и пытался абстрагироваться от целого списка табу, наложенных старшим товарищем. А последний зачастую стоял рядом и натурально читал мысли подопечного.

– Кроме условного перекрестья в оптике, ты ни о чем не думаешь. Все, что дальше прицела, выглядит абстрактным. Там властвует пуля. Все, что находится до среза ствола, находится в твоей власти. Ты шепчешь: «Я убью тебя!» – и все отчетливее понимаешь, что угрожаешь и шлешь проклятия не конкретному человеку. Сейчас ты не испытываешь к нему прежней ненависти. Вспоминая о нем, ты поминаешь почившего человека. Он жив, но судьба его предрешена. Ты ведешь борьбу с самим собой. И борьба с каждой минутой, с каждым точным выстрелом перерождается в игру. Этот процесс выгоняет из тебя тепло, оставляя щекочущий нервы холодок. Твоя ненависть – лишь предлог для реализации твоих потайных желаний, потребностей. В тебе говорит хладнокровие и зарождающееся мастерство.

Инсаров съездил в поселок, где встретился с Борисом и дал ему возможность закрыть какие-то дела в городе, назначив окончательную встречу на завтра. Привез огурцы, помидоры, лук, майонез. Андрей сделал салат, который получился цветов российского и белорусского флагов. Инсаров сказал: «Не знаю, то ли съесть его, то ли вытянуться по стойке смирно».

– Патроны заканчиваются, – сказал за обедом Андрей. – Я набил последние в магазины.

– Ты правильно сделал. Сегодня мы сворачиваем лагерь, а завтра уезжаем. Вычисти оружие, смажь, убери в чехлы.

– Так быстро? – разочарованно произнес парень.

– Быстро? – с усмешкой повторил за ним Инсаров. – Впрочем, ты прав. Время для тебя пролетело незаметно.

Рано утром следующего дня Виктор вывел лодку из сети проток и дал полный газ, едва она вышла на речной простор.

На пристани их встречал человек лет тридцати пяти – высокий, бритый наголо, упакованный в деловой костюм. Он поздоровался за руку только с Инсаровым, а на Андрея бросил безразличный взгляд.

– Поторопитесь, – сказал он, пощелкав ногтем по наручным часам.

Его «БМВ» стоял задом к береговой линии, багажник открыт. Андрей спросил вполголоса:

– Он повезет оружие в багажнике?

– Нас это не касается.

Они погрузили оружие в машину. Инсаров дал знак Андрею отойти в сторонку. Проводив его до воды взглядом, вынул из кармана пачку сотенных купюр и, разделив ее на две части, одну передал Борису.

Тот покачал головой:

– Я твой должник.

– Здесь пять штук баксов, – настоял Инсаров. – Остальные получишь в Москве.

– Адрес, – попросил Борис, перекладывая деньги в карман своего пиджака.

– Фирма «Столичный стиль», что на Можайском Валу. Во дворы ведет арка – удобное место для нашего дела.

– Жди меня там через три дня в семь вечера. Мне не звони, о’кей?

– Договорились.


17

Москва


Они спустились в подвал. Там Виктор открыл свой сарай и заметил Андрею:

– Он не чище моей квартиры, правда?

– Я бы так не сказал.

– На какой улице, говоришь, гнездится твоя строительная фирма?

– На Можайском Валу.

– Знаешь, я дам своему сараю название: Земляной пол.

– Хорошее настроение?

– Приподнятое. – Инсаров указал рукой на дальний угол. – Если копнуть там, можно наткнуться на тайник, где я держу часть своего арсенала, о котором не знает даже левое полушарие моего мозга. Этой половине я отчего-то никогда не доверял. Такая вот странность. Видишь, тайник сверху я замаскировал рулоном линолеума, который однажды припер с помойки. Его не то что отодвигать, на него смотреть страшно. Так что я изначально не опасался случайных воришек. Правда, наркоманы могли утащить линолеум – и сейчас воняет он не хуже клея «БФ».

– Ты сказал – часть арсенала, – заметил Андрей, – а где остальное?

– В таком же подвале дома, в котором я когда-то жил. А ключи в одной связке, – продемонстрировал он.

– Тайник тоже в яме под линолеумом?

Виктор покачал головой.

– Это сейчас, когда мне перевалило за полста, я начал потихоньку ковыряться в земле. А двадцать лет назад мне все виделось по-другому. Себе я казался неуязвимым – потому что, по большому счету, не видел слабых мест у моего шефа, как я считал, моего покровителя. Мой сарай походил на оружейную комнату героя Шварценеггера в «Коммандо»: аккуратные полки из струганых досок, а на полках разложено оружие. Этот стеллаж маскировался стеллажом, где хранились банки с соленьями. Эту оружейную комнатку можно было обнаружить только путем замера внутри и снаружи. Разница, как ты сам понимаешь, указывала либо на слишком толстые стены, либо на скрытый отсек.

– Как на подлодке.

– Точно.

– Почему ты не перевез оружие сюда?

Одним дождливым летним вечером Виктор подъехал на машине к дому, из которого он ушел двадцать лет назад. Он явился сюда законным призраком, за тем, что принадлежало ему по праву. Он бросил быстрый взгляд на окна своей квартиры и не узнал их. Если раньше на него приветливо смотрели деревянные, то сейчас враждебно пялились пластиковые. В какой-то миг Виктор почувствовал укол: он уже не тот, что раньше. Разумеется, не тот: постаревший, но мотивированный. И эта мысль заставила его забыть про уколы. Он еще помнил состояние томительного ожидания. Чтобы забрать оружие из одного подвала, нужно подготовить место для его хранения в другом, а это потребует времени. Возможно, тайник был обнаружен и оружия там нет. Но вскоре он убедился, что это не так.

Открыть замок в подвал было плевым делом. Он работал бесшумно, подготовив для оружия брезентовую сумку, похожую на ту, в которой Мурджалол Бектемиров привез деньги за два грузовика с минометными и артиллерийскими снарядами. Полки из дубовых досок с годами стали только прочнее. У новых хозяев рука не поднялась сломать полки, сделанные с любовью. Подвал был сухой, и сейчас на полках были разложены автозапчасти: пружины, амортизаторы, треснутый блок-фара от седьмой модели «Жигулей» и прочее. Стеллаж открывался вправо, к окошку, похожему на амбразуру, стоило только вынуть скрытые от взгляда штыри, удерживающие его. Инсаров прикоснулся к планке – наружному выступу в боковой части стеллажа, но снять его не решился. Оружие там, за толстыми дубовыми досками, подогнанными плотно, как бока у бочки, стянутые обручами.

Виктор отступил. Глянул на бесполезную сумку у своих ног. Лучшего тайника, чем этот, не придумаешь. Главное, он убедился, что оружие на месте и что его можно достать практически в любой момент. И все же ему было необходимо убедиться в том, что он не выдает желаемое за действительное. Он отыскал среди инструментов и запчастей отрезок стальной проволоки и распрямил ее. Сняв одну полку, он на том месте, где она торцом соприкасалась со стеной, расширил чуть приметную щель. В отверстие диаметром не больше трех миллиметров он вставил проволоку, которая на выходе встретила сопротивление. Он резко вытащил ее и услышал стук. В этом месте, насколько он помнил, а помнил он хорошо, висел трофейный пистолет-пулемет «ингрэм». Он улыбнулся ему сквозь толщу стены, как земляку. И все же ему пришлось открыть стенку-стеллаж, за которой хранилось не только оружие: сорок тысяч долларов от продаж наркотиков, оружия и боеприпасов. Ему были необходимы деньги для того, чтобы открыть свое дело, а затем обзавестись транспортом, своим углом, и только потом приступать к сбору информации о своих кровниках.

– Привет, дружок, – он коснулся трофейного «ингрэма». – Давно не виделись… Как говорит мой шеф, «жизнь – как отпуск, пролетит – не заметишь»… Все цело, все, – прошептал он, чувствуя себя более счастливым, чем Дантес, раскопавший клад на острове Монте-Кристо.

С мыслями о прошлом, которые он озвучил в присутствии напарника, Инсаров отодвинул рулон и взялся за совок, который наточил до остроты саперной лопатки.

Вместе с ним в подвал спустился кот. Работая, Виктор пожалел его:

– Бедолага натерпелся за этот месяц. Я выгнал его, когда уезжал, чтобы он не обосрал всю квартиру, что однажды и случилось. Я свято верю, что мой кот – местный санитар: подстерегает только больных и старых птиц. А на чердаке их – море.

Пять минут работы, и в его руках оказался тяжелый сверток, который лежал сверху. То, что находилось под ним, вынимать было рано. Всему свое время.

Инсаров развернул сверток и разложил на верстаке, вокруг которого пару лет назад и возвел стены сарая, нехитрый набор: пара пистолетов с глушителями, пара обойм к ним и кобуры типа «мексиканская петля» – без защитного клапана, созданные специально для быстрого выхвата оружия. Одна из них была комбинированной. По сути дела, получилась одна плечевая упряжь с двумя кобурами.

Сделав пистолетам неполную разборку, Виктор протер их мягкой тряпкой. При неполной разборке базовая часть пистолета со стволом, скобой, ударно-спусковым механизмом и каркасом рукоятки походила на высечку, из которой дачники понастроили на участках заборы.

Инсаров поделился своими мыслями с Андреем.

– «Макаров» порой и в сборке не отличался от разобранного. У него строптивый характер, в самый неподходящий момент может дать осечку.

– А может и не дать.

– Я же говорю – характер. Он годится для самозащиты – вот его самая точная характеристика. К нему я подобрал «армейские» патроны, в которых применяются пули со стальным стержнем и воздушной пустотой в передней части оболочки для увеличения поражающего эффекта. С ними «макаров» кажется более симпатичным.

– Ты об оружии говоришь, как о людях.

– А как же иначе, милый ты мой? С оружием нужно дружить, иначе оно подведет тебя.

– Ты считаешь себя экспертом по оружию?

– Нет, – Виктор покачал головой. – Я эксперт по стрельбе из оружия.

– И у тебя каждой марки по паре? Ты как Ной прямо.

– Это ты верно заметил. Когда я вижу хорошую вещь, я беру две: вдруг одна сломается?.. А если вещь очень хорошая…

– Ты берешь три, – опередил его Андрей.

– Или четыре. Правильно. Так поступал мой бывший шеф…

Инсаров скинул пиджак, надел плечевую кобуру с уже отрегулированной длиной ремня. Завязал обязательный поясной ремешок, чтобы кобура не двигалась во время движения и оперативного выхвата. Подвигался, вложив в кобуру собранный и готовый к работе пистолет. Повторился, глянув на Андрея:

– Да, я считаю себя хорошим стрелком, потому мне ничто и не жмет. И ты должен чувствовать себя так же, как я.

Без десяти шесть, когда они прибрались в подвале и поднялись в квартиру, раздался телефонный звонок от Бориса: номер его телефона высветился на экране мобильника. Виктор выждал несколько секунд и нажал на кнопку ответа.

– Да, Борис, слушаю.

– У меня небольшая заминка. Придется перенести место встречи и время. Я опаздываю.

– Это не повод переносить место. В котором часу мне тебя ждать?

– В половине одиннадцатого.

– Договорились. Не опаздывай. – Виктор дал отбой, сложив половинки телефона.

– Осложнения? – опередил его Андрей. Он, видимо, отсыпался за все тридцать дней, проведенных на острове. Он и в подвал спускался с неохотой. Но сейчас был готов к любым неожиданностям. «Все правильно, – подметил Инсаров. – Этому я его и учил. Взять хотя бы стрельбу то спросонья, то после физических нагрузок».

– Борис повел против меня нечестную игру.

– Уверен?

– Я не знаю этого наверняка, но чувствую. Всеми фибрами, как говорят зануды, я чувствую подлянку. У меня было такое хорошее настроение, и вот оно покатилось к чертям собачьим.

Виктор быстро взял себя в руки и составил простенький план, который, однако, пришелся не по душе его квартиранту.

– Это решение – почти самоубийство, – высказал свою точку зрения Андрей.

– Вот именно – почти. Нас опередили. У нас нет времени подкорректировать что-то на месте – оно под наблюдением бригады Бориса. Не менты и не криминал. По большому счету, я свидетель, а не его клиент. Заодно он решил кинуть меня по полной: оставить себе задаток, получить под расчет и забрать оружие. Надо было построже с этим уродом. Он увидел в нас двух рыбаков, которые еле-еле догребли до берега. Ну ладно, прошлого не воротишь.

– Дай мне оружие, – потребовал Андрей.

– Ты в нашем плане занимаешься вопросами эвакуации, – определил его место Инсаров.

Согласно договоренности, они приехали на Можайский Вал со стороны Студенческой улицы. Андрей остановил машину. Инсаров вышел и оказался на ночной улице. Сделал шаг, другой, словно разминал ноги, которые согнул еще в Самаре и до Москвы не разгибал их. До места встречи оставалось пройти шагов сто. Виктор подыгрывал противнику, дал ему повод для размышлений: зачем он оставил машину в сотне метрах от арки? Не потащит же он снайперскую винтовку и пистолеты через улицу. Может быть, он дурак? Может быть.

Андрей в машине. Мимо снуют прохожие. Он в безопасности. В относительной безопасности, поправился Инсаров.

Обычно он, оказавшись в ситуации, в которой ему было не все ясно, представлял себя со стороны, прикидывал, на кого похож. По его мнению, походил он сейчас на мужика лет пятидесяти в мятом полуделовом костюме, который то ли насрал в штаны, то ли собирался сделать это на глазах у многочисленной публики.

Практически он шел вдоль шеренги легковых машин, припаркованных на тротуаре. Свободным оставался поворот, ведущий в арку. Значит, если Инсаров не ошибся в Борисе, его «БМВ» сейчас там, перекрыл либо эту часть арки, либо дальнюю.

Он перегородил ближнюю, поставив машину чуть в глубине темного прохода. Сам проход был не шире металлического гаража, который строят из расчета «лишь бы дверцы открылись».

– Я здесь, – из глубины арки подал голос Борис.

– Да, я вижу. Стой на месте, не двигайся. – Инсаров вынул пистолет и, взяв Бориса на мушку, не спеша направился к нему.

Теперь ему незачем было напрягать свои мозги, предсказывать события. Он четко представлял, что будет дальше. Ему дадут пройти пять-шесть шагов и окликнут сзади: «Стой, не двигайся». Спереди и сзади на него будут смотреть стволы пистолетов.

– Деньги принес? – спросил Борис.

– Друг, – проникновенно сказал Инсаров, – это я держу тебя на мушке, а не ты меня.

– Это легко поправить, – все больше наглел Борис.

И Виктор услышал долгожданное:

– Замри.

Человек, стоящий позади него, сказал это тоном гарпунера, попавшего в кита. Но он не попал, а только собирался попасть в него. Он взвел курок пистолета. И этот еле различимый щелчок Виктор не мог перепутать с другим: он тысячи раз слышал его.

Он выполнил команду. Ствол его «макарова» по-прежнему смотрел на Бориса.

– Брось пушку, – сказал тот. – Тебе здесь ничего не светит. Ты отдашь нам деньги, потом можешь валить хоть в ближайшее отделение милиции.

– Твой друг тоже так считает?.. Эй, неизвестный друг, ты тоже не спишь? – спросил Инсаров. Ему было важно по его голосу узнать, не приблизился ли он.

Не приблизился. Он ответил, и Виктор определил до него расстояние в пять-шесть шагов. То, что нужно. Они попались в собственные силки. По их разумению, хорошо стрелять, и вообще стрелять, могли лишь отморозки лет восемнадцати, рассудил Виктор. А те, кто старше, вроде как и родились без указательного пальца, четырехпалыми.

Определив положение невидимого противника, он не стал разбрасываться временем. И посвятил Бориса, глядя ему в глаза, в свои планы.

– Сначала убью урода, который целится мне в спину, а потом тебя.

– Как же ты это сделаешь?

Виктор Инсаров, хищно сощурившись, продемонстрировал ему то, что видели лишь единицы, а со скоростью, равной его, – лишь один человек на этой земле, и этим человеком был он. Он показал им парфянский выстрел.

Андрей нарушил все его инструкции и вышел из машины, прихватив с собой монтировку. Он клял своего наставника, который взял его на задание, но не дал оружия; за каким чертом он тогда подгонял под себя кобуру? С одной стороны, он прав: досмотр машины гаишниками или патрулем ставил крест на этой операции, а значит, нарушал планы самого Счастливчика, который шел к цели долгие годы. Фактически он использовал Андрея в качестве водителя. Он только говорил об эвакуационных мероприятиях, но не думал о них. И в этом противоречии вскрылись его слабые места.

Андрей заторопился. Он появился в проеме арки, когда Инсаров нажал на спусковой крючок «макарова»…

Борис смотрел на него смело. Ни капли страха в его позе, глазах. Он был уверен в том, что противник не выстрелит. Поскольку, потянув спусковой крючок на своем пистолете, он спускал курок на другом. У него был беспроигрышный вариант. Это он так считал. Курок на другом пистолете, который смотрел Инсарову в спину, ударит бойком в капсюль мгновением позже. И в этом крохотном промежутке крылась ошибка стрелка.

Он ничего не понял. По той причине, что мысли его не поспевали за движениями Инсарова. Он развернул корпус и плечи и бросил вслед вооруженную руку. Ствол пистолета смотрел в сторону противника, которого он еще не видел, но собирался посмотреть на него через мушку «макарова», с предохранительной скобы которого он снял указательный палец и положил его на спусковой крючок. Придавил слегка и только теперь повернул голову. Вот и он. Глаза Инсарова смотрели на него, а за ними следовал ствол пистолета. Он насадил его на мушку и спустил курок пистолета.

Инсаров держал руку с оружием прямо, на отлете, изящно, действительно как боевой лук. Он не гасил отдачу мышцами руки потому, что выстрел в ту сторону был единственным, а быстрый повтор не дал бы хорошего результата. Пуля прошла бы высоко над целью.

Он повернулся к Борису с той же ошеломляющей скоростью, что и отвернулся от него, и, не мешкая, прострелил ему предплечье, а затем бедро. Пока тот опускался на землю, Инсаров снова обернулся и увидел Андрея. Тот прошел узким коридором между машиной и стеной арки и спросил, глядя на лежащего на земле человека:

– Что это с ним?

Андрей видел все и в то же время не видел ничего…

– Застрелился, наверное, – не без досады ответил Виктор. И поторопил напарника: – Подгоняй машину, перекладывай оружие. Быстро, быстро!

Убрав пистолет в кобуру, он подхватил Бориса под мышки и дотащил его до «БМВ». Отпустив одну руку, открыл заднюю дверцу и втащил его внутрь. Двумя пальцами пошлепал его по шее, как если бы разогревал его яремную вену для суперукола. Последнее движение было хлестким и сильным. Им он отключил Бориса минимум на четверть часа. Оставив его, открыл багажник и увидел там свертки. Слава богу, оружие оказалось на месте.

В это время к арке подъехала инсаровская «голубая мечта» с его же обузой за рулем. Андрей не стал глушить двигатель, что инструктору очень даже понравилось. Он открыл заднюю дверцу-багажник «Нивы», и Виктор передал ему зачехленную винтовку. Потом очередь дошла до пистолетов.

– Езжай за мной. Будем друг друга страховать. Увидишь гаишников, лучше не вспоминай, сколько ты сегодня выпил. А я стану гнать мысли о том, сколько человек я сегодня застрелил и сколько ранил.

Инсаров говорил с прежней хрипотцой, которая, на взгляд Андрея, сегодня была ярко выражена. И он решил спросить, что стало причиной хрипоты.

– Простуда?

– Точно. Продуло в Ширляндии.

– А я подумал, что это кузнец тебе голос перековал.

– Ну надо же, – усмехнулся Виктор. – У меня в машине раненый, под ногами убитый. У тебя полная машина оружия. А мы про тембры голоса. Садись за руль, остряк. Поехали.

Виктор подарил Борису жизнь. Все-таки он привез оружие в Москву, заплатив по счетам. Но тут же снова влез в долги. Собственно, история повторялась. И ему выпал случай испытать судьбу, отработав на заказчика с сонной мордой мастифа.

Отъезжать далеко от места перестрелки на засвеченной машине никакого смысла не было. Инсаров проехал несколько кварталов и остановился. Оглянулся и, включив свет в салоне, увидел кающегося грешника. И покачал головой, глядя Борису в глаза:

– Жить будешь. А меня не бойся. Не я убью тебя.

Вопрос «А кто же тогда?» витал в салоне немецкой машины.

Не мешкая, Виктор вынул мобильник и выбрал из короткого списка клиентов мастифа. Тот долго не отвечал, видимо, соображал, кому принадлежит высветившийся на экране номер. Наконец он прорычал в трубку:

– Алло?

– Не разбудил? – спросил Инсаров. Потом, поняв, что в силу эмоционального всплеска увлекся, не стал будить спящего зверя.

– Есть долгожданные новости? – сделал тот ударение, намекая на срок, за который можно было найти и обезвредить Бен Ладена.

– В точку попали. Принимайте работу. Человек, которым вы интересовались, сейчас рядом со мной.

– А вы?..

– А я рядом с ним.

– Адрес!

Инсаров назвал. Мастиф бросил трубку. Виктор был уверен, что его не задержали бы и заторы на дорогах, случись вызвать его часов в шесть вечера.

Мастиф приехал через двадцать минут. Руки в перчатках. Хотя, глядя на него, хотелось сказать: руки и ноги в перчатках. В руках какой-то сверток. Скорее всего, подумал Инсаров, в бумагу завернут клеенчатый халат мясника.

Жестом руки Виктор подозвал его к машине и, открыв дверцу, показал товар лицом.

– Узнаете? Если это не он, я готов принести свои извинения.

– Это он, – покивал головой заказчик, пародируя щенка, – можешь не извиняться.

Не снимая перчаток, он вынул из кармана тысяч пять баксов и сунул Инсарову в руку.

– Когда я получу остальное? – обнаглел Виктор. Напоровшись на его ленивый взгляд, он снисходительно сказал, кивнув на «БМВ» Бориса: – Рассчитаетесь с ним, и мы с вами будем в расчете.

– Ага, – гавкнул мастиф напоследок.

Из джипа, на котором приехал клиент, вылез еще один, на взгляд Инсарова, одного с ним помета, и сел в «БМВ» через правую дверцу. Мастиф – через левую. Они взяли Бориса в тиски.

– Он в надежных лапах, – сказал наставник Андрею.


18

Инсаров видел, что Андрею не по себе. Одно дело учиться стрелять, другое дело убивать или смотреть, как убивают. Лично он к этому привык. Его нёбо привыкло к привкусу смерти, глаза воспринимали предсмертные конвульсии, как кадры из кинофильма.

Вчера Андрей впервые увидел, как убивают, хотя поначалу не понял, что борисовского дружка положил Инсаров. Каким образом, его сегодня уже не интересовало. Он считал, что и сам повинен в смерти незнакомого ему человека, был соучастником, как хочешь назови, и в чем-то он, несомненно, был прав. И Виктор знал, что скажет ему Андрей, когда наберется храбрости. И ждать пришлось недолго.

– Извини, – начал он, подбирая слова, хотя Инсаров был уверен, что он не раз и не два репетировал обращение к нему. – Извини, – повторился он, – но я… В общем, я уже никому не хочу мстить. Понимаешь меня?

– Отлично понимаю.

– И ты не расстроен?

– Чудак-человек… – ответил Инсаров и замолчал.

– Ты потратил на меня столько времени, а я не смогу тебе помочь. Я же был в твоих планах.

– Скорее наоборот: я был в твоих планах. Но для меня еще ничего не потеряно. Ты сказал, что не хочешь мстить. Это твое дело. А как же быть со мной? Я продолжаю рассчитывать на тебя, и это справедливо, правда? Можешь не отвечать. Можешь забыть про свою подругу и свою обиду. Я не хочу мерить ее глубину. Ты меняешь мнения с неприличной скоростью. Ты забыл наши беседы. Вспомни, о чем я говорил тебе, а ты соглашался, даже повторял за мной. Я не слышал, но точно знаю это. Ты ведешь борьбу с самим собой. И борьба с каждой минутой, с каждым точным выстрелом перерождается в игру. Этот процесс выгоняет из тебя тепло, оставляя щекочущий нервы холодок. Твоя ненависть – лишь предлог для реализации твоих потайных желаний, потребностей. В тебе говорит хладнокровие и зарождающееся мастерство.

Инсаров выдержал паузу.

– Я пойду тебе навстречу. Мы поменяемся ролями. Завтра осмотрим место, выберем огневую точку. Не спорь со мной. Ты все еще в моих планах.


19

На следующий день они с Андреем вышли к месту предстоящих действий. Контора по охране и сопровождению грузов «Трейлер» («полная материальная ответственность» – так было отмечено в рекламном листке) располагалась на третьем этаже пятиэтажного административного здания на 2-й Хуторской улице, что неподалеку от станции метро «Дмитровская». Администрация района сдавала в аренду все помещения, включая коридоры и лестницы, которые шли в «нагрузку». Основной фирмой здесь считался «Трейлер», потому что его сотрудники осуществляли охрану всего здания, а значит, обеспечивали безопасность сотрудников остальных фирм.

Накрапывал дождь. Они купили по хот-догу и укрылись под навесом киоска. С этого места хорошо был виден портал, над которым крепилась на кронштейне видеокамера. Инсаров неторопливо вводил напарника в курс дела, начав с периферии. Все, что он говорил, имело прямое отношение к предстоящей работе и в дальнейшем могло пригодиться Андрею. Собственно, их занятия распространились на городские условия.

– Система охранной сигнализации для охраны помещений в этом здании стандартная. Она фиксирует факт несанкционированного проникновения, передает сигнал тревоги на пульт охраны и включает исполняющие устройства. Технические средства охраны включают в себя датчики, приемно-контрольное оборудование, исполняющие устройства. Датчики преобразуют контролируемый параметр в электрический сигнал. Контрольная панель определяет все функции системы и является центральной в системе сигнализации. Исполняющие устройства – это любые электротехнические приборы: сирены, управление освещением, системы видеонаблюдения, оповещения, управления доступом.

Инсаров больше года вел наблюдение за этим зданием, однако его наблюдения не были систематическими, и только сейчас ему представился случай навести порядок в этом плане. Он не торопил события, зная, что всему свое время.

– Иди вперед, я за тобой.

Инсаров выдержал дистанцию в двадцать метров. Он надвинул бейсболку на глаза, и видеокамера запечатлела лишь нижнюю часть лица.

Они перешли на другую сторону улицы.

– Три месяца назад «Трейлер» поменял видеокамеру над входом. Заметил марку?

Андрей покачал головой:

– Нет.

– Черно-белый «Панасоник-BP140» с высокой чувствительностью. – Он говорил о видеокамере с электронной регулировкой освещенности, которая позволяла использовать недорогие стационарные объективы с ирисовой диафрагмой, плюс усовершенствованная интеллектуальная функция компенсации фонового освещения.

– Камера на поворотном станке? – уточнил Андрей.

– Нет, крепление неподвижное, – ответил Инсаров. – Здесь столько народу ходит, что никакой поворотный механизм не выдержит. Охране достаточно получать с улицы статичную картинку. А ты приучайся замечать мелочи. Двери в здание сильно тонированные, но за ними можно разглядеть двух охранников. Видел их?

– Да. Они сидят за овальной конторкой.

– Отлично. Охранники или сосредоточены на центральном пульте, или делают вид. Отсюда нельзя разглядеть гарнитуры скрытого ношения, равно как и тревожные кнопки.

– Но они есть?

– Они есть.

Инсаров остановился напротив подъезда жилого дома. Прикуривая, тихо сказал Андрею:

– Заходи в подъезд.

И последовал за ним.

– Я был здесь несколько раз. В последний свой визит освободил от креплений рамы на втором этаже. Чердачная дверь по-прежнему заперта на висячий замок.

Они поднялись на пятый этаж. На чердак вела крашеная металлическая лестница. Инсаров вынул из кармана универсальную отмычку, открыл замок, толкнул тяжелую дверь-люк и влез в чердачное помещение. Андрей последовал за ним.

– Жильцы ничего не заподозрят? – спросил он.

– Я навел о них справки. В трехкомнатной живет тезка моего напарника и твой ровесник Вадим Коровин. У него свой бизнес. На работу уходит рано, с работы приходит, в общем-то, вовремя. Но у него есть серьезное увлечение – боулинг. Он гоняет в клубе шары до позднего вечера. В двухкомнатной проживают бортпроводница и пилот. Всегда вместе. Я в любую минуту могу уточнить расписание полетов. На этом этаже нет пенсионеров, и это наш плюс. Есть и минус.

Инсаров провел Андрея к слуховому окну. Оно открывалось вверх, было расположено низко и годилось для стрельбы из положения с колена. Упором могла послужить нижняя часть рамы.

– Какой же это минус? – спросил Андрей, оценив позицию и не скрывая заинтересованности. Он не втягивался в игру, он возвращался. Вчерашнюю слабость можно было посчитать переутомлением.

– Минус – это расположение подъездов: этого дома и офиса. Отход с огневой точки по времени совпадает с активизацией охраны. Не двух человек на пульте, – уточнил Инсаров, – а всех, кто находится в офисе. Не стоит забывать о том, что во главе фирмы стоит профессиональный военный, спецназовец. У него уже не та форма, что раньше, но он по-прежнему является серьезным противником. Он натаскан на убийства, как ягнятник на ягненка. Его позывным был Еретик…

– Почему его так прозвали?

– Басурман потому что. Единственный мусульманин в одной команде спецназа. Работал на человека, который три года руководил тайными операциями в Афганистане, прирабатывал торговлей оружием и наркотиками. Что интересно, сам он в Афганистане не был. Афганцы – я имею в виду наших – никогда не начинали боевых действий, пока не получат достоверных данных о противнике, пока не выставят блокпосты на маршрутах. А спецгруппа, членом которой был Еретик, сама для себя собирала информацию, совершала длинные рейды, не имея прикрытия.

– Сильная была спецгруппа?

– Не то слово. Диверсанты, о чем еще говорить? – Инсаров помолчал. – Я слышал, Еретик женат, имеет ребенка. Но так даже лучше.

Он, находясь в глубине душного и пыльного помещения, всмотрелся в каждое окно на третьем этаже, надолго задержал взгляд на окне в кабинете начальника фирмы «Трейлер». Приемная находилась в глубине этажа и окон не имела.

Он несколько раз видел Руслана Хакимова, в том числе из этого окна, которое выбрал в качестве огневой позиции снайпера. У него дома хранились снимки, на которых были изображены порядком постаревшие бойцы из его подразделения.

Вернувшись домой, он достал из шкафа пакет из-под фотобумаги, подписанный как «Еретик. Номер один». Снимки разложил на столе. На них был изображен один и тот же человек. Лет пятидесяти, с довольно длинными волосами, закрывающими уши. Он здорово напоминал певца и министра культуры Азербайджана Палада Бюль-Бюль-оглы: черные усы, черные брови, благородная седина, острые черты. Небольшого роста. Об этом свидетельствовали, по крайней мере, два снимка, где рядом с Хакимовым была изображена женщина одного с ним роста – это в одном случае, и мужчина, который на голову возвышался над ним.

– Твоя цель, – сказал Инсаров. – Чтобы узнать о нем, мне пришлось прибегнуть к классике и стать мухой на карнизе.

– Твоя цель, – не согласился Чирков.

– Но убьешь его ты. Запомни его хорошенько.

В молчании прошла минута. Парень спросил:

– Когда?

– Завтра, – ответил Инсаров.

Андрей опустил руки. Для него «завтра» означало «через минуту».

Виктор похлопал его по плечу:

– Настраивайся, настраивайся. Мысленно занимай место на огневой позиции. Для тебя открыт зеленый свет – открываешь огонь, как только увидишь цель. Забудь о желтом свете, который означает сохранение чьей-то жизни. Речь не идет о заложниках, но рядом с целью может оказаться посторонний – секретарша например.

Он вынул из кладовки рулон ковровой дорожки шириной полтора метра и раскатал ее посреди гостиной. Отмерив по краям по пятнадцать сантиметров, Инсаров острым ножом вырезал двухметровый кусок и отложил его в сторону. Когда он снова скатал дорожку в рулон, то в середине образовалась пустота, отсек, и в него как раз уместилась винтовка, длина которой составляла один метр тринадцать сантиметров. Перевязав рулон шпагатом, он поставил его в прихожей.


20

Андрей занял позицию и ощутил в груди холодок. У него изменился ритм дыхания, обострился слух, появилось волнение. Волнение-то и усилило концентрацию, вернуло спокойствие. И когда в оптическом прицеле он увидел Руслана Хакимова, то уже не испытывал никаких эмоций.

Он не стал стрелять в него «как угорелый», тем более что для точного выстрела времени оказалось недостаточно: Еретик сел за рабочий стол, выдвинул ящик, склонился над ним, вынул бумажный сверток и, закрыв ящик на ключ, вышел из-за стола. И пропал из поля зрения снайпера.

Андрей был одет в джинсы, рубашку с длинными рукавами. Под ноги он бросил сложенную картонную коробку, стоять на которой коленом было удобно. Открыв бутылку с водой, смочил доски под оконечностью ствола, чтобы после выстрела не поднялась пыль и не помешала второму, если потребуется, плюс облачко пыли могло демаскировать его.

Впервые побывав на огневой точке, он поторопился объявить упором нижнюю часть рамы. В этом случае он был бы на виду. Он устроил позицию в полутора метрах от окна. И задний план затенять не пришлось.

Андрей пришел на огневую позицию один. За час до него на чердаке побывал Инсаров, освободив снайпера от грязной работы, и принес винтовку.

Чирков бросил взгляд на Инсарова за стойкой под навесом киоска. Его рация работала на приеме. Со стороны кажется, он слушает плеер или радио, подчеркивает наличие наушников, ритмично покачивая головой. Переигрывает? Нет, выглядит забавно. Поглощенный музыкой, он забыл обо всем на свете. «Дип Перпл», «Лед Зеппелин»? Даже одежда на нем соответствует образу, который он выбрал: черный френч. Правда, он был не в талию, а свободного покроя, но с накладными карманами.

Забыл обо всем на свете. Легко ему на подстраховке. Во всяком случае, не так трудно.

Мимо него прошел наряд милиции. О чем он думает? Прогоняет в голове инструкции? Дернулся ли он, вспомнил о том, есть ли у него пистолет, снят ли он с предохранителя, удобно ли выхватить его, сколько у него денег, чтобы откупиться? Перекрестился ли он хотя бы мысленно? А может быть, он такой же «отступник», как и Еретик?

И снова стрелок сосредоточился на окне в кабинете Руслана Хакимова. Не замечал, как ему самому не трудно на огневой позиции. Ноги не затекают, плечи и шею не ломит, глаза не устают и не слезятся. Он не думал о том, что изготовляется к стрельбе так, чтобы его положение обеспечило возможность меткого огня. Он действовал автоматически.

И все же допустил ошибку – произвел выстрел в тот момент, когда пенек рядом с точкой прицеливания, на его взгляд, колебался меньше всего, когда он насильно посадил цель на него и уловил момент для выстрела. И тут же получил результат: плавного спуска не получилось, но получился отрыв пули.

Зато после выстрела ошибок не было. Он сохранил положение линии прицеливания и видел в оптику, как расплывается кровавое пятно на белой рубашке Руслана Хакимова. Еще одно мгновение, и он исчез из поля зрения: повалился на пол так резко, что Андрей не смог бы снять его вторым выстрелом.

Он выругался. А ведь все, казалось ему, делал правильно.

– Я промахнулся, – доложил Андрей в рацию.

– Скажи еще раз. – Инсаров поставил стаканчик с недопитым кофе на стойку и, вытирая руки, пошел в сторону центрального входа.

– Промазал. Ранил его в плечо. Теперь его не вижу.

– Разумеется, ты его не видишь. Он ушел с линии огня, когда ты нажимал на спусковой крючок.

– Снимаемся?

– Оставайся на месте. Держи под контролем кабинет. Увидишь снова цель, стреляй.

– Но… – заикнулся было Андрей.

– Выполняй! – перебил его Виктор. – Мы работаем в паре, черт возьми.

«Он спятил, – Андрей покусывал губу. – Куда он прет, на что надеется?» Он оторвался на миг от прицела и увидел напарника, перешагивающего порог административного здания. Тонированные стекла проглотили его, и Андрей потерял его из виду. Он легко представил, как навстречу напористому гостю поднимаются охранники.

Инсаров на ходу расстегнул френч и распахнул полу, открывая на обозрение светло-коричневую кобуру. Растерянность охранников измерялась мгновениями. Когда они полезли за своими пистолетами, Виктор уже держал ближнего к нему парня на мушке.

– Ребята, меня сегодня лучше не доставать, – сказал он, играя по привычке желваками и щурясь. Он влепил пулю противнику в предплечье, когда тот снимал пистолет с предохранителя. Потом продублировал выстрел и стреножил второго охранника. – На пол! – скомандовал он, сближаясь с конторкой и не обращая внимания на выкрики метнувшихся к лестничному пролету двух женщин. Он перемахнул через турникет и легко взбежал по лестнице на третий этаж. От него шарахнулись служащие фирмы, которые вышли покурить на площадку. Инсаров даже не посмотрел в их сторону. Он шел коридором к кабинету Руслана Хакимова, наиграв стрельбой внизу как минимум еще пару охранников.


21

Раненный в левое плечо, Руслан затаился в дальнем углу кабинета, реально оценивая угрозу. Снайпер, стрелявший в него, – лишь исполнитель. Это на поле боя он выстрелит и уйдет, уйдет, если даже не поразит цель. А киллеру нужно отработать деньги. И он сейчас, несмотря на угрозу быть обложенным со всех сторон, попытается повторить выстрел.

Хакимов не потерял самообладания. После выстрела прошли считаные мгновения, а он успел открыть сейф и вооружиться пистолетом. Он имел свою точку зрения на оружие самообороны: чем больше калибр, тем лучше. Он держал в руках пистолет итальянской фирмы «Фрателли» сорок пятого калибра, подняв его стволом вверх.

Он не сразу понял, что на этаже, а может быть, и во всем здании воцарилась тишина. И, как по нарастающей, будто кто-то постепенно прибавлял громкость, раздались шаги. Кто-то приближался к его кабинету. И этот кто-то предупредил его чуть хрипловатым голосом:

– Еретик, не стреляй! Слышишь? Сначала поговорим.

Еще пара шагов. Еще. Наконец проем двери заслонила чья-то тень. Человек вошел внутрь. Остановился, увидев хозяина кабинета.

– А ты растерял былую форму, раскольник. Ты забился в щель…

Хакимов на миг прикрыл глаза. Откуда этот человек знает его позывной? Вот уже двадцать лет его никто не называл так. Да и сам он начал забывать о кличках, позывных и прочем армейском дерьме, которого нахлебался за одиннадцать лет службы.

– Кто ты?

Даже если бы Еретик знал о том, что Инсаров жив, он не узнал бы в этом пятидесятилетнем мужичке во френче «похоронного» цвета своего бывшего командира.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжил Инсаров. – Когда я вернулся в столицу, не ощутил ничего похожего на ностальгию.

– Что?!

– Слушай, не перебивай. Москва стала для меня проданной квартирой, в которую я по случаю снова вернулся. Я не боялся, что меня опознают люди генерала: время порой – самый хороший пластический хирург, правда, Руслан?

– Парфянин?! – Еретик почувствовал каждый волос на голове. – Командир?! Но как же так?..

– Однажды я бросил вызов целой системе. Система сделала все, чтобы не замутились ее кристальные воды. И я понял одну вещь: наверху не принято рассуждать на тему «кто прав, а кто виноват», там больше озабочены другим вопросом: «кто лишний».

«Не может быть…» Еретик мотал головой. Он верил своим глазам – командир жив, значит, мертвецы возвращаются. Глазам же и не верил. Он нечасто вспоминал его, и всегда он являлся перед его глазами молодым. А сейчас перед ним постаревший, неузнаваемый, будто исполосовавший себя скальпелем… Время – лучший пластический хирург?..

– Я вернулся, чтобы поставить точку в одном деле. А заодно прошел весь путь от начала до конца – начиная с психушки. Там, если ты помнишь, мы дежурили по очереди. Но только один из нас опустился. Он находил удовольствие в том, что разрешал одному ублюдку насиловать свою подопечную. И этим человеком был ты. Ты как был Еретиком, так им и остался. А я… – Инсаров с трудом проглотил подкативший к горлу комок. – Там я едва сдерживался, припоминая все в мельчайших деталях. Ты можешь считать, что я вернулся с того света, это твое дело. Но откуда бы я ни вернулся, я пришел за тобой. Только не я убью тебя. Справедливо или нет, но я посчитал, что один человек не должен стоять в стороне от этого дела. «Месть – это блюдо, которое подают холодным». Так, кажется, говорят члены каморры.

Еретик выбросил руку с пистолетом и придавил спусковой крючок. Инсаров опередил его на мгновение, на ту долю, которая его и спасла. Пуля ударила Еретика в предплечье, и пистолет выпал из его руки.

– Пошел к окну.

– Витя…

– Двигай к окну. Или я начну хлестать тебя свинцом.

– Чего ты хочешь, забрать мою душу?

Пятясь, он смотрел в глаза Инсарову, облизывал свои пересохшие губы. Вот он наткнулся на рабочий стол, опрокидывая органайзер, стаканчик с карандашами и ножом для резки бумаг. Рука Еретика коснулась поверхности, скользнула дальше в поисках края стола, чтобы обойти его.

Он быстро пришел в себя, перестроился, изменив порядок своей сущности, вернул подзабытое состояние диверсанта. Он огибал стол, загораживая телом руку, по которой стекала кровь, но она слушалась, и безошибочно выбрал среди раскатившихся по поверхности вещей нож для резки бумаг. С бронзовой рукояткой и бронзовым же обоюдоострым клинком он походил на офицерский кортик.

Следующий шаг он замаскировал под неловкое движение, когда больше, чем того требовалось, изогнулся над столом. В следующий миг он сильно оттолкнулся ногами, еще больше изогнул спину и втянул голову в плечи. В таком положении он перекатился через стол и, зацепившись пальцами за край, опрокинул его. Инсаров выстрелил. Но в цель не попал, чуть расслабившись перед безоружным и дважды раненным противником.

Еретик снова оказался в выгодном положении: спиной к стене, ногами к столу, который стал барьером между ним и Инсаровым. Прислонившись к стене, он поджал ноги и ударил в стол с такой силой, что едва не проломил крышку. Инсаров не успел сместиться в сторону, но инстинктивно подпрыгнул, и все же стол краем ударил его по ногам. Падая, он вытянул руки вперед. Еретик был готов встретить его, и первое, что он сделал, ударил ногой по вооруженной руке противника. И еще раз – уже по расслабленной руке. Инсаров поднимался на ноги уже безоружный.

Они поменялись ролями. Теперь превосходство было на стороне Еретика. Похоже, он начинал входить во вкус. И Виктор видел все больше знакомых черт, движений. Руслан и сейчас мог сдать клинковый зачет. Он держал нож прямой хваткой, лезвием от себя, и его коронный прием – молниеносный колющий удар вниз – в пах, бедра. И если удар достигнет цели, за ним последуют еще три-четыре.

Еретик ударил коротко, по прямой траектории. Инсаров бросил левую руку вниз, рискуя получить лезвием по лучезапястному суставу. Но в сноровке противнику не уступил. Заблокируйся он мгновением раньше, бронзовое лезвие распороло бы ему лучевую артерию. А так его блок пришелся на запястье Еретика. Он коротко вскрикнул, отпрянув назад, но ножа из рук не выпустил.

Инсаров отступил. Бросив быстрый взгляд вправо, схватил за спинку стул и швырнул его в противника, метя в середину туловища. И бросился следом. Еретик, защищаясь от броска, скрестил руки и лишил себя возможности обороняться ножом.

Инсаров был близок к цели, но случилось непредвиденное. Его нога вдруг поехала по карандашам, рассыпанным по полу, как на роликах. И он упал, запрокидываясь на спину. Подставил локти, смягчая падение. А Еретик, припадая на колено, с коротким замахом опустил вооруженную ножом руку, метя противнику в живот. Он инстинктивно ставил все на этот удар. И просчитался. Пальцы Инсарова наткнулись на один из карандашей, ставших причиной его падения, и сжали его. Он выбросил руку вперед, и она стала продолжением отточенной деревянной палочки. И она своим острием попала Еретику точно в глаз.

Боль оказалась невыносимой. Он выпустил из рук нож, головой упав на грудь своему бывшему командиру. А Инсаров, нащупав на полу еще пару карандашей, с двух сторон, как в фильме ужасов, вонзил их в голову противнику. И на них же, не отпуская хватки, поднял голову Еретика. Его зрачки расширялись по мере того, как уходила из него жизнь, а тело покидала боль. Инсаров смотрел в них и в этот миг жаждал только одного: чтобы его образ преследовал душу отступника, на какую бы глубину она ни провалилась.

Инсаров столкнул с себя отяжелевшее тело Еретика и поднялся на ноги. Собрав раскатившиеся карандаши, сложил их на груди трупа и поджег.

– Я всегда говорил, что ересь доведет тебя до костра.

Андрей забыл обо всем на свете, наблюдая при шестикратном увеличении поединок двух диверсантов. Бой длился несколько секунд, а ему казалось – прошли минуты. Он даже не заметил, как вышел из кабинета его инструктор; перед глазами увеличенное в несколько раз и прошедшее через поляризационные фильтры лицо Счастливчика, который что-то говорит не человеку, а голове, которую он насадил, как на вертел.

Андрея вернула в реальность короткая, как икота, сирена милицейской машины. «Жигули» девяносто девятой модели резко затормозили напротив офиса, перекрывая крайнюю полосу движения. Из машины выскочили трое в штатском и взяли под контроль парадное. Скрываясь за машиной, они были неуязвимы для тех, кто мог появиться из офиса, но открыты для снайпера.

– Валентин! Счастливчик!

Бесполезно. Инструктор на связь не выходил. Скорее всего, потерял гарнитуру или саму рацию во время поединка. Андрей с точностью до секунды высчитал время, за которое инструктор окажется у выхода. Он придвинулся вплотную к окну, прицелился в бензобак милицейской машины и мысленно отсчитывал последние мгновения. Вот в эту секунду, по его мнению, Счастливчик вышел в холл и оказался под временной защитой конторки. Они не планировали отход по этому сценарию, и Андрею приходилось импровизировать. Он не ставил себя на место старшего товарища, просто реально представлял его действия, и в этом плане они виделись слаженной двойкой. Жаль, нет связи, еще раз подосадовал Андрей.

С мыслью «бензобак обычной пулей не подожжешь» он выстрелил. И еще раз, отвлекая внимание оперативников на себя. Все трое разом повернулись и подняли головы, отыскивая силуэт снайпера на крыше. Но снайпера на крыше можно увидеть только в кино. Двумя выстрелами Андрей дал понять оперативникам, что они открыты со всех сторон и самое надежное укрытие находится вне зоны видимости снайпера. И он развеял все сомнения на этот счет, руководствуясь инструкциями Счастливчика: «Для тебя открыт зеленый свет. Забудь о желтом свете, который означает сохранение чьей-то жизни». Он посадил на угольник прицеливания милиционера, который все еще высматривал на крыше стрелка и поводил стволом «макарова», и нажал на спусковой крючок. Пуля прошла между руками, удерживающими пистолет, и попала в середину груди. Опер тут же опрокинулся на спину. Андрей, в свою очередь, повел стволом и выбрал очередную цель. Он преодолел порог чувствительности и выстрелил в живого человека, как в мишень. Третий милиционер обогнул машину и укрылся за ней. Как нельзя вовремя, отметил Андрей: открылась застекленная дверь, выпуская из здания Счастливчика. И если у Андрея поначалу были какие-то сомнения, то Инсаров затруднений на этот счет не испытывал. Он дважды выстрелил в спину оперативнику и шагнул на дорогу, посмотрев сначала налево, а потом направо, как учили в школе. С пистолетом в руке он олицетворял дорожный знак: «Стой!»

Андрей положил оружие на пол. Он полюбил эту винтовку за ее настойчивую отдачу и точный «швейцарский» бой…

Спустившись с чердака на площадку, Андрей надел черные очки, надвинул на лоб бейсболку и освободил кобуру от «макарова». Когда он достиг второго этажа, услышал шум с улицы: открылась дверь парадного. Слух резанула сирена второй милицейской машины, выкрики раненых оперативников, подсказывающих товарищам, где преступники. На третьем этаже из квартиры 52 на площадку вышел мужчина лет пятидесяти в спортивном трико и майке без рукавов. Андрей, не сбавляя хода, ударом ноги вколотил его обратно в квартиру. Еще два пролета, и он увидел напарника. И тотчас присоединился к нему. Они эффектно смотрелись в дверном проеме, с оружием в вытянутых руках, повторяющих позу друг друга. И курки «макаровых» спустили одновременно. Милицейская машина сначала лишилась стекол, а потом проблесковой системы на крыше; лишь за радиаторной решеткой перемигивались бегущие спецсигналы.

Они опустили оружие. Андрей спросил взглядом: «Уходим?» – напарник подтвердил:

– Да, пора двигать.

Они поднялись на второй этаж. Инсаров вынул внутреннюю раму и двинул ногой по наружной. Андрей уходил первым. Он выпрыгнул из окна и, держа оружие на изготовку, страховал товарища. На выходе из двора они разделились. Инсаров пошел по Тимирязевской в сторону Дмитровского проезда, Андрей Чирков свернул на Башиловскую, а потом дворами вышел к станции метро «Савеловская». Там он остановил частника и назвал адрес.

Он ехал в сторону Ярославского вокзала, чтобы пересесть там на другую машину.


22

Сергей Тараненко находился в своем офисе на Новозаводской улице и пролистывал отчеты из валютно-банковского отдела. Он не изменил своей привычке и, когда секретарь доложил ему о посетителе, дочитал документ до конца, на что потребовалось не меньше минуты, затем убрал его в папку, папку положил в ящик стола, где хранил документы, условно названные им как «срочно-текущие».

– Пусть войдет, – наконец отозвался Тараненко, отпуская секретаря.

Тот закрыл дверь, пропустив в кабинет начальника внутренней безопасности. Михаил Шульгин подошел к столу и за руку поздоровался с шефом.

– Слышал, убили Руслана Хакимова, – сообщил он новость. – Громкое убийство.

– Шумное, – поправил соратника генерал, пренебрежительно скривившись. Об убийстве Еретика он узнал полчаса назад из оперативных сводок. – Вот если бы грохнули меня, это было бы громкое убийство.

– Ты пальцы-то скрести. Или по столу постучи.

Тараненко и Шульгин перешли на «ты» после возвращения Шульгина и Куницына из Швеции. Инициатором стал Шульгин. В его докладе о проделанной работе все было по-военному просто, что и послужило поводом к тому, чтобы, во-первых, обратиться к генералу по имени-отчеству, чего раньше никто из спецподразделения, включая Виктора Инсарова, себе не позволял. Во-вторых, работа за границей носила частный характер.

Сергей Николаевич не часто вспоминал насыщенные событиями времена Перестройки, когда он, клюнув на «коренное изменение в политике и экономике, направленное на установление рыночных отношений», едва не подал рапорт об отставке и не повесил мундир на вешалку, – он вовремя одумался. Остался в стороне от августовских событий 1991 года, когда консервативное крыло руководства Советского Союза и Компартии предприняло попытку антиконституционного переворота. Хотя он не был уверен, чем закончится это противостояние. Симпатии Тараненко разделились поровну: он сочувствовал и путчистам, которые ввели войска в Москву, и «больному» Михаилу Горбачеву, который был блокирован на президентской вилле «Заря» в Форосе. Он с предвкушением обывателя ждал многочисленных жертв («дело-то громкое»), однако, к его глубокому разочарованию, погибло только три человека. И он подумал о том, что с такими жертвами к власти приходить просто смешно, тем более что их «увязали» с формулировкой «в столкновении с войсками погибло три человека». Если бы ему поручили командовать войсками, он бы показал всему миру, что такое настоящее столкновение с войсками. А так получился цирк, а не переворот.

Сейчас такими цифрами никого не удивишь, кривился генерал. В троллейбусной давке гибнет больше людей. Что говорить о жертвах терактов, которые ежедневно случаются в разных уголках мира…

Самая памятная дата для него – 15 февраля 1989 года. В этот день Ограниченный контингент советских войск в Республике Афганистан прекратил свое существование. Последние советские солдаты пересекли афганскую границу по мосту через Амударью. Слишком многое связывало Тараненко с Афганом… Но главное – связи и деньги, без которых он не добился бы успеха.

На взгляд генерала, в деле об убийстве Руслана Хакимова, которое Шульгин посчитал громким, было много шума, и ничего более. Пресс-служба прокуратуры Москвы заявила: это работа профессионала.

– Глупость, – ответил на свой немой вопрос Сергей Тараненко, откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы на затылке. Глядя на Шульгина, расположившегося в кресле напротив, продолжил: – Профессионал не оставляет жертве ни одного шанса. Как охотник не оставляет шансов добыче.

Об этом свидетельствовали многочисленные трофеи, собранные в загородном доме генерала. Главными считалась шкура белого медведя и чучело леопарда. Даже выделанная шкура царя зверей не производила на гостей Тараненко такого сильного впечатления.

– Я не знаю, кому Руслан перешел дорогу. В свое время я ему сделал два предложения влиться в мою команду, и оба раза он отказался. И вот сейчас выясняется, что зря. Как говорят моряки, «под фуражкой адмирала не штормит». Под моей фуражкой заштормило лишь раз. Но это было так давно, что уже не кажется правдой.

Тараненко изменился. Сейчас ему пятьдесят семь. Когда его волосы поредели, он выбрал для себя вариант гладко выбритой головы. И поначалу пожалел об этом, поскольку голову приходилось брить так же часто, как щеки и подбородок. Это было бы вдвойне утомительно, если бы он брился сам.

– Если бы я в свое время умотал за границу, то к этому времени уже вернулся бы. Что делать сейчас там? Лаять? Брехать? Там сейчас не заработаешь. Там ни предателями, ни отступниками, ни жадинами никого не удивишь. Поразительная вещь: наша продажность и их нахальство при слиянии дадут ошеломляющий эффект.

Эта фраза, родившаяся экспромтом, понравилась генералу, и он мысленно конкретизировал, видя ее на транспаранте: «Российская продажность и американское нахальство при слиянии дадут ошеломляющий эффект». Собственно, речь шла о бинарном варианте господства над миром.

Он встал. По давней привычке прошелся по кабинету, сунув руки в карманы брюк. Продолжил на ходу.

– Все бегут с тонущего корабля, – оседлал он любимого конька. – Европа тонет в эмигрантах и собственных законах, как в дерьме. Она захлебывается в единой валюте, как в помоях. Штаты идут ко дну. Вроде бы целый с виду корабль, но крысы уже побежали с него. Советские и российские эмигранты, все те, кто хотел свободы и денег, прибежали, виляя хвостом, домой. Они готовы стать здесь, на родине, шавками при строгом хозяине, готовы служить, стоя на задних лапках. Положение дворовых брехунов их больше не устраивает.

Сейчас Тараненко был готов честно ответить на вопрос соратника, если бы тот рискнул задать его. Да, в далеком 1984 году он был готов перейти на сторону американцев, и ничего удивительного в этом не было. Он бы прошел проторенным путем, который утоптали десятки офицеров ГРУ и КГБ. Но, в отличие от них, он был обеспечен – без всяких там если бы да кабы. У него были деньги. Очень приличные даже по нынешним меркам. Но что делать там? Тогда он не смог ответить на этот вопрос. Его не устраивала сомнительная слава «мирного генерала Власова», даже если бы он притащил за собой подразделение спецназа.

И все же известие о гибели Руслана Хакимова оставило неприятный осадок. Чтобы избавиться от него, генерал попросил Шульгина связаться с прокуратурой и запросить подробности происшествия.

– Я не хочу, чтобы всплывала наша с Хакимовым связь, – предупредил Тараненко.

К вечеру он получил обновленную информацию по факту убийства Руслана Хакимова и поменял свой взгляд: убийство Еретика просилось называться громким. Тут Шульгин, как говорят стрелки, попал в «копейку». Даже больше: чем глубже изучал первичные материалы дела генерал, тем настойчивее просилось в его голову дополнение – «искусственно громкое убийство». Кто и зачем его смоделировал? Эта мысль не показалась Тараненко смелой. Снайпер, место которого было подобрано профессионально, промахивается, о чем наглядно свидетельствуют три вещи: стреляные гильзы на огневой позиции, пулевое отверстие в стекле и ранение в плечо жертвы. И тут против всякой логики в дело вступает либо сумасшедший, либо профессионал. Он стреножит охранников, проходит, как нож сквозь масло, до кабинета своей жертвы. И тут начинается самое интересное: Еретик, спецназовец с большой буквы, не мажет из своего пистолета серии «форс», он вообще не стреляет, как будто в прицеле подрагивает голова его покойной матери. Он и его противник, будто их снимала скрытая камера, сходятся в честном поединке – один на один и без оружия. Точнее, используют все, что может порезать или уколоть. Конечно, Еретик бой проиграл. Конечно. Это выражение уверенности вызвало в груди Тараненко тревогу. У него сложилось такое впечатление, что он знал человека, который сделал из карандашей вертел и насадил на него голову Еретика, знал о его превосходстве. Судя по описаниям, ему было около пятидесяти. Четко разглядеть его лицо мешала кепка, надвинутая на глаза. Очевидцам запомнилась его седоватая эспаньолка и «сталинский» френч. И все. Но это только начало следствия, и уголовное дело обязательно пополнится новыми данными. Тем не менее жаль, что преступников не удалось задержать по горячим следам.

«Где Еретик нажил себе врага-однолетка?» – подумал генерал.


23

– Кто следующая жертва? – по-деловому осведомился Андрей.

– Вижу, вошел во вкус, – усмехнулся Инсаров.

Сегодня они могли себе позволить поваляться в постели хоть до обеда, но обоих сжигали воспоминания о вчерашней акции. Во всяком случае, Андрей долго не мог заснуть, а проснулся чуть свет. Эмоции лезли наружу, и ему необходимо было выговориться. Еще и потому, что приснился ему сон-экшн.

Он и Счастливчик заходят в какой-то многоэтажный дом. Подъезд один, преследователи уже на подступах к парадному. Андрей вызывает лифт, напарник блокирует его, а после выбивает ногой дверь чужой квартиры. Там он тянет Андрея на кухню и приказывает ему раздеваться. И первым подает пример, срывая с себя одежду. Андрей спрашивает: «Мы займемся этим прямо здесь?» – «Прямо здесь. Раздевайся!» Он открывает все четыре конфорки на плите, выталкивает Андрея из кухни, закрывает дверь, подхватывает на руки откуда-то взявшуюся таксу. Приоткрывает дверь и бросает в кухню зажженную зажигалку. Грохот взрыва, вылетают и дверь, и окно на кухне. Полуобнаженные, они выбегают в коридор, кричат в два голоса: «Теракт! Пожар!» Бегут по лестнице. Их догоняют полуголые соседи. Счастливчик и Андрей пробегают мимо преследователей неузнанными. Счастливчик открывает дверь своей «Нивы», и Андрей, усевшись на переднее сиденье, вдруг видит руль, панель и тоннель роскошного «Ягуара». И говорит напарнику, который уже рвал этот автомобильный гибрид с места: «Ты действительно Счастливчик».

– «И ты только теперь в это поверил?..» – Андрей досказывал сон товарищу.

Инсаров принял его стиль и вернулся к его вопросу:

– Имя следующей жертвы – Игорь Куницын по кличке Куница.

– Кто он?

– До осени 2005 года работал в Государственном таможенном комитете, возглавлял оперативно-розыскную группу. Официально – добывал материалы в отношении лиц, осуществляющих контрабандные операции с наркотиками в Москве и Московской области. Неофициально – занимался рэкетом: отбирал товар у наркоторговцев и сбывал его по своим каналам. Чтобы расследовать официальную деятельность, желательно иметь соответствующий подход. Я должен был рассмотреть некоторые аспекты преступной деятельности Куницы. Кто, кроме него, к ней причастен? Что делают эти лица? Как они это делают? Где все происходит? Как это происходило или будет происходить? Почему они так поступают? Чтобы ответить на эти вопросы, я избрал подход сбора информации.

Инсаров заварил растворимого кофе, добавил капельку лимонной водки и соли. Прихлебывая из чашки, он продолжил:

– Кто такой Куница сегодня? Два года назад он ушел из таможенного комитета и увел с собой боевое ядро своего оперативно-розыскного подразделения, а это пять человек, Куница – шестой, и создал криминальную группировку, используя связи, информацию и возможности таможенной службы. У меня не было возможности установить телекамеру, соединенную с оптическими волокнами в стене, равно как и системы считывания данных с экрана его компьютера. Я использовал микрофон узконаправленного действия.

Инсаров принес из кладовки тарелку, размером с суповую чашку, и оснастку: микрофон, усилитель, приемник и записывающее устройство.

– Я часами, сутками сидел в машине напротив его офиса, дома, прослушивал не только телефонные переговоры и беседы с глазу на глаз. Я слышал и ворчание Куницы, как его пучит. Я мог поставить «жучок» в его телефонную сеть, но профи его класса легко обнаружит прослушку.

Инсаров ненавязчиво окунал Андрея в очередное дело. Тот даже не заметил, как оказался на лестничной клетке. Виктор продолжал, закрывая дверь:

– Офис Куницы расположен неудачно для тех, кто мечтает свести с ним счеты. Напротив офиса, который официально ширмуется под билетную кассу коммерческих авиарейсов Домодедово, Шереметьево, Внуково, находится пункт правопорядка, в ста метрах выше по дороге – пост ГАИ. То же самое относится и к его дому. Как действует группировка Куницына? Основная работа боевиков – постоянно находиться в полной боевой готовности. Сигналом к началу очередного налета на фирмы, занимающиеся доставкой в Москву грузов наркокурьеров, является звонок от осведомителя, информатора-двойника, который работает и на контору, и на частное лицо. Он сообщает Кунице адрес, время, более или менее точный состав участников сделки. Куница говорит ему «спасибо» и поднимает своих людей на ноги. Они действуют более чем оперативно. Порой минута промедления приводит натурально к пустому месту, и такое однажды произошло. Последний раз боевики использовали «Мерседес» V-класса, – Инсаров показал на пальцах знак победы. – Переодеваются в салоне, пока машина мчится к месту сделки. Порой это открытые места – дворы, пустыри, нередко – квартиры, офисы. Если сделка совершается в офисе, боевики используют средства, состоящие на вооружении антитеррористических подразделений: тараны, гранаты со слезоточивым газом, дробовики, против которых не устоит ни один замок. И сами они, разумеется, шифруются под контртеррористический отряд: экипировка, включая шлемы с бронированными забралами. В состав группы входит хороший стрелок и отличный боец Валерий Мерзликин по кличке Зубочистка. Даже сейчас, уверен, он не выпускает спичку изо рта. Еще один человек, на которого стоит обратить внимание, носит красивое русское имя Никита. Фамилия его Гуров. Из шестерых бандитов он первая твоя жертва.

– Почему?

– Потому что он, как всегда, будет страховать товарищей на входе в здание. Он классный снайпер и может попасть во все, на что натолкнется его взгляд. Стреляет он, грубо говоря, навскидку, в смысле – «не думая». Эмоции в нем отсутствуют напрочь. Если ему придется стрелять в ребенка или собаку, он выстрелит, не задумываясь. И повторит выстрел, если ребенок или собака будет подавать признаки жизни. За жестокость его не часто привлекали к операциям, где можно было обойтись половиной подразделения.

Инсаров поднырнул под шлагбаум открытой стоянки и жестом руки поприветствовал дневального.

– Куда мы поедем? – спросил Андрей.

– Осмотрим место предстоящих действий. У меня есть два варианта. Посмотрим вначале объект в Королеве.

Подмосковный Королев расположен примерно в двадцати километрах к северо-востоку от Москвы, железнодорожная станция Подлипки на ветке Москва – Рязань. Этот город с населением около ста пятидесяти тысяч человек привлек внимание Инсарова в первую очередь ракетно-космической промышленностью, а точнее, брошенными зданиями ангарного типа.

Возле одного из таких зданий, которые еще не успели распилить на металлолом, Инсаров остановил свою «Ниву».

– Осмотримся, – сказал он, выходя из машины. – Последний раз я был здесь два месяца назад. Здесь жили два великих человека: Ленин и я.

– Родился здесь?

– Ага. Раньше здесь был город Костино – его передали в подчинение Калининградскому горсовету. Зайдем внутрь.

В этом здании с причудливым коньком, закрывающим стык кровли, некогда располагался кооператив «Сайлент» по производству резиновых запчастей для «Жигулей». Из оборудования здесь не осталось ни одного болта, за исключением тех, что торчали из бетона и, по словам Инсарова, «тосковали по гайкам».

В каменных карманах, которые раньше служили конторками мастеров, кладовыми, складами готовой продукции, туалетом и душевой, было пусто. Инсаров назвал их карманами потому, что эти помещения не имели общей со зданием крыши; они были вполовину ниже.

В конторке мастера, расположенной в середине корпуса, крыша сохранилась лишь частично, но и этих частей хватало для того, чтобы обустроить там огневую позицию.

– В центре здания будет стоять автобус с затемненными стеклами, – Инсаров указал рукой. – Мы зажжем в салоне свет, создадим атмосферу деловых переговоров. Перед этим мы заминируем автобус. Заложим ровно столько взрывчатки, чтобы в живых осталось два-три человека. Мне необходимо заглянуть им в глаза. Не все, конечно, полезут внутрь. Останется хотя бы один прикрывающий. Я говорил о Никите Гурове.

– Да, я помню, – кивком головы подтвердил Андрей.

– Они подъедут на микроавтобусе или мини-вэне. Подъедут с западной стороны, поскольку дорога с того направления идет под уклон. Они возьмут эту особенность на вооружение и загодя заглушат двигатель, чтобы подъехать бесшумно. Они увидят автобус и войдут в здание. Увидят слабый свет внутри – и возьмут автобус штурмом. Один человек останется напротив дверцы водителя, остальные ворвутся в салон. Как только первый боевик скроется внутри автобуса, прогремит взрыв.

– Поставим растяжку? – спросил Андрей.

– Именно. Им некогда будет смотреть под ноги. Они придут брать наркодельцов и немногочисленную охрану, которая при штурме спецназа обычно сопротивления не оказывает. Твоя задача – снять прикрывающего у входа в здание. Что скажешь насчет этой позиции? – спросил Инсаров Андрея.

Тот ответил осторожно. На его взгляд, эта конторка, находящаяся в середине здания, годилась скорее для пулеметчика, ему же требовалось более отдаленное от цели и безопасное место. И он, прогулявшись по цеху, забрался на крышу склада готовой продукции. В пяти метрах находился пожарный выход, наполовину заваленный обломками кирпича и мусором.

– Шестьдесят метров до цели, – безошибочно определил Андрей расстояние. – Мне с такой дистанции стрелять будет удобней.

– Флаг тебе в руки, – согласился Инсаров.

Вряд ли он прикипел к конторке мастера, но он определил ее своей огневой точкой. По давней привычке, он вышел из помещения, держа руки на уровне плеч, представляя в руках пистолет и последствия взрыва. Вот он, видимо, увидел подранка и, помешкав секунду, добил его, согнув указательный палец. Сместил руки в сторону и повернул голову к центральному входу, проверяя работу своего напарника. По сценарию тот снова не справился с работой и промазал. Инсарову снова пришлось «доделывать».

Андрей смотрел то на него, то на горлышко двадцатилитровой бутыли из-под соляной кислоты, которая пылилась на крыше. Почему он не уберет ее? Хотя зачем ему убирать бутыль?

– Где мы возьмем автобус? – поинтересовался Андрей.

Инсаров указал большим пальцем себе за спину.

– В двух шагах отсюда находится ритуальная контора. В пять вечера все три катафалка уже стоят в гараже – так в конторе называют металлический навес. К семи вечера расходятся все служащие… – Инсаров посмотрел на часы. – Пора ехать. Мне в своей сыскной конторе надо кое-какие дела в порядок привести, с Вадимом повидаться, дать ему денег из собственных сбережений. Сегодняшний вечер поскучаешь без меня.

– Я бы недельку поскучал.

Виктор рассмеялся.


24

Сегодня Андрей впервые позволил себе, говоря по-простому, покопаться в чужих вещах. Верх взяло любопытство. Он почти ничего не знал о прошлой жизни Валентина Мишустина. Хотя тот и рассказывал о себе, но его рассказ походил именно на пересказ истории, случившейся с кем угодно, только не с ним.

В одном из верхних ящичков секретера он нашел паспорт и открыл его. С фотографии на него смотрел его наставник, только без дурацкой эспаньолки, которая была ему не к лицу – в прямом смысле. На фото он выглядел не моложе, но опрятнее, что ли, свежее – нашел Чирков более или менее точное определение.

Мишустин Валентин Сергеевич, 1955 года рождения, читал он паспортные данные. Он задавал вопрос, как Счастливчику удалось вернуть гражданство. Но о возвращении речь не шла. Он прибыл в другую страну, обратившись в российское посольство в Стокгольме. Ему снова повезло: его вопрос решили без обычной волокиты, и он вскоре получил этот паспорт.

Андрей положил документ на место, задвинул ящичек.

Его внимание привлекла пухлая папка с тесемками. Она походила на ту, в которой Остап Бендер держал компромат. Он вернулся на софу и, устроив папку на коленях, развязал тесемки. Первый же лист удивил его. «Никогда не рассчитывай на слабости противника, в любой ситуации сохраняй хладнокровие». Так было написано вверху листа бумаги, и походило это на эпиграф к увлекательному боевику.

К следующей странице был приклеен продолговатый конверт. Приоткрыв его, Андрей увидел газетную вырезку на шведском, скорее всего, языке. Современный шведский алфавит создан на основе латинского, но имеет три специфических знака: Е, Д и Ц, и расположены они в конце алфавита. Всего три непривычных знака, Андрею же казалось, текст набран только из них. Ничего не поймешь. И он закрыл конверт.

Следующая страница убедила его в том, что в руках у него досье.

«Сергей Николаевич Тараненко, – читал он, – председатель Государственного таможенного комитета России. Начал восхождение по "таможенной лестнице" с государственного советника таможенной службы. Примечание: генерал армии – этому воинскому званию в табели о рангах соответствует звание действительного государственного советника таможенной службы, кем и является Тараненко.

Тараненко не прерывал связей с прошлым и криминалом, что соответствует его образу. Комитет, который он возглавляет, он предпочитает называть Организацией. Несколько лет назад Организация совместно с правоохранительными органами Индии провела «комплекс мероприятий» по контролю над трафиком крупной партии гашиша, подготовку и захват с поличным всех участников противоправных действий. Операция проводилась в Московской области. Во главе оперативно-розыскной группы, которая «добывала материалы в отношении лиц, осуществляющих контрабандные операции с наркотиками», стоял Игорь Куницын. В его руках также были «отдельные российские фирмы, занимающиеся доставкой в страну грузов "наркочелноков". В сентябре 2005 года Игорь Куницын уволился из ГТК. Михаил Шульгин занимал более высокий пост, отвечая за внутреннюю безопасность "фирмы" и являясь правой рукой генерала Тараненко».

Официальные материалы, хранящиеся в этой папке, переплетались с примечаниями составителя досье и его личными выкладками, например, как эта:

«Одному мне не справиться. Тараненко неуязвим потому, что я один. Мне необходим помощник, необходим человек, которого я назвал Избранным, как Нео из «Матрицы». И если в силу каких-то причин он откажется, то я открою перед ним карты, и тогда уже ничто не сможет удержать его».

Дальше следовали официальные документы, которые Андрей изучал с нарастающим интересом.

«В октябре 1997 года в результате операции на международных автотрассах совместно Государственным таможенным комитетом, МВД, ФПС России выявлено и пресечено несколько каналов незаконного ввоза на территорию Российской Федерации крупных партий продовольственных и подакцизных товаров. Задержано грузов на сумму более ста двадцати миллиардов рублей».

«Перекрыт канал поставки золота по маршруту Магадан – Москва – Ингушетия. Задержано сырьевых товаров, подакцизной продукции и различных грузов на сумму свыше пятидесяти миллиардов рублей. Выявлены и пресечены попытки реализации поддельных векселей Сбербанка и Федерального энергетического союза на сумму более десяти миллиардов рублей».

«Задержаны при попытке контрабандного ввоза взрывчатки из Молдовы в Россию шесть членов международной преступной группы».

«Первый заместитель директора Федеральной пограничной службы России Алексей Суворов и председатель Государственного таможенного комитета Российской Федерации Сергей Тараненко проинспектировали на российско-грузинской границе контрольно-пропускные посты "Нижний Зарамаг" и "Верхний Ларс".

«В сравнении с прошлыми выборами в списках лидеров предвыборных блоков возросло количество представителей других силовых структур – МВД, ФСБ, а также Государственного таможенного комитета – лидер Сергей Тараненко».

«Правительство об оказании на договорной основе Минобороны услуг по обеспечению запуска с космодрома Плесецк на околоземную солнечно-синхронную орбиту ракетой-носителем "Космос" малых космических аппаратов научного назначения. Государственному таможенному комитету РФ поручено обеспечить оформление указанных космических аппаратов и вспомогательного оборудования, временно ввозимых на таможенную территорию России, с полным освобождением от уплаты таможенных пошлин, налогов и без применения мер нетарифного регулирования».

Андрей на минуту оторвался от чтения документов. О чем говорили эти материалы? Автор подборок Валентин Мишустин в первую очередь обращал внимание на то, что Организация Сергея Тараненко запустила свои щупальца в сферу интересов государственных структур. Фактически государственная граница находилась под контролем одного человека. Он имел неограниченные возможности для проведения нелегальных операций. Он владел всеми скрытыми схемами незаконных операций, в частности касающихся каналов контрабандного вывоза за рубеж алмазного сырья и бриллиантов, – об этом говорили еще несколько документов, которые Андрей также не оставил без внимания.

Прошло больше двух часов. Он устал. И под конец сделал вывод: Счастливчик сошел с ума. Он бросал вызов человеку, стоящему во главе организации, которую впору называть Системой с большой буквы.

О серьезности намерений Валентина говорить не приходилось. Его настрой и профессионализм не раз заставляли Андрея вздрагивать.

Он закрыл папку. Осталось завязать тесемки и положить ее на место. Сделать все возможное, лишь бы хозяин не догадался. С другой стороны, почему бы не вывести его на откровенный разговор, не узнать о причинах ненависти к начальнику таможенной службы, а узнав, попробовать отговорить его от рискованного шага. Вполне возможно, что никто не говорил с ним на эту тему. Кто знает, может быть, он, привыкший к одиночеству, в душе стремится выплеснуть все накопившееся в ней за долгие годы. Так и нужно поступить, решил Андрей.

Он хотел завязать тесемки, но ему показалось, что один из документов загнулся, не было ощущения ровности в кипе бумаг. Андрей снова открыл папку и тут же нашел причину: конверт, приклеенный ближе к краю листа. На титульном листе было начертано что-то вроде девиза и характеризовало, что ли, автора-составителя этого досье. Выходит, сделал вывод Андрей, что и второй лист был также для него важен. Насколько важна газетная вырезка? «Жаль, в нашей школе не преподавали скандинавские языки», – вполне серьезно подосадовал он, освобождая конверт от пожелтевшего листа, сложенного пополам. Чирков пробежал глазами выцветшие строки одного столбца, другого, хотел было положить вырезку обратно в конверт, но в это время бросил взгляд на зеркало в серванте, напротив которого он сидел, и увидел в нем свое отражение. Сразу же обратил внимание на то, что видит снимок на обратной стороне газеты, и перевернул ее.

Он еще не понял, по какой причине вдруг подкатил жирный комок к горлу, что заставило зародиться мысли: «Я пожалею о своем любопытстве».

На первом снимке была изображена лежащая на земле женщина. На втором – мужчина. Два трупа. Скорее всего, в статье, текст которой располагался выше снимков, говорилось об убийстве. Андрей пробежал глазами по строчкам, пестревшим непривычными взгляду символами, выискивая отчего-то английские, ставшие привычными слова – killer, murderer, означающие «убийца», и наткнулся на женское имя – Olga. Напоролся на другое – Victor. Проглотил очередной комок, забивший горло: Schifrin. Ольга и Виктор Шифрины.

«Значит, ее настоящая фамилия Чиркова… А паспорт был выписан на имя Ольги Шифриной. Виктор и та женщина, которой он устроил побег из психбольницы, бежали в Швецию в 1984 году».

«Выходит, Счастливчик знал и мою мать, и Виктора. Выходит, в гостях у Ирины Львовны он притворялся. Играл».

А дальше Андрей почувствовал каждый волос на голове, когда прочитал еще одно имя – Мишустин Валентин Сергеевич, чей паспорт он совсем недавно тщательно изучал, и пришел к выводу, что на фото в нем он выглядит свежее. А после этой фамилии он нашел другое, которое искал, но пропустил из-за того, что его ослепили два имени – Ольги и Виктора: киллер.

«Убийца», – повторил про себя Андрей. И вспомнил, с какой хирургической точностью Счастливчик убил Еретика.

«Срок отбывал в Швеции. В тюрьме неподалеку от городка Сундсвалль. Я сидел за убийство».

Андрей долго не мог оторвать взгляда от последнего, предсмертного снимка матери.

«Что ты знаешь о своей матери?»

«Зачем он написал мне письмо?» Андрей уже не сомневался, что автором двух строк был сам Валентин Мишустин, отсидевший в шведской тюрьме за убийство двух человек. Осталась неразгаданной еще одна тайна: зачем он привлек его, Андрея, на свою сторону да еще назвал в своих сносках Избранным? Может, его вдохновляло присутствие рядом человека, мать которого он убил? Он что, извращенец?

«Скоро я это узнаю».

Андрей сложил газету по сгибам и вложил в конверт. Закрыл папку, наконец-то завязал тесемки и положил в секретер. Заметит ли что-нибудь Счастливчик?.. Нет, вряд ли. Если только он не оставил на ящичках и своей папке контрольных меток в виде протянутой нитки или волоса.

А теперь пора успокоиться, решил Андрей, это жизненно важно. Если Валентин заметит перемены в настроении подопечного, он вытянет из него всю правду. Что будет потом, лучше не думать. И постараться забыть о том, насколько он быстр в стрельбе. Глазом не успеешь моргнуть, как получишь пулю в лоб.

Он сказал, что вернется часам к восьми, значит, есть три-четыре часа. Андрею пришлось идти на риск. Он снова открыл досье и вынул из конверта газету. Вложив ее в журнал, он вышел из квартиры. Путь его лежал в посольство Королевства Швеции, расположенного в доме номер 60 по Мосфильмовской улице. Он доехал до станции метро «Университет», дальше пошел пешком по Ломоносовскому и Мичуринскому проспектам.

Сегодня был четверг, однако прием документов закончился в двенадцать часов, о чем, собственно, сказал Андрею охранник посольства. И едва Андрей высказал свою просьбу, брови его взметнулись вверх.

– Что, простите?

– Мне нужно перевести текст газетной заметки, написанной на шведском языке, – повторил Андрей. – Я подумал, что здесь мне наверняка помогут. Это срочно, а мне больше некуда обратиться.

– Ну хорошо. – Высоченный охранник в военной форме принял от парня статью, пробежал ее глазами и перевел: – 6 ноября 1984 года в Сёдермальме произошло двойное убийство… Один из полицейских получил огнестрельное ранение в грудь. Тем не менее преступника удалось задержать. Им оказался уроженец Ленинграда Мишустин Валентин Сергеевич. Его жертвами стали граждане СССР Ольга и Виктор Шифрины. Мотивы преступления выясняются.

Он вернул заметку и сказал:

– Громкое убийство. Но я о нем ничего не слышал. Мне в ту пору было четыре года.

– Мне тоже. Спасибо большое.

Андрей вернулся в дом Счастливчика и там нашел подходящий способ скрыть истинное настроение. Когда хозяин пришел, его гость посапывал на тахте, а встал не с той ноги. И его неважное расположение духа стало естественной маской. Он проводил Валентина взглядом до кухонной двери и прошептал:

– Теперь я все знаю, урод. Ход за мной.

Он напрягся, когда хозяин, вернувшись с банкой пива, вдруг открыл секретер и достал оттуда папку. «Все, – подумал Андрей, – хана мне». Однако Счастливчик открыл папку в середине и углубился в чтение.

– Что читаешь? – спросил гость. – Бухгалтерские отчеты покоя не дают?

– Не угадал, – последовал ответ. – Здесь материалы на одного подонка, документы, которые имеют к нему косвенное или прямое отношение. Зовут его Сергей Тараненко…

Их он начал собирать на второй день после того, как ему предъявили обвинение, а именно 8 ноября 1984 года. Он хорошо помнил этот день, который трещал по швам от событий, еле уместившихся в него. Тогда он отказался от предложения встретиться с советским консулом в Стокгольме. Ближе к вечеру ему в камеру принесли местную газету с заметкой об убийстве – как одно из средств давления на него. Газету он оставил и сохранил. Он мог предложить шведским спецслужбам сделку – в обмен на свободу поделиться секретами военной разведки. Но после смерти Ольги он отверг все приемы, касающиеся предательства. К тому же он понимал, что спецслужбы могли принять от него любые условия, чтобы нарушить их, как только надобность в нем исчезнет.

– Все же я не пойму твоей тактики, – сказал Андрей после довольно продолжительного молчания.

– Она проста, – ответил Виктор. – Я добиваюсь ситуации, при которой генерал сделает один-единственный вывод: кто-то убивает его людей. Эта классическая схема в отдельных случаях расшифровывается легко: кто-то втягивает его в свою игру, заставляет его раскрыться. И только в раскрытом состоянии он становится уязвимым, доступным. В первую очередь потому, что он станет решать проблему в частном порядке и с помощью людей, замешанных в одном преступлении. Я верну его в те времена, когда он мог опираться только на преданных ему людей, а у него их было не так много. Я разгребу это дерьмо.


25

Осведомитель Игоря Куницына жил на Гостиничной улице, что на юге Москвы, в шаге от 3-го транспортного кольца.

– Не придется пилить через весь город, – вслух порадовался Инсаров.

Он первым вышел из машины, за рулем которой сидел Андрей, и, взбежав на четвертый этаж девятиэтажки, позвонил в квартиру номер двадцать четыре. Нажал на кнопку еще раз. И только спустя минуту ему открыл дверь человек лет тридцати с заспанным лицом.

– Привет, – поздоровался Инсаров, протягивая руку. – Глеб, правильно?

– Да. А вы?..

– Виктор. А это Андрей, – кивнул на подоспевшего парня. – Мы пришли по рекомендации Игоря Куницына. Как дела?

– Нормально.

– Разреши войти?

– Да, входите. А почему Игорь мне не позвонил? – спросил хозяин, уступая дорогу.

– Ну, милый мой, это ваши дела, – сказал Инсаров, оказавшись в коридоре. – Набери его номер, если, конечно, у тебя пальцы не сломаны. – Он толкнул Андрея локтем. – Смотри, как ломает человека, который постоянно живет на измене.

Глеб Галкин рванул в зал, но Инсаров зацепил его ногой, и он упал на пол. Перевернувшись, попытался и его снести подсечкой. Виктор легко ушел от этого приема и ударил хозяина квартиры в голень. Потом, опустившись на колени, усмирил его ударом в висок. Пока он находился в отключке, Инсаров и Андрей усадили его на венский стул и привязали к спинке. Когда он пришел в себя, увидел Инсарова с утюгом в руке.

– Думаешь, я собрался погладить твои рубашки? – Он покачал головой. – Это только по ящику говорят, что время паяльников и горячих утюгов ушло. Расклад простой, Глеб. Я набираю номер телефона Куницына, а ты говоришь ему заученный текст – всего пара предложений. Если ты откажешься, я оставлю на твоем теле ровно столько здоровых участков, сколько позволят врачам неделю бороться за твою жизнь. И эти семь дней тебе покажутся вечностью. Я не стану спрашивать, согласен ты или нет, я спрошу: ты умный или дурак? Я жду ответа.

– Я умный.

– Кто бы сомневался, – хмыкнул Инсаров. – А теперь учи текст. Привет – привет. Намечается сделка на пятнадцать килограммов. Обычно ты после этого ждешь ответа, а Куницын берет в руки карандаш и торопит тебя…

Когда раздался телефонный звонок, Игорь Куницын находился в своем офисе, расположенном в здании, зажатом между Ордынкой и Пятницкой, в самом сердце Москвы. За аренду офиса он платил немалые деньги, хотя ему, по большому счету, хватило бы комнатушки с телефоном на окраине. Ему нравилось приезжать на работу, парковать свой «Субару» под окнами и поглядывать на него. Однажды он поймал себя на диковатой мысли: он ждет, когда его японскую тачку угонят, точнее – начнут угонять. Ему хотелось продемонстрировать противоугонное устройство – кулак из пяти бойцов спецназа, постоянно находившихся в режиме ожидания.

– Да, Глеб, – он ответил по мобильнику, прочитав его имя на экране. – О’кей, понял. Отлично. Диктуй адрес, время, состав. Есть.

«Брошенное кирпичное здание на южной окраине Королева, – быстро записывал на листе бумаги Куница. – С центральной дороги повернуть, не доезжая до поста ГАИ, налево и ехать полтора километра. По пути встретятся лесопилка, бетонный завод, овощная база. Здание без ворот. На здании видны цифры: 67. Продавец приедет на автобусе марки "ЛиАЗ", переделанном под катафалк».

– Оригинально, – бросил под нос Куница. – Что означают цифры 67?

– Понятия не имею. У меня, как всегда, голая информация.

И как всегда – стопроцентно точная, мысленно подтвердил Куница, заканчивая разговор.

Даже в Афганистане, горячий ветер которого еще не до конца выветрился из его головы, в составе спецподразделения он работал по информации, исходящей чаще всего от афганцев, и определить источник было практически невозможно: источник ссылался на другого, а тот на третьего. Глеб Галкин не откроет свой источник, иначе лишится своей доли в этом предприятии. По большому счету он – посредник.

Бойцы из подразделения Инсарова были спецами по перехвату караванов, брали те, что могли принести выгоду, и не обязательно материальную. В донесениях агентурной разведки генерал Тараненко рылся, как в сору. Порой его в грузе не устраивали виды оружия, боеприпасов, порой – маршрут, но чаще всего – охранение каравана, удвоенное или утроенное, и «какой из оппозиционных партий доставляется это имущество». Если груз устраивал его, он придавал ему особое значение и готовил перехват на двух рубежах – недалеко от границы и в глубине, только не ближе двадцати километров от пункта назначения каравана, в противном случае базовый район мог быстро отреагировать на бой во время перехвата.

Эти «афганские премудрости» крепко сидели в Кунице. Он часто вспоминал ночные рейды. Оставив машины далеко от места перехвата, они подкрадывались, занимали нередко заранее оттренированный боевой порядок и ждали своего часа. Официальные, согласованные с командованием операции проводились вместе с авианаводчиками и артиллеристами, группой огневой поддержки, имеющей, в свою очередь, связь с дежурными дальнобойными средствами.

В информации Галкина Куницу насторожило только время, и только со ссылкой на афганский опыт. Завоз в крупный город контрабанды, включая и оружие из Пакистана, шел с наступлением темноты или перед рассветом. В Королеве не действовал комендантский час, но от автотранспорта на ночной дороге в глазах не рябило, и фактически каждая машина была на особом внимании у патрульных. Однако настороженность зародилась в некоем противоречии: сделка должна была состояться в девять часов вечера, аккурат с наступлением темноты. Это то время суток, которое выбрал бы сам Игорь Куницын, «афганец». В этот раз все шло слишком гладко, никаких шероховатостей. Но Куница быстро сбросил напряжение, и помог ему в этом солидный куш, который шел к нему в руки: пятнадцать килограммов героина и деньги – его оптовая стоимость.

Игорь Куницын стал чуточку сутулым, что особенно бросалось при его полноте; при росте метр семьдесят пять он весил около девяносто килограммов. В мае этого года ему исполнилось сорок восемь. Он прошел в соседнюю комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

– Есть работа? – оживился Зубочистка, с удвоенной скоростью покусывая спичку. Валерий Мерзликин – самый молодой боец спецкоманды – по-прежнему был в форме, как и двадцать три года назад: мускулистый, поджарый. Ему можно было дать сорок, но не сорок семь.

– Приличный куш на окраине Королева, – ответил Куница, присаживаясь на диван.

– Тогда чего ты расселся? – рассмеялся Зубочистка.

– Время терпит. – Он доложил товарищам о звонке осведомителя.

В этой комнате их собралось шесть человек, два поколения. Троим было под пятьдесят, троим едва перевалило за двадцать пять. Но все они были опытными бойцами, закаленными в бесчисленных операциях в составе оперативно-розыскного подразделения таможни и бандитской группировки.

– Время терпит, – повторил Куницын, – но его не хватает на то, чтобы проверить сцену, – так он называл место предстоящих действий. – Она может быть под наблюдением. Если нас заметят, то сделка сорвется. – Он заострил свое внимание на Никите Гурове. – Ты хорошо знаешь Королев?

– Хорошо этот город знал наш бывший командир, – ответил штатный снайпер. – Витя Инсаров родился там.

– Но ты там работал, – настаивал Куницын.

Никита покивал. После увольнения из армии он три года входил в состав спецподразделения, которое отвечало за безопасность Центра управления космическими полетами.

Гуров одевался в стиле 70-х: джинсы (сейчас на нем были расклешенные), майка с короткими рукавами, джинсовая безрукавка. Он всегда носил усы, которые никогда не шли к его короткой верхней губе и крючковатому носу; казалось, усы растут из ноздрей.

– Ты представляешь себе место, о котором сообщил Галкин?

– Примерно, – пожал плечами Никита. – У нас достаточно информации: брошенное здание – это раз. Отсутствие на нем ворот – это два, и это хорошая новость. Окраина города – три. Хорошие шумные соседи – лесопилка, бетонный завод – это четыре. Наконец, время – девять, начало десятого. Лучших подходящих условий не найти. Я не понимаю, ты что, раздумываешь?

Игорь развел руки в стороны и покачал головой: «Нет».

Он отметил время: начало седьмого. Впереди почти четыре часа. Появилось необоримое желание откусить половину, разжевать и выплюнуть… через опущенное стекло мчащейся к Королеву машины. Игорь Куницын не часто окунался в состояние томительного ожидания, начал забывать, что такое нетерпеливость. Еще минута-другая, и он понял, что нервничает. С чего бы это? И он снова пожал плечами.

Куница знал причину беспокойства, которое зародилось не по звонку информатора, а по, образно говоря, контрольному выстрелу в голову Руслана Хакимова. Еретик был окружен охраной минимум шестнадцать часов в сутки, на рожон никогда не лез, и вот его грохнули. Кому он перешел дорогу? Работа у него мирная, спокойная. Заключай договоры, сопровождай груз, обеспечивай его охрану. Это Руслан ввел новшество. Если раньше на «КамАЗах» можно было увидеть табличку «Пустой», то сейчас на дорогах появились грузовики с предостерегающей в первую очередь надписью: «Вооруженная охрана».

Трое парней не принимали участия в разговоре, словно их не было в этой комнате. Они только лениво переглядывались и едва заметно пожимали плечами, точно зная, к чему приведет любой спор по поводу предстоящей операции. Он приведет их к гаражу, за кирпичными стенами которого их поджидал мини-вэн с бензиновым двигателем и автоматической коробкой передач.


26

Инсаров и Чирков приехали в Королев десять минут назад, оставив в квартире осведомителя его труп. Инсаров не стал с ним церемониться, не предложил молодому напарнику отвернуться или выйти. Это его дело – участвовать, смотреть… Он взвел курок пистолета и хладнокровно выстрелил хозяину в голову. По привычке отметил время… убийства. Именно в таком ключе подумал Андрей. И не мог не содрогнуться.

Они стояли в пятидесяти метрах от автостоянки и в непосредственной близости от сервиса по установке автосигнализаций и магнитол, представляющего собой вагончик и двадцать квадратных метров площади, огороженной цепью. Бюро ритуальных услуг находилось по ту сторону дороги. Пройти мимо и не обратить внимания на броские вывески было невозможно. Магазин закрывался в шесть вечера, а мастерская по изготовлению памятников из гранита и крошки работала круглосуточно. Мастерская имела сквозной проход: ворота и калитка в них на фасаде и дверь, ведущая во двор конторы.

Инсаров взглянул на часы и бросил под нос:

– Пора.

– Мне идти с тобой? – спросил Чирков.

– Справлюсь один. Вдвоем в два раза больше нашумим.

Он нашел окно в потоке машин и перебежал улицу. Дальше его путь лежал через мастерскую, где двое рабочих, занятых распилкой гранитных плит, не обратили на него внимания: контора мастера и магазин находились во дворе. Сразу шесть фрез врезались в гранит, издавая такой скрежет, что его было слышно и на другой стороне улицы.

Андрей проводил напарника глазами и, выбросив окурок на дорогу, сел за руль «Нивы». Вчера он поставил перед собой задачу и бился над ее разрешением. Он репетировал одну сцену за другой, но ни одна, на его взгляд, не подходила. Он, зная адрес центрального офиса Государственного таможенного комитета, обращается туда напрямую либо идет более длинным путем и пытает счастье в таможенной службе аэропорта Внуково, расположенной на улице Центральной. Он отчетливо представлял себя в пустом кабинете с зеркалом в полстены, как в американских фильмах. Входит лысоватый человек лет сорока в деловом костюме, ставит на стол стаканчик кофе, присаживается на край стола и говорит:

«Здравствуй. Мне сказали, тебя зовут Андреем, да?»

«Правильно».

«Очень приятно. Так что ты хотел сообщить? Если я правильно понял, речь идет о безопасности начальника таможенного комитета».

«Верно».

«Это очень серьезное заявление. Расскажи все по порядку. Начни с твоего полного имени».

«Чирков Андрей Михайлович».

«Ты живешь с родителями?»

«До недавнего времени жил в квартире отца».

«С матерью он разошелся, да?»

«Она умерла».

«Мне очень жаль».

«То есть я думал, что она умерла в психушке, потом выяснилось, что ее убили».

«Несчастный случай, может быть?»

«Нет. Она убежала с одним человеком за границу. Его звали Виктором Инсаровым».

«Погоди, это имеет отношение к твоему заявлению о покушении на начальника комитета?»

«Прямое. Человек, который убил мою мать и Виктора Инсарова, теперь хочет убить генерала Тараненко. Он уже убил человека по кличке Еретик. Я помогал ему».

Глупость. Ересь. Андрей понимал, что не сможет пойти на такой шаг, от которого разило гнилью: сдал, стукнул. Нет, только не так. У тебя есть голова, заводил он себя, есть руки, соображай, делай.

Виктор Инсаров прошел через двор, в центре которого стояла тракторная тележка, заполненная древесной стружкой, и несколько металлических емкостей с гранитной и мраморной крошкой. В конце двора стоял вагончик-сторожка, граничащий с забором, который разделял двор мастерских и открытый гараж.

Ему повезло так, словно он рассчитал все вплоть до секунды, начиная с окна в потоке машин, в которое он нырнул. Сторож не видел его, возвращаясь в сторожку. На вид ему было лет тридцать, вес зашкаливал за сто, а рост – за сто восемьдесят. Его внушительные габариты, скорее всего, притянули Виктора. Эта гора мяса напомнила ему восьмидесятикилограммовую куклу, с которой он «играл» на подмосковной базе в Голутвине. Он не дал сторожу, через плечо которого висел помповый дробовик, подняться на ступеньку, ведущую в сторожку. Зажав ему рукой рот и нос, Виктор запрокинул ему голову назад. Тут же правой стопой толкнул его в подколенный сгиб и провел удушение локтевым сгибом. Охранник начал дергаться, и Виктор усилил прием: левую руку наложил на запястье правой и взвалил сторожа себе на спину. Сделал шаг, другой. Преодолел первую ступеньку, вторую. Ногой толкнул дверь и, развернувшись вместе с задыхающейся ношей, спиной назад повалился внутрь. Когда он ослабил хватку, его противник потерял сознание.

Подхватив его под мышки, Виктор усадил сторожа на кресло-кровать, застеленное плотным покрывалом. Пошарив у него в карманах, нашел связку ключей, центральным в которой был ключ с подсветкой и оттиском «Ford Explorer», и брелок-сигнализацию. Выглянул в окошко и увидел на внутренней стоянке черный джип. Не «экспедиционная», конечно, модель, но все же впечатляла. Виктор засомневался: вряд ли обладатель вездехода возит с собой капроновый шнур. И все же спустился к машине, нажав на ходу кнопку отключения сигнализации. «Форд» приветливо хрюкнул. Инсаров открыл дверцу багажника и тотчас увидел моток капронового шнура. Точь-в-точь такой он и представлял себе.

Вернувшись в сторожку, Инсаров размотал шнур, поглядывая в окно, сделал петлю, набросил ее на запястье сторожа и плотно связал его руки. Приподнял голову и, перекинув веревку за горло, подтянул связанные руки к голове. Сторож пришел в себя и начал дергаться. Инсаров осадил его, как лошадь:

– Тпру!

И натянул веревку, как повод. Чем заставил сторожа согнуть ноги в коленях. Ему оставалось связать их, чтобы полностью лишить противника возможности двигаться. Закончив, он тут же позвонил Андрею.

– Бросай «Ниву». Тут есть тачка покруче. Жду тебя во дворе конторы.

Когда Андрей перешагнул порог сторожки, увидел связанного сторожа с кляпом во рту и повязкой на глазах. Рядом лежал помповый дробовик. «Ужас», – качнул он головой, глядя на Инсарова. Тот бросил ему ключи от джипа со словами:

– Поедешь за мной. Запомни на будущее: угнать автобус так же просто, как сесть в него в качестве пассажира.

Закрыв сторожку на навесной замок, Инсаров сел за руль «ЛиАЗа» с широкой траурной каймой по борту и шелковыми черными занавесками на окнах, завел двигатель и дождался, когда Андрей откроет ворота. Он отсалютовал напарнику, коснувшись пальцами брови, когда выруливал с площадки под гофрированным навесом. Для полной иллюзии автозаправочной станции там не хватало бензоколонок.

По прямой до «Сайлента» было всего шестьсот метров. По дороге с неизбежными поворотами расстояние составило на двести метров больше. Андрей вел джип спокойно, уверенно, словно всю жизнь сидел за рулем «Эксплорера». На выезде на заводскую дорогу, загаженную бетонными лепешками, он пропустил вперед катафалк и прикусил язык: насколько он помнил, пропускать вперед похоронную процессию – плохая примета. Затем пристроился ему в хвост. Хотя Счастливчик и говорил о том, что Куницын не станет проверять точку, за которой могло быть установлено наблюдение, Андрей такого развития событий не исключал. И если «Сайлент» под колпаком, Игорь Куницын получит от наблюдателя сообщение: к месту стрелки подъезжает упомянутый информатором катафалк, а за ним – «Форд Эксплорер». Это означало, что покупатель и продавец на месте. Все так. За исключением одного: клиенты приехали раньше срока. Другой вывод: джип и автобус принадлежали продавцу, который решил приехать пораньше, а покупатель явится в срок.

Андрей перегрузил себя. И не заметил, как заехал по следам автобуса в здание кооператива. Он и Инсаров одновременно вышли из машин.

Они были здесь час тому назад: сгрузили и спрятали оружие. И только после этого занялись автобусом. Не хватало рук – Андрей впервые подумал об этом. Собственно, такая операция была по силам группе из четырех-пяти человек. В их маленькой группе Счастливчик пахал за четверых.

– Иди за «Нивой», – поторопил товарища Инсаров и указал рукой в сторону: – Поставишь машину с заднего входа, как и договаривались. Но чтобы с подъездной дороги ее не было видно.

– Я помню.

– А с «Фордом» нам подфартило, – не преминул заметить Инсаров. – «Форд» – это не «Нива».

– Я думал об этом. – Андрей смотрел на него с ненавистью, пряча взгляд за солнцезащитными очками.

– Отлично. Жду тебя.

«Господи, – про себя взмолился Чирков, выходя быстрым шагом из здания, – дай мне силы не выдать себя». А дальше помимо воли в голову влезло окончание его молитвы, которую он никогда не произнес бы вслух: «Дай мне силы не выдать себя ни руками трясущимися, ни взглядом, ненависти полным».

Хаос. Полный хаос в голове.


27

Куницынская бригада подъехала к гаражу в восемь часов ровно. Барометром спокойствия выступал Зубочистка, который по праву назывался штатным водителем. Добраться меньше чем за час до Королева, выехав из центра Москвы, для него было плевым делом. Для него важнее было не приехать на объект раньше срока. Он всегда приезжал минута в минуту. Когда он нажимал на тормоз и вытягивал ручник, дверцы микроавтобуса с обязательными затененными стеклами открывались, выпуская вооруженную группировку.

Оставив две легковые машины возле гаража, боевики вошли в помещение, где у каждого было свое место. Они не мешали друг другу, когда скидывали гражданскую одежду и экипировались в форму бойцов спецназа «нового поколения». В черных комбинезонах, вооруженные лучшими образцами штурмового оружия, они имели психологическое преимущество…

Компактные гранатометы барабанного типа, оснащенные гранатами со слезоточивым газом, годились для того, чтобы заставить противника выйти на открытое место и стать легкой добычей. Пистолеты «марк-23» немецкой фирмы «Хеклер и Кох» назывались «оружием для выполнения специальных операций», и их трудно было переоценить. Калибра 45, «марк-23» был оснащен глушителем, на направляющих крепился боевой фонарь. Пистолет имел внушительные размеры, был мощным и, что немаловажно, давал стрелку ощущение мощи. Выбор бойцов куницынской группировки определялся именно соответствием оружия специфическим требованиям операций, а не тем, что есть в наличии. Они могли выбирать из трех видов пистолетов, включая бельгийский «файв-севен» с магазином на двадцать патронов.

Часть вооружения была уведена Куницей из таможни, часть конфискована, а затем изъята из таможенного склада. В основном оружие было иностранного производства, те образцы, которые были тщательно отобраны опытными спецназовцами.

Валерий Мерзликин экипировался первым и занял место за рулем мини-вэна, «машины на час», угнанной и перекрашенной после завершения предыдущей операции. Голубоватого цвета, с непроницаемыми стеклами, с проблесковой системой на крыше, с синими спецномерами она смотрелась достойно и эффектно. Едва товарищи заняли место в салоне, закрыв ворота гаража, Зубочистка рванул машину с места. От нее шарахнулся даже бомж, обретший бесстрашие киногероя. Отсюда и начинался драйв, от которого стыла, закипала, а потом снова стыла кровь, как при затяжном прыжке с парашютом. Страха в каждом из них было столько, сколько и в обычных людях, но они видели в нем потрясение: ты на вершине!

Водитель выехал из гаражного массива на шоссе и притопил педаль газа. Куница положил на колени гранатомет MGL револьверного типа с прицелом «закупоренный глаз», который позволял наводить оружие на цель, открывая оба глаза. Этот гранатомет, по личной классификации бывалого спецназовца, относился к «таранному» типу. Он выстреливал гранаты сорокового калибра со скоростью одна граната за одну секунду. По сложившейся привычке, Куница заряжал оружие по пути к месту проведения операции. Он освободил барабан, который, повернувшись, вышел из рамы. Взяв в руку патрон, он заполнил первое из шести отделений. Он работал не торопясь, с немецкой основательностью, словно гранаты были начинены плутонием, а не слезоточивым газом. Набив барабан гранатами, Куница возвратил его на место, в раму, закручивая пружину. Теперь гранатомет имел боевой вес – около шести с половиной килограммов. С ним Куница первым устремится к цели. Ему еще не надоела такая работа и положение в отряде. Это оружие было его основным, резервным считался «штатный» «марк-23».


28

Андрей вернулся через четверть часа, подогнав машину к запасному выходу. Ее невозможно было заметить ни с подъездных путей, о чем его предостерегал напарник, ни изнутри здания.

Инсаров уже заканчивал минировать автобус. Он внес незначительные изменения в первоначальный план. Если раньше он планировал установить растяжку на верхней ступеньке автобуса, то сейчас перенес ее дальше, к первому ряду сидений; за ними еще два ряда, а дальше место для гроба, оборудованное направляющими роликами. На этот шаг его подвиг трофейный джип. Фактически он указывал на то, что члены преступной сделки находятся внутри автобуса. Так что внутрь войдут минимум три человека. И будут выведены из игры. А после выстрела Андрея их останется всего двое. Двое на двое. Этот вариант Инсарова устраивал.

– Не боишься, что менты начнут искать джип и автобус? – спросил Андрей.

– Пусть поломают голову, – отмахнулся Виктор. – Был бы я пострадавшим, принял бы это как предупреждение: мол, не ищи джип, иначе прокатишься на катафалке. Кстати, ты заметил, какие неприлично густые заросли клещевины на задах? Из нее, между прочим, получается самый сильный растительный яд: рицин. Слышал?

– Краем уха.

Инсаров оторвался от дел, уже в который раз уловив в голосе Андрея безразличие. Что может укрыться за ним, Виктор знал на собственном примере.

– Ты только не спасуй перед ними. Да, они спецы, но они и преступники. Ты бросаешь вызов не закону, а беззаконию. И пусть эта мысль настроит тебя на операцию.

Он вернулся к работе, поманив Андрея в салон автобуса. Присев на сиденье, он положил на колени восемь тротиловых шашек весом семьдесят пять граммов каждая. Скрепив их между собой изолентой, он вставил взрыватель.

– Это модернизированный упрощенный взрыватель, – объяснил он Андрею. – Состоит из корпуса, ударника, пружины, чеки, шпильки и запала. – Он лег на пол и, прикусив зубами тонкий фонарик, крепко привязал связку тротила к внешней ножке. Размотав проволоку, прикрепил один конец к ножке соседнего сиденья, другой – к карабину, крепящемуся к чеке запала. И снова привлек внимание Андрея, взяв фонарик в руку и посветив на мину. – Видишь, взрыватель сейчас находится в боевом положении: пружина сжата, чека в отверстии ударника и удерживает его во взведенном положении. Достаточно небольшого натяжения проволоки, усилия меньше чем килограмм, и проволока вытянет чеку. Пружина толкнет ударник, и он стукнет по капсюлю запала. И все – детонатор подорвет основной заряд. Теперь за проволоку не заходи.

Инсаров встал с пола, отряхнул брюки… и перешагнул через проволоку. Стоя в середине салона, он еще раз огляделся, проверяя, плотно ли задернуты шторы. Попросил Андрея проверить, видно ли что-то снаружи. Чирков обошел автобус и коротко доложил: ничего. Даже через лобовое стекло и заднее стекло в кабине водителя, также забранное шелком траурного цвета, нельзя было разобрать, находится ли кто-то в салоне.

– Последняя проверка, – услышал он. – Она всегда вызывает чувство неудовлетворения, кажется, ты что-то забыл, недоделал, отнесся к делу несерьезно. Больше мы в автобус ни ногой, ясно? Иначе не слезем с измены.

– Посмотри ты снаружи, – предложил Андрей. – Может быть, я что-то упустил.

Он ничего не упустил. Три плафона на потолке источали тусклый свет, неспособный выделить предметы внутри салона.

Инсаров принял предложение. И едва они поменялись ролями, Андрей нагнулся над сиденьем и нащупал проволоку. Его пальцы скользнули по ней и наткнулись на карабин. Ослабив зажим большим пальцем, он с первого раза снял карабин с чеки взрывателя. Затем резко дернул, срывая второй конец проволоки. Смотав отрезок, он положил его в карман. Все, растяжки больше не было. Дело сделано. Отступать некуда.

В отсутствие молодого напарника Инсаров достал спрятанную взрывчатку, оружие. Сейчас подкатил к нему дорожный чемодан на роликах и с выдвижной ручкой, в которой хранилась винтовка.

– У нас мало времени остается, – поторопил он Андрея. – Скоротаем его на позициях. Напомни, как и когда ты должен будешь снять прикрывающего?

– Как только прогремит взрыв. Он и станет отвлекающим действием. Прикрывающий не двинется с места и подарит мне пару секунд. Главное, мне самому на взрыв не отвлечься.

– Хорошо. Не отвлекайся и на другие «мелочи». Пусть тебя не смущает позиция прикрывающего. Он сократит площадь попадания в него до минимума: стойка с колена, руки и сама винтовка – тоже являются защитой. Но он откроется, когда грохнет взрыв, потому что он станет для него полной неожиданностью. Но если ты промахнешься, шансы у Гурова все равно невелики. Я возьму его.

Инсаров самолично вынул из чемоданчика винтовку фирмы «Армалайт», получившей неофициальное название «АК по-американски».

– Ступай. Увидимся. Мне надо будет кое-что сказать тебе. Ждать осталось недолго – всего-то полчаса.

Андрей подхватил винтовку и вскоре занял место на огневой позиции. На крышу он забрался по поддону изнутри склада, площадью двадцать квадратных метров, через брешь в потолке. Подготовив упор и укрытие в виде пары тарных ящиков, Андрей разложил приклад винтовки.

Пожалуй, Виктор Инсаров был прав, считая винтовку оружейной фирмы «Штейр, Даймлер, Пух» лучшей, «экстазной», как он выразился. AR-18 не шла ни в какое сравнение с ней, была угловатой, как девочка-подросток. Трудно было представить, что в ней можно найти вторую любовь. Она отдастся ему лишь раз, но бросит ее он, такой вот парадокс. Винтовка, из которой он отстрелял в Еретика, была изящной, как дама из высшего общества, и Андрей будет часто вспоминать ее «тонкую художественную соразмерность и красоту».

Он в последний раз посмотрел на Инсарова, который, как показалось ему, дурашливо отсалютовал ему, причем во второй раз за сегодня. Он мог убить его одним выстрелом, а мог ранить и дать помучиться. Но посчитал этот шаг слишком простым. В руках людей, которых он приговорил к смерти, мстил им за какую-то обиду, он будет молить о смерти. Андрей предчувствовал это и посчитал справедливым. Теперь он распоряжался судьбой этого человека.

Едва Инсаров скрылся на своей огневой позиции, Андрей отложил винтовку в сторону и скользнул к лазу. Спрыгнул на пол бесшумно. Почти бесшумно. Юркнул в дверной проем склада, оттуда – на улицу через пожарный выход. Хлопнул рукой по карману: ключи от «Нивы» были у него. Он улыбнулся.

Вернувшись на огневую точку, он еще раз повторил все части маневра, плавно соединяя их воедино. Вот он прицеливается – нажимает на спусковой крючок – опускает винтовку – скользит к лазу – прыгает вниз – минует два дверных проема – сворачивает к «Ниве» – вынимает на ходу ключи. Отлично.

Ждать осталось десять минут.


29

Зубочистка, увидев, как расположено здание по отношению к основной дороге и соседним строениям, проехал мимо, не снижая скорости. Здание под номером 67 отстояло от дороги примерно на семьдесят метров. Точное расстояние мог назвать Куница, бросив взгляд на встроенный дальномер своего гранатомета, смотрящего в ту сторону. Пространство между дорогой и зданием заросло карантинными сорняками, амброзией, пыльца которой в массе своей могла вызвать сенную лихорадку у всего населения России, и чахлыми побегами тополей с листьями, покрытыми толстым слоем пыли. И все же через этот городской «подлесок» отчетливо были видны пологий пандус и фасад здания, но главное, что отметил Куница, – не было ворот. О чем, собственно, и предупредил информатор.

– Ты видел? – спросил Игорь, повернув голову к Никите Гурову.

– Да, – ответил снайпер, сидящий справа и прильнувший к затемненному окну. Он сумел разглядеть в лучах заходящего солнца, брызнувших и словно застрявших в каменном мешке, отразившиеся габаритные огни машины, автобуса, поскольку на мгновение показался его характерный абрис. – Да, видел, – повторил Гуров, – клиенты на месте.

Маневр Валерия Мерзликина за рулем мини-вэна был понятен каждому, кто находился в салоне. По ходу движения дорога к зданию вела в гору, а с противоположной стороны, где лежало начало очередного промышленного предприятия, взятого в рамки бетонным забором, дорога шла под горку, под уклон и упиралась прямо в пандус. Хотя напротив лежала приличная площадка для разворота машин и парковки.

Водитель свернул на дорогу, которая просилась называться «промышленной тропой», а потом вырулил на асфальтированную дорогу, уходящую к заброшенному зданию. Последний луч солнца выскользнул оттуда в то время, когда Зубочистка выключил зажигание и повел машину накатом.

– Приготовились, парни, – отдал очередной приказ Куница, потянувшись правой рукой к ручке дверцы.

Никита Гуров, напротив, отстранился от своей дверцы, чтобы не мешать товарищам покидать салон: он прикрывает всю группу и оставит машину последним.

Зубочистке не пришлось тормозить. Мини-вэн бесшумно въехал передними колесами на пандус, затем скатился, качнувшись разок, как в люльке. Дверцы открылись. Спецназовцы один за другим высыпали из машины и выстроились вдоль стены. Куница выступал как головной боец, вооруженный гранатометом с разложенным прикладом. На его подстраховке работал Мерзликин, вооруженный пистолетом-пулеметом «МР-5» фирмы «Хеклер и Кох». В затылок ему дышал один из трех молодых боевиков. Замыкалась схема организации группы на прикрывающем; Никита Гуров был вооружен штурмовой винтовкой «М-16» с прицелом «Элкен», что позволяло ему вести огонь как на ближней, так и дальней дистанциях.

Левая рука Куницы привычно сжимала рукоятку гранатомета, расположенную впереди барабана, палец правой руки лежал на тугом спусковом крючке без опаски произвести случайный выстрел. По его энергичному кивку он и Зубочистка вошли в здание и автоматически распределили помещение на сектора обстрела, ограничивая ради безопасности партнера собственный сектор обстрела. Еще три человека вошли следом: первый и третий номера присоединились к командиру группы, второй – к Зубочистке. И только сейчас они, похоже, обратили внимание на черный «Форд». Куница сложил из пальцев знак «Ок»: и продавец, и покупатель на месте.

Никита Гуров, штурмовая винтовка которого смотрела точно на заднее окно желтого катафалка с затемненными изнутри стеклами, подумал: «Если там и есть люди, то мертвые». Ему первому пришла мысль о засаде, но опасности своим чутьем снайпер не ощутил. Витала в воздухе угроза, как озон после грозы. Как если бы опасность миновала. Какое-то остаточное явление угрозы, явление нового, пока неизвестного качества. Гуров даже потянул носом, впитывая воздух – сухой, приправленный запахом пыли и мышиного горошка, вьющегося за окном.

Боевики замерли только на миг, а дальше развернулись в следующий идеальный порядок, бесшумно пробежав вдоль правого борта автобуса: впереди Куница, за ним Зубочистка. Замыкающий молодой боец остался под дверью водителя, контролируя его, не зная еще, там он или нет. Остальные четверо бойцов обошли автобус спереди и замерли в метре от распахнутой двери.

Короткая пауза. Она была необходима всем. Кунице – в первую очередь. Внутри автобуса могло находиться что угодно, только не килограммы наркотиков и пачки долларов.

Пауза была необходима и Виктору Инсарову. Он узнал в головном бойце Игоря Куницына, узнал и Валерия Мерзликина. Их скоро разорвет в клочья – точно так, как представлял Инсаров и за границей, и здесь. Он был готов собрать их по куску, но так, чтобы каждый кусок вопил от боли. На миг все закрыли темно-синие глаза Ольги, похожие на две предгрозовые тучки…

– Вперед, твари! – он уже торопил боевиков, держа в каждой руке по пистолету. – Вперед!

У него была выгодная позиция для наблюдения. Он скрывался в полумраке. Фары «Эксплорера» били в сторону от автобуса и того места, где скрывались Инсаров и его младший товарищ. Их можно было бы заметить в светлое время суток. Одного – в проеме конторки. Другого – на крыше склада в конце помещения.

Куница рванул вперед, фиксируя ствол гранатомета, превратившегося в оружие устрашения, на каждом месте в автобусе, и все они оказались пусты. Мерцающий свет трех светильников на потолке не мог обмануть командира группы: здесь не было ни людей, ни товара.

– Назад! – Он спиной толкал Зубочистку. Тот – ставшего позади товарища:

– Назад!

– Уходим!

Они развернулись в третий уже порядок, были готовы достойно встретить штурмовиков МВД, ФСБ, внутренней службы ГТК, кого угодно. Но разом повернулись в обратную сторону.

– Черт! Черт! – сквозь зубы выругался Инсаров. Он не верил своим глазам. Судя по напору и настрою Куницы, он должен был снести проволоку, а та выдернуть чеку ударника… Но взрыва не произошло. Почему?.. Инсаров переборол в себе желание с головой броситься в атаку, но только для того, чтобы сложить голову. Даже два человека – Куница и Зубочистка – не оставили бы ему ни одного шанса. А их шестеро. По-прежнему шестеро.

И Андрей не стреляет. Молодец. Потому что стрелять должен по взрыву, а взрыва нет. И не будет. «Не будет, твою мать!» – выругался Инсаров. Через несколько секунд боевиков и след простынет. Они в здравом уме и не станут обыскивать помещение, где не сработала одна ловушка, но могла сработать другая.

Андрею пришлось нелегко. Он с трудом унял дыхание, погасил волнение, вызванное справедливой ненавистью и предвкушением скорой отместки. Он не видел Счастливчика, но видел цель над ним. Поймав в прицел стеклянную бутыль, он нажал на спусковой крючок. Бутыль, показалось Андрею, не лопнула, а разорвалась с оглушительным грохотом.

– В расчете, – бросил он, отпуская винтовку.

Через две секунды он уже стоял на полу в складе. Еще через пару секунд его силуэт можно было заметить в проеме пожарного выхода. Он был на полпути к машине, когда услышал за спиной громкий звук выстрела.

– Они тебя на куски порежут, – сказал он, занимая место за рулем. С трудом отогнал шалую мысль – нажать на клаксон, прощаясь с инструктором, который за один месяц подготовил из него классного бойца.

Красное пятно прицела, находящееся в поле зрения Куницы, подрагивало на цели. Встроенный дальномер, позволяющий точно наводить гранатомет на цель, находящуюся на удалении без малого четыреста метров, показал расстояние до конторки, где лопнуло стекло: сорок метров. Куница нажал на спусковой крючок, не задумываясь. Курок взвелся и, освободившись, ударил по бойку. Светошумовая граната вылетела из ствола. Пороховые газы устремились из ствола через трубку и надавили на поршень, который освободил барабан. Пружина провернула его, и со стволом совместился следующий патрон. Барабан снова оказался заперт, что означало его готовность к следующему выстрелу. И Куница снова спустил курок.

Первая граната ударилась в верхний край стены, срикошетила от нее и спикировала в помещение через брешь в потолке. Она разорвалась в воздухе в середине помещения, и эффект от взрыва удвоился. Звук силой сто восемьдесят децибелов и световая вспышка в пять миллионов свечей плюс избыточное давление буквально вытолкнули Виктора Инсарова из укрытия. Зрачки его сузились, и он практически ничего не видел. Ошарашенный, он мотал головой. Через секунду или две он пришел бы в себя, но уже было поздно…

Когда Игорь Куницын подошел, снимая на ходу «сферу», двое боевиков повалили Инсарова на пол и заломили руки за спину.

– Поднимите его, – приказал командир, вытирая влажный лоб ладонью. – И посветите!

Тотчас в помещении вспыхнули четыре боевых фонаря, укрепленных на оружии, и осветили лицо Инсарова.

Куница долго всматривался в знакомое и в то же время чужое лицо, гоня прочь тошнотворный приступ дежавю. И вдруг перед его мысленным взором предстал Никита Гуров. Он отвечает на вопрос о том, хорошо ли он знает Королев: «Хорошо этот город знал наш бывший командир. Витя Инсаров родился там».

«Родился здесь», – мысленно поправил старого товарища Куница. И – вдруг рассмеялся. «Он родился здесь. И его рождение сопровождалось оглушительным грохотом и ослепительной вспышкой. Парень из преисподней».

– Здравствуй, Витя! Как ты здесь оказался? Я же убил тебя. Дважды стрелял тебе в затылок…

– Плохо стрелял, – хрипло ответил Инсаров, высоко подняв голову и часто-часто моргая, глядя, казалось со стороны, на небеса. Он хотел было предать проклятию Андрея Чиркова, но у него язык не повернулся.

– Набираешь команду? – тихо издевался Куницын. – Твой корабль называется «Черная жемчужина»? – Он отвернулся от Инсарова и приказал бойцам обыскать здание. – Здесь был еще один. Ищите «чернорабочего». Хотя…

Кунице еще предстояло выяснить причину, по которой напарник Инсарова превратился в целеуказатель. Скорее всего, он действительно «чернорабочий», а их всегда трудно найти, и на этот случай существует правило: не стоит злить их. Но кто бы он ни был, а в диверсионном деле он не новичок. Так быстро просчитать ситуацию и ответные меры противника мог только профи.

Один из боевиков вышел из автобуса, держа в руках адскую машинку. Смело щелкнув по болтавшемуся на кольце карабину, он сказал:

– Кто-то аккуратно снял проволоку с карабина, но не стал церемониться с другим концом. Я нашел обрывок проволоки на ножке сиденья.

Следующим докладывал Валерий Мерзликин:

– Возле запасного выхода стоит запах выхлопных газов. В десяти метрах видны следы протекторов. Судя по рисунку, это «Нива». Снайпер очень быстро оставил точку.

– Я знаю, что ты хочешь предложить, – не дослушал товарища Куница. – Винтовка, скорее всего, там, но огневая позиция может быть заминирована, – он красноречиво указал глазами на связку тротиловых шашек. – Теперь здесь никого нет, и это нам на руку. Это дело касается не только меня и тебя, – тише добавил он, глядя на Зубочистку.

– Будешь докладывать генералу?

– Он сейчас в Женеве. Надо позвонить Шульцу.

Куница набрал номер Михаила Шульгина и сумел в двух словах объяснить, что произошло. А Мерзликин, пользуясь моментом, склонился над Инсаровым и чуть слышно спросил:

– Меня-то за что, Витя? Или ты решил всех под одну гребенку причесать?

Он был в клинике в то время, когда генерал Тараненко был близок к панике. Наезжал на главврача: «Тебя убить мало!» Зубочистку и Шульца называли «минно-розыскными собаками», и Мерзликин подумал тогда, что может составить Шульцу компанию в зарубежной командировке. То, что место Инсарова в отряде займет Шульгин, сомнений не вызвало ни у кого, даже у другого претендента – Еретика с его главным козырем – возрастом.

30

Инсаров первым поздоровался с Шульгиным, когда его по приказу Куницына подняли с земли.

– Шульц? Какая встреча…

Михаил Шульгин недоверчиво хмыкнул. Он успел прийти в себя за время пути, хотя далось ему это не легко – ведь они с Куницей стреляли наверняка, с запасом. Он больше поверил бы в розыгрыш, но Игорь поставил на карту свое будущее. Тараненко знал о его тайных операциях, и Шульгин был тому свидетелем. Генерал при встрече с ним ухмыльнулся: «Шерстишь цыган и хачей?.. Завязывай, понял?» Куница не завязал. И тем самым преподнес Сергею Тараненко сюрприз. А может быть, даже предотвратил покушение на действительного государственного советника таможенной службы. И это могло принести Кунице такие дивиденды, о которых он не мог и мечтать.

Молчали все – и те, кто знали Инсарова, и те, кто слышали об уникальном стрелке и гуру индивидуальных проектов. И Шульгин не стал растрачиваться на колкости и нервные выпады – для него ситуация была более чем серьезная и необъяснимая. Для него Инсаров – самая большая ошибка, невыполненный приказ. И надо было знать генерала Тараненко, чтобы рассчитывать на снисхождение. У Шульца даже промелькнула мысль – договориться с Куницей, который оказался в такой же шкуре; можно договориться и с Зубочисткой, и с боевиками Куницы. Но Шульц отверг эту мысль. Он полагал, что «феномен живого Парфянина» закроет все погрешности в работе, а генерал отпустит ему все грехи. Все так, но фоном этих мыслей служила картина: мертвая Ольга и мертвый Виктор. И новая сжигающая мысль: «А вдруг Чиркова тоже жива?»

– Где мы допустили ошибку? – наконец спросил он Инсарова.

– Вы убили другого человека.

– А-а… – протянул, многозначительно кивая головой, Шульц. – Мы убили другого… Мне теперь все ясно. Но и мы стали другими. Я уже не тот человек, которому ты хотел отомстить двадцать лет назад. Но если ты спросишь, как бы я поступил на твоем месте, я отвечу: «Убил бы». Проблема в том, что я не могу вернуть разум и чувства, которые были у меня двадцать лет назад.

И снова Шульгин помолчал, тщательно подбирая слова.

– А жемчужину мне до сих пор жаль. Она не мучилась – правда. Я выстрелил ей в сердце. Она умерла сразу. Но я на всякий случай «проконтролировал» ее. – Он в недоумении пожал плечами. – Почему ты не плюнешь мне в лицо?

– Всему свое время.

Шульгин непритворно рассмеялся.

– Я рад, что ты жив. Честно. Правда, протянешь ты недолго – вот о чем я буду искренне жалеть. – Шульц набросил на лицо гримасу отвращения. – Шеф стал старый, но не менее ядовитый, чем раньше, постоянно брюзжит, как будто опасается предательства, ложится с ним и встает с ним: «Если ты не в центре, ты на другой стороне». – С этими словами Шульгин набрал номер телефона шефа и поднял руку, призывая всех не просто к тишине, а к идеальной тишине. Нарушал ее только он, начальник службы внутренней безопасности ГТК, обеспечивающий стопроцентную конфиденциальность и этому телефонному разговору, который продлился без малого три минуты.


31

Сергей Тараненко наконец-то получил ответ на вопрос, который не давал ему покоя: почему Еретик проиграл поединок. Другой вопрос: почему Инсаров начал именно с Еретика, человека, который, в общем-то, не был причастен к убийству Ольги Чирковой? Хотя, кажется, ответ очевиден: все равно, с кого начинать, лишь бы вывести главную фигуру на клетки.

«Остались ли свидетели той истории?» – спрашивал себя генерал. Да, свидетелей несколько человек, их можно пересчитать по пальцам. Мысленно Тараненко перенесся на двадцать три года назад, из Женевы, где он находился сейчас, в Москву советскую, и увидел себя со стороны. Он в так называемом «холле» психиатрической клиники. Открывается дверь, и полуподвальное помещение наполняется людьми: Шульц, Куница, Зубочистка, Еретик. Он подсознательно выделил Зубочистку и Шульца, эту неразлучную парочку, откликающуюся на «коллективный» позывной «миннорозыскные собаки». «Может, они возьмут след?..» Всего, включая генерала, пять человек. Но знает ли об этом Виктор Инсаров? После встречи с Еретиком, своей первой жертвой, – да, наверняка знает.

У генерала Тараненко был богатый выбор средств погасить любой скандал, связанный с его именем, устранить любую проблему. Так, во время развода со второй женой, обратившейся в одну лунную ночь в светскую львицу, когда дело коснулось дележа движимого и недвижимого имущества и все это, разумеется, выплеснулось в прессу, – так вот, он воспользовался приемом «информационная перегрузка». Он слил в СМИ море информации, основную часть которой составляли «абстрактные рассуждения, ненужные подробности, различные пустяки и "мусор". В результате никто не смог разобраться в истинной сути проблемы. В другом случае, в котором виновником в дорожно-транспортном происшествии, повлекшем за собой жизнь двух человек, стала его 19-летняя дочь, он использовал "обратный" прием, называемый специалистами по воздействию на сознание "дозированием информации". Сообщалась только часть сведений, а остальное тщательно скрывалось. Это привело к тому, что "картина реальности" исказилась, стала непонятной. И в этой затянувшейся на долгие годы истории Сергей Тараненко был готов применить любимый прием министра пропаганды нацистской Германии Йозефа Геббельса. Он утверждал: "Чем наглее и неправдоподобнее ложь, тем скорее в нее поверят". Главное, подавать ее максимально серьезно.

Похоже, этим приемом воспользовался и противник генерала Тараненко. Виктор Инсаров выдал себя за другого человека и только благодаря этому ходу оказался жив. Он взял на себя вину за убийство двух человек, избежав опознаний, очных ставок и прочих следственных действий, и суд счел признание обвиняемого как основание и приговорил его… Сколько же он отсидел? Пятнадцать, двадцать лет? Сколько у него времени ушло на подготовку к возмездию? Восемь лет? Три года? Нет, не восемь. Даже три года много – это в том плане, что за этот срок можно перегореть и уже готовиться не к возмездию, а к примирению.

Генерал снова пересчитал свидетелей, и на этот раз у него получилось на одного больше. Он снова побеспокоил Михаила Шульгина.

– Завтра я прилетаю на самолете в Москву.

– Да, я знаю, шеф.

– Доставьте его в пакгауз[4] номер три в Домодедово.

Шульц мысленно выругался: пакгауз номер три в таможне называли личным гаражом начальника службы. Придется переть через весь город, около ста километров с севера на юг. И, что самое досадное, на пути встретится не один склад таможенной службы. Таможни располагаются в морских и речных портах, в международных аэропортах, на пограничных пунктах и на железнодорожных станциях… А пакгаузов не счесть. Есть и такие склады, о которых, кроме двух десятков человек из высшего руководства таможни, никто не знает. Никто не догадывается, сколько там конфискованных товаров, начиная с новеньких «Мерседесов»…

– Еще одно, – продолжил Тараненко после паузы. – У него был сообщник. – Генерал не решился назвать Инсарова по имени, может быть, по той причине, что не верил в воскрешение и пока не усомнился в профессионализме своих людей. Но что случилось двадцать три года назад? Кто дал осечку? Неужели Шульгин и Куницын сфабриковали убийство? Нет, против этого говорила статья в стокгольмской газете. Кое-что позабылось за эти годы.

Он продолжил:

– У него был сообщник. Об этом кричат детали убийства Руслана Хакимова. Выдави из него признания, повесь его на собственных кишках, но так, чтобы я смог поздороваться и попрощаться с обоими. С обоими, Михаил, ты меня понял?

– Хорошо, шеф, все сделаем.

– Еще одна вещь.

«Сука!»

– Года три назад Шестков – я имею в виду главврача известной нам клиники – находился в подольском пансионате. Побеспокойся о том, чтобы он остался там.

– Это все?

– Дело срочное.

– Конечно.

Генерал не мог обойти стороной и медбрата, грибная фамилия которого вылетела у него из головы. Но от него Тараненко избавился во время краткосрочной командировки Шульгина и Куницына в Швецию. Медбрата утопили в его собственной ванне Зубочистка и Еретик. Обычно детали генерала не интересовали, но в этот раз он по необъяснимой причине не прервал многословного Еретика, который подробно смаковал подробности убийства Груздева. Как тот, придавленный двумя парами рук, бился в ванне, наполненной теплой водой, и пускал пузыри; как пахли эти пузыри нечищеными зубами, запущенными легкими и переполненным желудком; по словам Еретика, дыхание Груздева не прошло очистку «всеочищающей водой».

Сергей Тараненко не боялся Инсарова как свидетеля давнего преступления, но шаги предпринял именно по этому направлению, и это говорило о том, что генерал был встревожен, очень встревожен, до некоторой степени он не владел собой. Не конкретный человек навел на него страх, а пласт времени, вздыбившийся перед ним могильной плитой. И с этого часа это сравнение уже не отпускало его.


32

Андрей Чирков не мог объяснить, почему вернулся. Казалось бы, на расстоянии чувство ненависти должно было притупиться. Но нет. Рядом со Счастливчиком он упивался не только ненавистью к нему, но и превосходством – он знал то, что тщательно скрывал его враг, добившийся цели: Андрей узнал о матери правду, ранившую его в самое сердце. Если бы он захотел увидеть, как корчится в предсмертных судорогах Счастливчик, он бы прострелил ему живот и наслаждался десять, двадцать минут… И лишь когда он вернулся к «Сайленту», то понял, какого рода тревога гнала его обратно.

Все дело в Игоре Куницыне и его криминальной бригаде. И если он сразу не убьет Счастливчика, то последний может пустить в ход главный козырь: компромат на группировку Куницы, а это десятки аудиокассет, на которых записаны, в частности, разговоры с осведомителями. Они послужат обменом на свободу.

– Черт! – выругался Андрей. Он не мог понять, почему не просчитал простую, в общем-то, комбинацию, которая, возможно, имела место в плане Счастливчика. – Сволочь, все предусмотрел…

Он оставил «Ниву» в двухстах метрах от кооператива и, пользуясь темнотой и буйными зарослями вдоль дороги, быстро вернулся на исходную точку. Прислушавшись, он нырнул в проем пожарного выхода и замер, превращаясь в слух. До него донесся довольно громкий голос; всего десять или пятнадцать метров стали звуковым барьером. Андрей улавливал отдельные слова, но связать их воедино не мог. Но когда он вплотную приблизился к складу, то его стена превратилась в мембрану, и Андрей отчетливо разобрал слова: «…рад, что ты жив». Парень настолько был ошарашен этим заявлением, что пропустил следующие.

Они рады видеть друг друга. Андрей не поверил своим ушам. Там, где помещение размером с половину футбольного поля было освещено светом фар «Форда», шла театрализованная постановка. Он бесшумно забрался на крышу склада и, прежде чем окинуть взглядом красочно иллюминированную арену, нашел глазами вещь, без которой его замысел летел к чертям собачьим. Он улыбнулся абсолютно черной, казалось, поглощающей другие цвета винтовке.

Он снова занял положение «лежка с упора» и не сразу отыскал в оптике голову Счастливчика. Он стоял между двумя парнями, которые возвышались над ним на голову. «Да, росточком ты не вышел», – прошептал Андрей.

К пяти боевикам куницынской бригады присоединился еще один человек, представительного вида мужчина в деловом костюме, как бы замкнувший круг посвященных, додумал Андрей. В этом кругу решалась участь Счастливчика. Андрей же ошибочно посчитал, что участь его уже решена. Чего они медлят? Колеблются? А может быть, торгуются? Плохой, плохой признак.

Угольник прицеливания в оптике «наколол» голову Счастливчика. Пуля попадет точно в затылок. Мысли о том, что будет с Андреем после выстрела, ушли на задний план и стали естественной маской. Ну, давай, торопил он себя. И запустил обратный отсчет.

Пять. Четыре…

Секунды бухали в его голове, не пропуская ни единого звука со стороны.

Три. Два…

Его палец касался и предохранительной скобы, и магазина, который примыкал к ней вплотную.

Один.

Андрей снял указательный палец со скобы и перенес его на спусковой крючок. Плавно, как и учил его инструктор, потянул его первым суставом. И – вздрогнул. Импозантный мужчина, казавшийся флегматичным, вдруг вспылил. Он замахнулся мобильником, но что-то удержало его от намерения расколотить его о стену.

– Генерал прилетает в Домодедово. Велел посадить его в третий пакгауз. Ближний свет, блин! Ведите его в машину.

Андрей тоже выругался. Ему не хватило одного мгновения, чтобы всадить пулю в затылок Счастливчика. А теперь его закрыла мощная фигура боевика в штурмовом костюме.

А дальше Андрей услышал то, что хотел услышать. Шульгин остановил боевиков и натурально пролаял в лицо Счастливчика:

– У человека двести шесть твердых костей в скелете. Твердых костей, – повторил он, акцентируя. – И мне придется переломать их все. Потом повесить тебя на твоих собственных кишках. Я сломаю тебе ровно сто три кости, если ты не назовешь мне имя твоего напарника. До Госфильмофонда у тебя будет время подумать и сказать. Там я и устрою тебе кино.

Андрей спустился в склад, не выпуская винтовку из рук. Он намеревался обогнуть здание и все же довершить дело. Какие бы угрозы ни сыпались на голову Счастливчика, он по-прежнему оправдывал свой позывной. Чирков добежал до угла здания и взял карабин на изготовку. Ему предстояло сделать выстрел из самого трудного положения – стоя. Он максимально облегчил положение, прислонившись левым боком и плечом к стене. Снова послал проклятия небу: его цель оберегали не хуже президента. Боевики взяли его в коробочку, направляя к машине. Головной боевик ускорил шаг и открыл заднюю дверцу мини-вэна. Андрей прицелился в обрез крыши в надежде, что над ней покажется на миг голова Счастливчика. Но его сопровождающие знали свое дело. Замыкающий шествие стал как вкопанный, в то время как крайний боевик открыл дверцу и пригнул голову подопечного. Другой тотчас нырнул следом – легко, изящно, несмотря на рост и спецназовскую амуницию. Дверца закрылась, лишая Андрея последнего призрачного шанса расквитаться с убийцей. Если бы он знал, что дело примет такой оборот… Он словно скопировал со своего наставника и выбрал изощренный путь. А надо было поступить с ним просто: застрелить в его квартире, и все.

Машины – мини-вэн и джип, на котором приехал Михаил Шульгин, – одновременно сдали назад, чтобы, развернувшись, поехать в одном направлении. Андрей, сложив приклад винтовки, побежал к «Ниве». Надо отдать ему должное, он быстро пришел в норму. Ему в этом помогла горячность Шульгина, который пообещал Счастливчику помучить его перед смертью. И ему словно открылась истина: Счастливчику конец. Он уже никогда не оправдает свой позывной. Ему пришел конец, и хватит об этом.


33

Пакгауз номер три, принадлежащий домодедовскому подразделению таможенной службы, находился на окраине Белых Столбов и больше походил на воинскую часть: забор по периметру, ворота с красными звездами на каждой створке и пара часовых, которые заступали на дежурство каждые двенадцать часов. Иногда дежурили стрелки с железнодорожной станции, но чаще всего аэропортовские.

Шульгин подвел джип вплотную к воротам и брызнул дальним светом, вызывая дежурного. Вооруженный «коротышкой» «АКС-74», тот вышел из сторожки, поднятой на сваи. Шульгин вынул «корочки» и дал ознакомиться с ними дежурному. Тот вытянулся по стойке смирно перед «серым кардиналом» таможни. Шульгин поторопил его:

– Не телись, открывай ворота. Когда вас должны сменить?

– Утром, в девять, – ответил охранник, одетый в камуфляж.

– Я отвезу вас в аэропорт, – сказал Шульгин, мельком глянув на второго охранника, появившегося с автоматом наперевес. – Садитесь в машину.

Они беспрекословно выполнили приказ, заняв места на заднем диване. Один из них робко приветствовал человека, сидящего на переднем сиденье пассажира. Игорь Куницын нехотя отозвался, глядя прямо перед собой:

– Привет.

Он ворчал всю дорогу, нервируя Шульгина: «Давно уже не мальчики, блин, а дела получаем дурацкие. Почему бы эту работу не доверить каким-нибудь придуркам?» – «Например, твоим дуболомам?» Предстоящая акция не могла привести в восторг и Шульгина, однако он не роптал, а вслух планировал операцию: «Нам нужно пять-шесть пластиковых бутылок. Наполним их бензином, положим в сумку…»

Шульгин первым шагнул за ворота и направился к складу. Он был не меньше семидесяти метров в длину, разделен перегородкой типа «сэндвич», также оборудованной дверью, на две неравные части. Сорвав пломбу, Шульц вынул из кармана связку ключей, открыл замок, толкнул дверь, вмонтированную в ворота, и вошел внутрь.

Первое, что бросалось в глаза на этой половине склада, – новые иномарки. А среди них выделялась пара «Мерседесов» G-400 с турбонаддувными дизелями и обновленными кузовами. Копию такого представительского внедорожника Шульгин конфисковал на Московском таможенном терминале еще в 2000 году и с тех пор машину не менял.

Он дотянулся до верхней задвижки ворот, открыл ее, потом нижнюю. Не без труда отворил тяжелую створку и дал знак Зубочистке, сидящему за рулем мини-вэна, заехать внутрь. Когда Мерзликин загнал машину на склад, Шульгин отдал ему распоряжение:

– Найди место для нашего ветерана и закрой за мной склад и ворота. На часы поставь двух человек. И вот еще что, – после короткой паузы дополнил он. – Разогрей для меня командира. Мы вернемся через час или полтора.

Зубочистка пару раз был в этом пакгаузе и хорошо помнил, что вторая, меньшая часть привлекала его больше, чем первая: «лакированная», пропахшая бензином и резиной, больше походившая на гараж. И он, открыв дверь, кивком головы указал Инсарову направление.

– Может, ты снимешь с меня наручники?

– Конечно, – отозвался Зубочистка. Он подтолкнул командира к стеллажу, разомкнул кольцо на одной его руке и замкнул на монтажной стойке. Все это время на Инсарова смотрел ствол гуровской винтовки. – Кофе будешь?

– Конечно, – подражая старому товарищу, согласился на предложение Виктор. – Черный. Без сахара.

Мерзликин подошел к соседнему стеллажу, столкнул на пол фанерный ящик и при помощи ножа с широким лезвием открыл крышку. Вынул и подкинул на ладони пачку колумбийского кофе.

– Лучший в мире кофе, между прочим.

Даже Никите Гурову было видно, что Зубочистка не в своей тарелке; а наказ Шульгина – мол, ты разогрей для меня командира – виделся насмешкой.

– Хорошая кормушка, – Инсаров демонстративно повертел головой. – Личная кладовка генерала Тараненко? От немецких машин до колумбийского кофе. С годами генерал стал мелочным.

– Ты же знаешь, как это бывает. – Мерзликин свалил на пол еще один ящик, видно, не тот, поскольку вслед за ним на пол полетел другой. Вскрыв его, он достал электрочайник фирмы «Бош». В дальнем конце склада находился совмещенный санузел. Набрав в чайник воды из-под крана, Зубочистка воткнул вилку в розетку, находящуюся на одном блоке с выключателем, и вернулся к Инсарову. И приступил к разогреву. – Кто твой напарник?

– А, – скривился Инсаров, – один слабак. Сломался. Не хочу говорить о нем. Для меня он умер.

– Для Шульца этого будет маловато.

– А для тебя?

– Для меня в самый раз. Я никогда не выпячивался, ты же знаешь. У каждого из нас за плечами военное училище, образование, – подчеркнул Зубочистка. – Шульц отчего-то посчитал, что окончил академию, и, что самое удивительное, сумел убедить в этом генерала.

– Ты по-прежнему называешь его генералом?

– Ни разу не назвал его по имени-отчеству, – признался Мерзликин. – Разрабатывать операции, руководить ими – не мой удел. Я исполнитель, ты же знаешь…

Он часто повторяется, заметил Инсаров. С умыслом или нет, а скорее по привычке Зубочистка пристегнул его к стойке стеллажа так, что у него начала затекать рука: запястье находилось на уровне головы. О чем он и сказал Зубочистке. Тот бросил под нос: «Это можно устроить» – и подтолкнул к Инсарову ящик с кофе. Когда тот встал на него, подтолкнул ящик ногой ближе к стеллажу. Похоже, и сам остался доволен результатом.

– Ты прямо как на эшафоте. – И пресек попытку Инсарова заговорить: – Лучше молчи, командир. К себе меня ты не расположишь. Ты давно умер, а мне еще жить.


34

Станислав Шестков шестой год жил в доме престарелых на окраине Подольска. Неофициально это заведение называлось «общагой для старых пердунов с неполным содержанием». Пансионат располагался в завидном месте, рядом с Пахрой – притоком реки Москвы.

Подольск был известен прежде всего швейными машинками «Зингер», которые выпускались на бывшем механическом заводе. И сейчас на двести тысяч человек, проживающих в Подольске, предприятий, загрязняющих атмосферу Окско-Москворецкой равнины, хоть отбавляй.

Примерно с таким настроением смотрел из окна своей палаты, рассчитанной на четверых (на самом деле в ней проживало восемь стариков), бывший главврач психлечебницы. Он до сей поры не избавился от подозрительности и в каждом жильце видел психа, даже пытался лечить: вперит свои блеклые глаза в переносицу потенциального психопата и что-то шепчет, вгоняя в гипноз, пока сам не заснет. На днях Шестков справил юбилей – три четверти века.

У него была по-прежнему крепкая память. И если бы у него спросили, помнит ли он генерала Тараненко, он бы вздрогнул и вспомнил.

Шульгин и Куницын приехали в Подольск, расположенный в сорока трех километрах к югу от Москвы, в половине второго ночи. Шульц был молчалив, хотя и тихо радовался тому факту, что от Домодедово до Подольска расстояние составило всего-то двадцать километров, и это не стокилометровый крюк, который пришлось совершить из Королева.

Автоматическая климатическая установка «Мерседеса» позволяла регулировать микроклимат для каждого из передних пассажиров. Шульгин чувствовал себя комфортно при двадцати градусах, тогда как «хладнокровный» Куница парился при двадцати семи.

Шульц остановил машину в пятидесяти метрах от покосившихся ворот пансионата и вскользь заметил:

– Эта общага на берегу реки – лакомый кусок.

Когда Куницын говорил про «дурацкие» дела, он имел в виду грязную работу, которой он и Шульгин, ветераны спецназа и таможенной службы, не касались по меньшей мере лет десять. На то в службе существовали мобильные оперативные группировки и отдельные бойцы, которые вопросов не задавали. Нынешнее дело корнями своими вросло в далекое прошлое. Дело, которое могло выстрелить мощнее любого нового и свалить непоколебимого генерала Тараненко.

– Выходим. – Шульц подал пример товарищу. Выйдя из машины, он убедился в надежности кобуры на липучке, опоясывающей его ногу под штаниной. Шульгин любил изящное оружие. Сегодня он был вооружен компактной моделью «глок-26», специально приобретенной для скрытого ношения, и штатным пистолетом Макарова, который, правда, был ненамного длиннее, но гораздо тяжелее «глока» и изяществом не отличался.

Куницын открыл заднюю дверцу и вынул дорожную сумку.

Толкнув створку ворот, Шульгин первым вошел на территорию пансионата. Его губы тронула улыбка, когда он увидел качели, турник, лесенку, пару песочниц.

Куница не преминул заметить:

– Старики лепят куличики и катаются на карусели…

– Скорее всего, здесь играют дети из соседних домов.

Шульгин подошел к свежеокрашенной двери и постучал. Спустя минуту, когда он приготовился постучать рукояткой пистолета, дверь открылась – и перед ночными гостями предстал заспанный сторож лет сорока пяти. Шульгин взвел курок «макарова» и ткнул стволом пистолета в щеку охранника.

– Пикнешь – я тебя убью.

Взяв его за ворот рубашки, Шульц вошел внутрь помещения, за ними последовал Куница.

– В какой комнате живет Шестков? Отвечай, урод.

– В двадцать четвертой, – с запинкой ответил сторож. – Второй этаж.

Куница, не говоря ни слова, взбежал по лестнице и скрылся за поворотом.

– Кроме тебя в общаге есть служивые?

– Никого, только я.

Шульгин цокнул языком и качнул головой.

– Неправильный ответ. Ты же отвечаешь за безопасность жильцов пансионата. Надо говорить уверенным голосом: «Кроме меня есть еще пять-шесть вооруженных человек, и они сейчас на взводе». В следующий раз так и говори.

– Ладно, – сторож попытался улыбнуться. У него ничего не получилось, и он облизнул пересохшие губы.

– Покажи, где твоя сторожка.

– Отдельная комната в конце коридора.

– Иди вперед.

Едва сторож повернулся спиной к Шульцу, тот с коротким размахом ударил его рукояткой пистолета. Удар пришелся в затылочную кость, и сторож упал как подкошенный.

Куница тем временем осторожно входил в комнату номер двадцать четыре. И дернул головой от резкого запаха в помещении. Пахло грязными ногами, несвежим дыханием, протухшей ставридой в собственном соку. Он не потратил ни одного лишнего мгновения. Одну за другой вынул из сумки пластиковые бутылки с бензином и выставил их на полу. Открутив с них крышки, он щелкнул зажигалкой и ногой толкнул сначала одну, потом вторую бутылку. Выйдя за дверь, он поднес зажигалку к ручейку, побежавшему следом за ним. И не стал закрывать дверь, чтобы не перекрывать к огню доступ воздуха, а заодно избегая резкого хлопка взрыва, вышибающего дверь. Бензин горел ровно и мощно, сжигая постели, матрасы и тех, кто спал на них.

Оставшиеся две бутылки Куница оставил для первого этажа. Он поджег одежду сторожа и катнул открытые емкости в его сторону. Когда приятели выходили из здания, озарились окна на первом этаже. А на втором пожар набирал силу.

– Дурацкая работа, – повторился Куницын, занимая прежнее место в джипе.

– Кто-то же должен ее делать, – ответил Шульгин.

На выезде из города его «Мерседес» остановили на дорожном посту. Водитель остался в машине, терпеливо поджидая двух лейтенантов ДПС, вооруженных «калашниковыми». Опустив стекло, Шульгин показал удостоверение сотрудника Государственного таможенного комитета. Лейтенант вгляделся в лицо Шульгина и сверил его с изображением на фото. Совпал даже высокомерный взгляд. Он отдал честь:

– Можете ехать.

35

Андрей сидел напротив Ирины Львовны и не знал, куда девать свои руки. С глазами у него было все в порядке – подслеповатая старушка не заметит их выражения. Он начал рассказ с самого начала – с вешалки, которой он протаранил своего шефа и заехал ему по голове, со строчки в письме: «Что ты знаешь о своей матери?» Поезд перенес его и единственную слушательницу в Самару, моторка доставила их на остров-полигон. В пятнадцатиминутный отрезок времени уместился целый месяц тренировок и возвращение домой.

– Он при мне застрелил человека, который помог нам перевезти оружие. Я вижу, что вам неприятно слушать про убийства, но от этой темы не уйти. У этого человека не все дома, коли он решился на убийство начальника таможенной службы. Я начал разбирать его документы и там наткнулся на конверт. Вот он, – Андрей положил на стол конверт из досье Сергея Тараненко. – В нем вырезка из газеты, датированной 7 ноября 1984 года. В ней говорится о Мишустине Валентине Сергеевиче, жертвами которого стали Ольга и Виктор Шифрины. Жаль, что вы не сможете прочитать статью и посмотреть снимки. – Андрей запнулся. – Простите.

Ирина Львовна сидела прямо, не шелохнувшись, и на замечание гостя не прореагировала. Он разбил ее последнюю надежду: голос человека, который представился Валентином Мишустиным, показался ей знакомым. А когда он ушел, она была готова поверить, что слышала голос Виктора. И она ждала его все эти дни.

Андрей не сказал ничего о предпринятых им шагах, однако Ирина Львовна вынудила его ответить, спросив:

– Где этот человек сейчас?

– Он в надежных руках. Уверен в одном: его не спасет даже сам господь бог.

– Хотите чаю? Может быть, кофе? – предложила Ирина Львовна. – Не стесняйтесь. На кухне найдете все, что нужно для того, чтобы сварить кофе, заварить чай. Загляните в холодильник. Там есть ветчина, салаты из магазина.

Андрей принял бы предложение остаться в этом доме на ночь. Ему снова некуда было идти. Люди Гетмана по-прежнему искали его. В квартире Счастливчика он не хотел остаться из принципа. Хотя тот же Счастливчик мог проинструктировать его на этот счет: «Принципы нужно запихивать поглубже в задницу».

На кухне он первым делом заглянул в холодильник в надежде найти банку пива. Нашел початую бутылку немецкого «Рислинга». Налил вино в стакан и выпил.

Ему не хотелось возиться с кофе или чаем. И вообще он на кухне оказался по другой причине: Ирина Львовна хотела остаться одна. Однако она не выпроводила гостя. Не она, но что-то, несомненно, удерживало Андрея в этом доме. Может быть, память о матери? Она ни разу здесь не была, но здесь ее часто вспоминали.

«Двадцать с лишним лет ты о матери знать ничего не хотел, а теперь тебя пробивает на ностальгию».

– Да пошел ты, мразь! – тихо выругался Андрей.

Он часто представлял себе набережную с ажурным парапетом, двух людей, один из которых отошел к ограждению. И тут появляется он. И еще раз доказывает, что создан для стрельбы. Всего две пули решают исход дела. И каждый раз воображая эту сцену, Андрей не мог избавиться от лент полицейского кордона, опоясавших место преступления. Будто его мать и Виктор Инсаров поднырнули под них и оказались в ринге, где их ждал последний и самый короткий бой.

Бойня.

Впервые в жизни Андрею захотелось напиться до беспамятства, уснуть и проснуться обновленным, ничего не зная о последних днях. А как же память о матери?.. Он много узнал о ней и уже не считал ее сумасшедшей, как раньше. Она погибла, и он знал, как это случилось. Виктор Инсаров не смог отвести угрозу – его противник был сильнее и настоящим киллером проявил себя в далеком 1984 году…

Андрей выпил еще вина. Несколько раз повторил: «Мне некуда идти. Мне действительно некуда идти». В нем было больше упрямства, нежели решительности, и он сказал себе: «Ну, что-то уже есть… Только бы старуха снова не увидела во мне внука». Он осекся – во второй раз за этот вечер: «Сбиваюсь на Счастливчика. Интересно, его уже грохнули или он высказался в пользу варианта "помучиться"?»

– Ирина Львовна, – начал Андрей издалека, – я так и не решил одну проблему – не жилищную, разумеется. Но сегодня и завтра, может быть, даже послезавтра мне негде будет ночевать.

Был бы здесь Счастливчик, он бы сказал: «Старуха не стала корчить из себя дипломата: мол, я сама хотела предложить вам остаться на ночь, но вы меня опередили». Она просто сказала:

– Рита покажет тебе комнату Виктора.

Она назвала Андрея на «ты», и он подумал: «Мы определенно идем друг другу навстречу». И этот факт не мог его не обрадовать.

Он будет спать в комнате Виктора, человека, который любил его мать, вселил в нее надежду, сотворив невозможное – побег. А вслед за ним еще один. Она не умерла в психушке, не была завалена комками земли, которые, стуча в крышку гроба, могли поднять и мертвого. Об отце Андрей не думал. Тот оказался третьим лишним.

Он оглядел комнату, в которой его оставила, закрыв за собой дверь, заспанная Маргарита. Отнюдь не спартанская обстановка, да и сама комната в этом элитном доме была побольше гостиной в хрущевке. Старая рижская стенка выглядела модерново. На окнах плотные шторы, которые, должно быть, днем не пропускали солнечный свет. Тут было приятно ложиться спать и просыпаться – не вставать, а именно просыпаться. Хотя в стенке и была предусмотрена выдвижная полка под телевизор, он стоял на письменном столе напротив софы. Телевизор старый, марки «Фотон». На панели три ручки с надписями под ними: «громкость», «яркость», «контрастность», еще ниже самодельная ручка, подписанная как «хитрость». Справа от телевизора нашло себе место паспарту с фотографией Виктора Инсарова. Собственно, это был портретный снимок, на котором Виктор был изображен в военной форме. Андрея в первую очередь заинтересовало его звание. Он склонился над столом и разглядел четыре звезды. Капитан. Его последнее звание.

Андрей обернулся. В комнату, постучав для приличия, вошла Маргарита. Может быть, она что-то и копировала с пожилой хозяйки, но в ней напрочь отсутствовала российская аристократичность, которой в полной мере была наделена Ирина Инсарова. Можно скопировать движения, изучить и перенять поведение, но увидеть и растиражировать ауру – было невозможно.

– Я покажу вам, где взять постельное белье. Могу застелить вам постель.

– Спасибо, я сам, – отказался Андрей.

– Хорошо, – ответила Маргарита, сложив руки на груди. – Если вам что-нибудь понадобится, найдете меня на кухне. Я приготовлю вам ужин. Или ранний завтрак.

Она ушла. Голос ее звучал сухо, но Андрей не различил и намека на ревность.

Он задумался, нахмурившись, как если бы его оторвали от дела, и он не мог вспомнить, чем занимался минуту назад, не мог сосредоточиться на своих мыслях. И такое знакомое всем состояние хуже камня в ботинке. Чтобы избавиться от него, нужно вернуться в мыслях на несколько минут назад, и тогда, возможно, удастся поймать кончик ускользнувшей нити.

Может быть, он хотел включить телевизор? В это время подходил к концу блок новостей. Невероятно, что на экране Андрей увидел жертву своего наставника, и подумал о знаке свыше. Он предотвратил покушение на шефа таможенной службы и вот получил возможность увидеть его, прочитать его должность и фамилию под выделенным текстом.

«На заседании рабочей группы мы обсуждали основные функции таможенных служб европейских государств. Один из острых вопросов – бегство капитала за границу. Несколько лет назад по моей личной инициативе был введен валютный контроль. Ведь что делалось раньше в области экспортных поставок из России? Товар отправлялся за границу, а валютная выручка в страну не поступала – она оседала на счетах в странах Европы и Америки. Поэтому была разработана система валютно-банковского контроля. Итоги обсуждения ждут в правительстве, и я завтра же, по возвращении, смогу доложить о них премьер-министру».

Интересно, подумал Андрей, генерал в курсе стратегии убийцы, попытавшегося втянуть его в свою игру, заставить его раскрыться, стать уязвимым и доступным?.. Он мастер на такие провокации: Виктор Инсаров и мать Андрея раскрылись перед ним…

И снова перед глазами Андрея Чиркова возникло ненавистное лицо Счастливчика, который словно хвастался новенькими капитанскими погонами и смотрел с портрета, заключенного в картонную рамку, самодовольно.

Счастливчик?! Андрея пробрал озноб. Что делает в этой комнате его снимок? Неужели он и Виктор Инсаров были знакомы? Не потому ли он убил Инсарова так легко?

Андрей не успел ответить на эти вопросы, которые со скоростью стробоскопа промелькнули у него в голове. Одна фотография наложилась на другую – эта и та, которую он видел в паспорте на имя Мишустина Валентина Сергеевича. Получился средний возраст – лет около сорока. На обоих фото был изображен один и тот же человек.

Мысли и эмоции Андрея походили на мыльный пузырь – были готовы лопнуть. Он ускорил процесс, уже зная, что произошло непоправимое: взял со стола фото и вышел с ним из комнаты. На кухне он спросил у Маргариты:

– Кто этот человек на снимке?

Ее брови выгнулись: «Как кто?»

– Виктор, конечно. Сын Ирины Львовны. С ним я, разумеется, не знакома. Я всего шесть лет работаю здесь…

Андрей не слушал женщину. Он еще ничего не понял, кроме того, что совершил фатальную ошибку. Он не помнил, как правильно – «время разбрасывать камни и время собирать камни» или наоборот. Для него настало время исправлять ошибки. И если несколько минут назад он с отвращением думал о квартире своего наставника и отверг ее как временное убежище, то сейчас стремился туда.

Но перед тем как уйти, он еще раз побеспокоил хозяйку, совсем неоправданно стараясь выглядеть взрослее.

– Ирина Львовна, извините: я обязательно воспользуюсь вашим гостеприимством, но не сегодня. Ответьте на пару вопросов, это важно.

Она покивала, сидя в своем любимом кресле.

– Виктор не упоминал имя своего командира роты, батальона, полка, может быть?

– Никогда, – ответила она.

– Имя Сергея Тараненко вам о чем-нибудь говорит?

– Знаешь, я слышала его. Как-то раз Виктор обмолвился о том, что генерал, да-да, генерал, я вспомнила, так вот, генерал Тараненко лично руководил спецоперациями в Афганистане и Пакистане. Мне это запало в память потому, что один момент показался мне странным. По словам Виктора, выходило, что Тараненко ни разу не был в Афганистане, а руководство осуществлял из приграничных республик.

– А фамилии Куницын, Шульгин, Хакимов вам знакомы?

– Это сослуживцы Виктора. Почему ты спрашиваешь?

– Я отвечу, – пообещал Андрей. – Обязательно дам ответ… завтра. В крайнем случае – послезавтра.

«Генерал прилетает в Домодедово. Велел посадить его в третий пакгауз… До Госфильмофонда у тебя будет время».

– Ирина Львовна, вы не знаете адрес Госфильмофонда?

– Он находится в поселке Белые Столбы, это в пятидесяти километрах от Москвы. На его базе ежегодно проходит фестиваль архивных фильмов.

– Это рядом с Домодедово?

– Близко.

«Значит, тебя держат в Белых Столбах, – покивал Андрей, – в таможенном складе номер три».

Упоминание об архивных фильмах натолкнуло Ирину Инсарову на мысль об одной из видеозаписей.

– У меня сохранилась видеокассета, – сказала она. – Ей больше двадцати пяти лет. Не знаю, получится ли просмотреть ее, но ты попробуй. На ней снят Виктор, – настояла она.

Андрей нехотя согласился. Он не мог отделаться от чувства, что увидит на экране телевизора вчерашнюю запись, услышит проклятия в свой адрес. Был готов соврать этой старой женщине: «Запись не сохранилась. Посыпалась, размагнитилась, столько лет прошло…»

Он вставил кассету в деку видеомагнитофона, включил воспроизведение и присел на стул. Против ожиданий, запись оказалась качественной. В невысоком парне, одетом в гимнастерку и галифе, Андрей сразу же узнал своего наставника. Вот он знакомыми движениями выхватил пистолеты и поочередно спустил курки. Четыре выстрела, и поражена первая мишень. За следующим укрытием он не задерживается больше мгновения, и снова звучат выстрелы и ранят Андрея в самое сердце. У него на глаза навернулись слезы, и он уже не видел ни очередного фанерного щита, ни мишеней, пробитых пулями, не видел поднятую вверх руку: упражнение завершено. Он видел это на острове, своей рукой включал и выключал секундомер, слышал голос: «Бывало, я укладывался за восемь секунд…»

«Научи меня стрелять, как ты».


36

Андрей около часа наблюдал за подходами к старому дому Виктора Инсарова. Ему непривычно было называть так своего наставника, но становилось легче: он обрел свое имя, пусть даже о нем знает только один человек. Андрею еще предстояло узнать, что произошло на набережной в южной части Стокгольма.

Он вошел в подъезд и вынул из кармана связку ключей. «Основная часть арсенала находится в старом доме. Ключи в одной связке». Андрей, припоминая рассказ Виктора, будто возобновлял в памяти инструкции к действию. Отчетливо представил его, горящего нетерпением снять боковую планку со стеллажа, вынуть удерживающие штыри и открыть дверь в сказочную каморку. И пусть волшебство творится само по себе.

Также ему припомнился один из постулатов разведки, озвученный Инсаровым: «Наша задача добыть, а не извлечь». Сейчас Андрей и добывал, и извлекал. В первую очередь он освободил полки от запчастей и снял их с креплений. Нашел стамеску с искромсанной деревянной рукояткой и вогнал ее между планкой и деревянным щитом, который вот сейчас, без полок, виделся дверью. Приложив небольшое усилие, он оттянул верхнюю часть планки, потом – среднюю и, наконец, нижнюю. А вот и штыри, удерживающие дверь с одной стороны. Штыри с головками, похожие на железнодорожные костыли. Вытащить их оказалось делом одной минуты.

Андрей не устал, но решил взять минуту на отдых. Сказывалось нервное напряжение.

По истечении минуты он потянул щит на себя, но тот не поддавался. Андрей сообразил, что с другой стороны щит крепится на петлях, а они скрыты, как и штыри, за широкой планкой. Ему пришлось убрать и ее. Только после этого он сумел отворить дощатую дверь.

Да, внутри все оказалось так, как и рассказывал Виктор. На одной половине щита – полки, на другой – бронзовые крючки. На верхней полке лежали автоматические пистолеты Стечкина. Полкой ниже – другой тип оружия, взглянув на который Андрей не удержался от реплики:

– Много у тебя врагов, Виктор Петрович…

Он освободил от бумажной обертки американский пистолет-пулемет «ингрэм» MAC[5] M11. Это было простое по устройству и пригодное для скрытого ношения оружие. Хорошая балансировка позволяла вести огонь одной рукой. Да, точно, одной рукой, признал этот факт Андрей, когда вынул из тайника еще один «ингрэм». Он не знал, сколько времени пролежали в тайнике эти пистолеты-пулеметы, первые образцы которых были созданы в 1970 году, но они отличались живучестью узлов и деталей – в этом сомневаться не приходилось.

Еще один пистолет, который мог стать гордостью «коллекции»: бесшумный пистолет специального назначения «вул», разработанный в 1983 году. Он и сейчас выпускается в ограниченных количествах, а двадцать четыре года назад был редкостью. Он обладал широкой рукояткой, поскольку патроны были длинными, под стать винтовочным.

Андрей взял с собой бесшумный «вул», два «стечкиных» и два «ингрэма», прихватил по три магазина к ним. Он шел спасать напарника и ставил все на карту. Жребий брошен. Что означало бесповоротное решение. И в этом был безумнее самого Инсарова: всего лишь ученик мастера бросал вызов системе. Однако системе, раскачанной Инсаровым: человек, стоящий во главе ее, раскрылся, стал уязвимым, доступным.

Один «вул», длина которого составляла семнадцать сантиметров (это против гиганта «стечкина», который вытягивал на двадцать два с хвостиком), он протер тряпкой, вставил обойму и передернул затвор, засылая патрон в патронник, засунул пистолет за пояс брюк. На пути к машине его мог остановить патруль, на пути к дому его машину могли остановить гаишники, и он был готов устранить проблему шестью выстрелами – ровно столько вмещал магазин «вула». В противном случае не решишь ничего.

Андрей закрыл подвал и вышел из подъезда. Открыв дверцу багажника, он освободился от груза. Заняв место за рулем, тронулся в путь.

Вернувшись в новую квартиру Инсарова, Андрей разложил на столе оружие. Сделав неполную разборку и удалив излишки масла, он собрал оружие. Примерил и отрегулировал под себя плечевую упряжь с двумя кобурами и поясной ремень с одной. «Стечкины» как раз уместились так, что рукоятки оказались чуть выше пояса: оптимальный вариант для «оперативного выхвата», сказал бы Инсаров. «Вул» со скрипом, но поместился в поясной кобуре. Андрей надел ветровку, застегнул «молнию», сморщился: оружие выпирало. Открыл шифоньер и подобрал подходящую верхнюю одежду из гардероба Виктора: френч, в котором он убил Еретика. Даже расстегнутый, он скрывал три пистолета. Фантастика.

Андрей всыпал в бокал две ложки растворимого кофе, залил кипятком. В голове пронеслась строчка из какой-то старинной песни: «Трое суток не спать…»

«Есть ли у тебя стратегия?» – сам себя спросил Андрей. И ответил: «У меня есть ценная информация: генерал Тараненко вернется в Москву только завтра. Значит, у меня есть время. Вряд ли этот властный человек упустит шанс повидаться с человеком, которого он считал мертвым». Андрей представлял картину целиком, недоставало деталей. Он не сомневался, что приказ на устранение Виктора Инсарова и Ольги Чирковой дал генерал Тараненко.


37

Боевики, взявшие под охрану центральные ворота, недоуменно переглянулись, когда в глаза им брызнул яркий пучок фар: это «Мерседес» с заводским бронированием качнуло на ухабе. А дальше фары светили прямо, не слепя тех, кто находился на вышке.

Они узнали шестиметровый лимузин в исполнении Guard, принадлежащий лично начальнику таможенной службы, и не преминули связаться со своим шефом.

– Игорь, босс приехал.

– Ну так пропускай его, – ответил Куницын. Он был удивлен не меньше своих боевиков, но виду не подал. Передал Шульгину сообщение. Тот усмехнулся:

– Торопится… Как на свидание с первой любовью. – Он отметил время: без десяти шесть. Стало быть, генеральский борт приземлился в домодедовском аэропорту около пяти утра. На складе было тепло, тем не менее мысль о раннем времени заставила Шульгина передернуть плечами. Он вдруг представил себя на отдыхе. Берег сибирской реки, многоголосый хор комаров, туман, сырость, прохлада, откинутая пола палатки и то единственное, что могло его согреть: полстакана водки натощак и стакан томатного сока… «Нет, сибирский отдых не по мне. Уже не по мне», – поправился Шульц.

Он подозвал молодого боевика из куницынской бригады.

– Открой генералу дверь. Останешься снаружи.

– Понял.

Когда боевик открыл дверь, до Михаила Шульгина донесся мерный рокот двигателя. Он легко представил себе Тараненко за рабочим столиком лимузина, оборудованным средствами связи. Вот он нетерпеливо, не дожидаясь, как всегда, полной остановки машины, тянет ручку дверцы, косится на водителя, исполняющего в приватных поездках и роль телохранителя, и бросает анекдотичное: «Сиди. Я сам открою».

Шульц даже не обернулся на голос, отчетливо донесшийся от двери, ведущей в эту половину склада; по мере приближения генеральский голос набирал силу, издевку.

– Большая дружная семья снова в сборе. Виктор, ты узнаешь Гурова Никиту, Игоря Куницына, Мишу Шульгина, Зубочистку? Кого здесь не хватает, Виктор? Ах да, конечно, не хватает Руслана Хакимова, у которого ты расписался карандашами прямо на мозгах. Уверен, что с такой резолюцией ему уготована блатная должность на небесах. А вот и ты, Витя…

Тараненко остановился напротив «постамента», на котором стоял живой человек.

– Чья идея? – спросил генерал, пнув носком ботинка в ящик с кофе.

– М-моя, – чуть заикаясь, ответил Мерзликин.

– Раньше ты изобретательностью не отличался, – отреагировал Тараненко, не оборачиваясь на голос. И взял менторский тон, снова обращаясь к Инсарову, но теперь глядя ему в глаза: – Нас с тобой свела жажда мести. Мне она знакома. Это чувство, которое всегда в тебе. Это раковая опухоль. Ты хочешь освободиться, но как убежать от того, что внутри тебя? Ты далеко не святой. Ты убивал и делал это хладнокровно. Именно поэтому в тебе неистребима жажда мщения. Я точно описал твое состояние?.. – Не дождавшись ответа, Тараненко продолжил: – Я готов отпустить тебя. Но готов ли ты оставить меня в покое?.. Вижу, что нет. Вижу, над тобой поработали. Кто, ты, Шульц?

Шульгин не ответил.

Генерал приблизился к Инсарову вплотную, вынул из кармана пиджака носовой платок и промокнул им кровь, сочившуюся из лопнувшей губы и подбородка. Виктор не сопротивлялся.

– Не стоило так утруждаться, Михаил. Я отвечу вам обоим почему. Я по дороге сюда размышлял над тем, кого ты мог привлечь себе в союзники. Им мог быть только один человек. Его зовут Андрей, да?.. Твой замысел был прост. Ты хотел, чтобы Андрей расквитался за мать. За то, что был обделен материнской заботой. Уж прости мне мою напыщенность. Когда ты занимаешь видное место, поневоле приходится прибегать к высокопарному стилю. Иначе тебя не станут слушать с открытым ртом. И вот что интересно: от тебя ждут правды, но охотно принимают ложь. Я бы сказал, своевременную ложь. Этот способ заключается в сообщении совершенно лживой, но чрезвычайно ожидаемой в данный момент информации. Потом обман раскрывается, но за прошедшее время острота ситуации спадает, или какой-то процесс принимает необратимый характер. Этим приемом пользуются все политики. Я использовал его, когда обрабатывал Ольгу Чиркову. Она верила каждому моему слову. Я говорил о группе единомышленников, которые под видом продажи ядерных зарядов в Иран и Пакистан сохраняют силы, способные противостоять безграничной экспансии американского капитала. Кажется, я ничего не перепутал. Но скажи ты хоть слово. Ты молчишь и кажешься мне мертвецом. Надеюсь, Шульц не перестарался и не отрезал тебе язык.


38

Андрей Чирков подъехал к поселку со стороны Домодедово. Остановился возле киоска, где, несмотря на ранний час, стояли несколько парней и девушек. Купив пачку сигарет, спросил у продавца:

– Как проехать к таможенному складу, не подскажете?

Тот пожал плечами и покачал головой.

На помощь пришла девушка лет шестнадцати с густо накрашенными ресницами.

– «Тройку» ищешь?

– Точно, третий склад.

– Ты из Домодедово едешь?

– Да, – кивнул Андрей.

– Ты проехал его. Возвращайся на кольцевую и поворачивай направо. Мимо склада не проедешь – он на воинскую часть похож. Эй, погоди! Пивом не угостишь?

Андрей вынул из кармана сторублевку и протянул девушке:

– Спасибо. И извини. – Он дотронулся до своей головы: – Тормозная жидкость закипела.

Через пять минут он увидел склад, стоящий на отшибе. К нему вела асфальтированная дорога, освещенная у самых ворот. Единственный прожектор с этой стороны светил мимо сторожки, остававшейся в тени, точно на дорогу и через прутья каркасных ворот. Проехав около ста метров, Андрей развернулся и, заглушив двигатель, пустил машину накатом. Глянув в боковое зеркальце и не увидев позади машин, пересек дорогу и съехал на обочину. Инерция позволила ему преодолеть небольшую ямку, а дальше «Нива» остановилась. То, что нужно, одобрил это место Андрей. Высокая трава укрывала машину с трех сторон. Свободный от сорняка участок стал выходом фактически на огневую позицию – поскольку до пакгауза было не больше пятидесяти метров. И главное, с этой стороны был хороший обзор на сторожку, на площадку, расположенную высоко над землей. Облокотившись о перила, на ней курил боевик в черной штурмовой форме. В двух метрах от него скучал второй. Такого прекрасного случая для атаки Андрей упустить не мог. Еще по пути к складу он реально понимал, что на изучение местности времени не будет, и вот благоприятный момент для атаки отмел решение на разведку. Он неоправданно заторопился, как будто получил информацию: «Внимание! Они уходят». Работал, как заведенная пружина. Жизнь Виктора Инсарова была важнее, чем его собственная.

Он припал на одно колено, одним расчетливым движением разложил приклад, который из-за отсутствия длинного демпфера отката затвора складывался в сторону. Мгновения спустя он удобно уперся в плечо.

Дистанция до цели была настолько комфортной, что Андрей, будь у него возможность стрелять без глушителя, выбрал бы вариант прицеливания по открытому прицелу, когда можно смотреть ниже оптики, а положение его головы стало бы более привычным. Промахнуться Андрей не имел права.

Он не мог стрелять в грудь защищенному бронежилетом боевику – только в голову и только наверняка. И даже при трехкратном увеличении он не сразу поймал в прицел его голову. Немного мешал прицеливанию бьющий наискось свет прожектора. Он подсвечивал оптику, отчего Андрей часто смаргивал. Но это была такая малость, что он не считал ее помехой.

Ствол этой «эй-ар-18» был под натовский патрон с пулей М193 и с соответствующим ему ходом канавок. Андрей выдохнул из груди весь воздух и плавно придавил спуск. На такой малой дистанции траектория пули совпадала с линией прицеливания. И отдача оказалась не слишком большой – стрелку не пришлось «рыскать», поводя стволом, чтобы зафиксировать попадание. Эта винтовка грешила тем, что пуля иногда переворачивалась после попадания в цель. Это случилось и сейчас, только в «трехкратном размере». Андрей отстрелял короткой очередью, и все три пули нашли цель. Одна раздробила зубы и прошла навылет между челюстями, две другие пробили височную кость и распались на осколки, сбивая мозги и кровь в черепной коробке, как в миксере.

Андрей тотчас сместил ствол вправо и посадил на основной угольник голову второго боевика. Перед тем как нажать на спусковой крючок, он успел увидеть округлившиеся глаза боевика, стоящего к нему во фронт. Очередь. И Андрею пришлось опускать ствол, следуя за целью. Есть. Попадание зафиксировано.

Андрей снялся с места и перебежал к левой створке ворот. Только оттуда он мог разглядеть подъезд, ворота склада и нависший над ним бетонный козырек. Он рассчитывал увидеть только те машины, что часами ранее стояли напротив кооператива «Сайлент». Однако к мини-вэну и джипу прибавился «шестисотый» лимузин. «Приехал генерал? – пронеслась в голове Андрея мысль. – Почему так рано?»

Он невольно бросил взгляд на магазин карабина, словно мог видеть патроны. Но он точно знал, что там осталось ровно одиннадцать штук. Один он израсходовал, расстреляв бутыль, и шесть – только что.


39

«Видно, они попрыгали перед тем, как свалиться», – заключил Андрей. Боевики, которых он снял, стреляя поверх каркасных ворот, не издали ни звука, о чем красноречиво свидетельствовали, по крайней мере, два человека. Их Андрей разглядел в оптику, увеличив кратность до шести. Они находились на расстоянии примерно ста метров от ворот, мирно беседуя. Водитель бронированного лимузина стоял, опершись рукой о раскрытую левую дверцу, одетый в черную униформу куницынский боевик словно приклеился к правой. Его Андрей видел со спины, тогда как водитель – громадный мужик лет тридцати пяти, стриженный под Шварценеггера – стоял лицом к воротам. Но что он видел – вот вопрос. Скорее всего, его рассеянное внимание привлекал яркий участок, освещенный прожектором, а сторожка и смотровая площадка оставались в тени. Главное, эти двое уверены в том, что тыл надежно прикрыт.

В голове стрелка вызревал план. Он еще не созрел до конца, а Андрей, перебежав простреливаемый и освещенный участок, на ходу перекинул винтовку через плечо и в прыжке зацепился руками за гребень бетонного забора. А дальше без особых усилий преодолел преграду выходом силой, как на турнике; сказались изнурительные дни тренировок на острове. Спрыгнув по другую сторону забора, он снова прильнул к окуляру оптического прицела. Водитель и боевик не изменили положений. Отлично. Андрей ступил на опасный путь, поднимаясь по крутой металлической лестнице. Он сделал остановку на единственной площадке, соединяющей два марша, чтобы снова окинуть вооруженным взглядом двух людей у машины. Он не рискнул бы выстрелить с расстояния сто метров в надежде снять одного за другим двух людей, один из которых являлся телохранителем. Он считал, что ему, по большому счету, повезло с охраной на смотровой площадке, и больше на удачу уповать не приходилось.

Что-то капнуло ему на руку. Он поднял голову и увидел, как просачивается между досок кровь убитого им боевика.

Поднявшись на площадку, Андрей убедился, что дверь в сторожку открыта, и, подхватив крайнего к ней боевика, втащил его внутрь. Не мешкая, отстегнул бронежилет на липучках, расстегнул «молнию» на комбинезоне, стянул перчатки, обувь. Снова оценил обстановку при помощи оптики и только после этого освободился от плечевых кобур.

Комбинезон оказался ему великоват, но завернутые манжеты и кевларовый жилет поверх пары сгладили этот недостаток.

Он спешил, но не мог упустить ни одной мелочи. Ему пришлось надеть набедренную упряжь, но вложить в кобуру свой пистолет с глушителем, а на пояс повесить сумку с противогазом. И последняя деталь: матовый шлем из композитного материала. Правда, боевик у склада был с непокрытой головой. Не перегружайся, предостерег себя Андрей, иначе задергаешься. Ты – уже не ты. Ты станешь самим собой, когда приблизишься к противнику на расстояние двух прицельных выстрелов.

Раздвинув приклад «хеклера» с интегрированным глушителем и фонарем на месте оптики, Андрей пошел на оправданный риск: потянулся, привлекая к себе внимание, и пару раз прошелся по площадке. Полагая, что его заметили, он стал неторопливо спускаться по лестнице. На промежуточной площадке он воспользовался моментом и поставил на пистолете-пулемете опциональный режим огня: очередью по три выстрела. Его устраивала эта «опция», которая не дала сбоя при работе с карабином. Спустившись на бетонированную площадку, из трещин которой пробивались пожухшие стебли лебеды, он прямиком направился к складу. Не мог не улыбнуться, когда увидел поворот головы боевика, стоящего к нему спиной. Тот всего лишь зафиксировал фигуру в черной униформе и снова отвернулся, загораживая телохранителя. Лишняя пара глаз долой, отметил Андрей. Вот сейчас на него не смотрел никто, и он смог приготовиться к атаке загодя.

Пятьдесят метров до целей. Одна по-прежнему закрывает другую. Но для точного выстрела из «хеклера» этой модели, позволяющей вести по-настоящему прицельный огонь, пятьдесят метров много. Андрей невольно ускорил шаг. Заторопился, как минутами раньше, получив призрачную информацию: «Внимание! Они уходят».

Сорок метров. Андрей взял автомат на изготовку, чуть склонив к нему голову. Еще пять метров долой. И когда расстояние до боевика сократилось до комфортного в двадцать пять метров, Андрей уверенно нажал на спусковой крючок. Огонь велся с закрытого затвора, что обеспечивало хорошую кучность. Прошипела через глушитель одна форсированная очередь, за ней другая. Боевик, получивший шесть пуль в спину и голову, рухнул на колени, открывая телохранителя. Андрей, построивший на этом эффекте свою атаку, опередил противника на мгновение. Он даже успел чуть склонить голову, демонстрируя полное превосходство. Уложив противника тремя выстрелами, Андрей подбежал к машине, переводя флажок на одиночный огонь, и выстрелил боевику в голову. Обойдя машину, добил телохранителя. Быстро огляделся, поводя стволом «хеклера». Не забыл заглянуть в салон лимузина и оглядеть салон через стекло, отделяющее задних пассажиров от водителя. Чисто.

Пока что работа бесшумного пистолета-пулемета его устраивала, и Андрей, подходя к складской двери, сменил полупустой магазин полным.

Склад походил на нижнюю палубу парома, предназначенную для автотранспорта. Помимо легковых машин, выстроившихся, как на парковке, с правой стороны, слева находились ящики с английскими системами рентгеновского контроля и другое оборудование. Андрей продвигался по складу, снова слыша фон голосов, по левой стороне, от одного ящика к другому. Склад был хорошо освещен – не привычными лампами накаливания, а лампами дневного света, дающими «проникающее» голубоватое свечение. Андрею даже показалось, что он не отбрасывает тень.

Плохо дело, прикинул он по истечении нескольких секунд, которые прошли в наблюдении за второй половиной склада. В первую очередь он увидел Виктора Инсарова, стоящего на ящике, возвышающегося над всеми, кто находился рядом. А это четыре человека, включая генерала Тараненко. «Отборные части, – пронеслось у него в голове. – Этих наскоком не возьмешь».

Он ретировался. И лишь снова оказавшись в середине склада, выругался. Он в течение доброй минуты глазел на противника и пропустил мимо ушей все слова, сказанные генералом своему бывшему подчиненному. Ловил фон. В этой связи ему припомнились слова Виктора Инсарова: «Придется поднять твою жестокость до уровня "голубого берета". На твоем фоне я не должен выглядеть бледно». Сейчас он выглядел бледно… и на фоне Андрея.

Думай, соображай, подстегивал он себя. Но единожды упомянутые слова Инсарова притянули другие, произнесенные им на острове: «Страх будет мешать тебе в экстремальных ситуациях. Он же заставит тебя собраться». Андрей не мог ответить на вопрос, страшно ли ему было. И все же нашел подходящий ответ: «Иначе бы я сюда не пришел». Он лукавил перед собой, потому что истина была рядом: он боялся того, что сможет убить начальника таможенного комитета или кого-то из его окружения, как несколько часов назад жаждал и все же боялся убить Виктора Инсарова.

Основные черты предстоящей работы все четче вырисовывались в голове. И Андрей отдавал себе отчет в том, что больше руководствуется временем, тающим на глазах. Отсчет шел уже на секунды. Андрей еще острее осознал это, когда сумел выделить из фона слова Сергея Тараненко: «Как сказал классик, нужно убить человека, чтобы узнать, что он жив».

Больше Андрей не потерял ни секунды.

Генерал, видимо, был ценителем не просто немецких машин, а конкретной марки. В этом складе скопилось полтора десятка «Мерседесов», начиная от седанов и родстеров-купе и заканчивая дорожной версией гоночного авто. Именно к ней подошел Андрей, выглядевший в черном облачении как ниндзя. Он не подозревал, что это уникальная машина, изготовленная для весенних автомобильных гонок «Двадцать четыре часа Ле-Мана». Если бы у этой машины были крылья, она, набрав максимальную скорость в 350 километров в час, могла взлететь. Андрей осторожно потянул за ручку, и дверца неожиданно открылась вверх. Удивляться времени не было, и Чирков сел в кресло, отыскивая глазами, на месте ли ключ зажигания. Повернув его, он неоправданно глубоко утопил педаль газа. 12-цилиндровый мотор, развивающий мощность свыше шестисот лошадиных сил, взревел…

Тараненко обернулся на шум мотора своей любимой машины и подавил в себе желание броситься в «коллекционную половину "мерсов". На этой машине он и нередко его дочь гоняли по рулежным дорожкам аэродрома, представляющим собой отличную гоночную трассу. Он быстро сориентировался в этой ситуации и нашел глазами Игоря Куницына.

– Твои придурки балуются с машиной! Усмири их, или я тебя усмирю! – Генералу пришлось надрывать голосовые связки. Он смотрел только на Куницу и словно забыл про Инсарова, который послал долгий взгляд в глубину склада…

Куница поправил оружие и пошел «усмирять придурков». Мерзликин нашел причину оставить Тараненко и Инсарова наедине, точнее, под присмотром Шульгина, и составил компанию товарищу.

Андрей с надвинутой на глаза «сферой» успел приготовиться к атаке: поднял дверцу со стороны пассажира и вооружился двумя «ингрэмами». Один смотрел в проем левой дверцы, другой – правой. Поднятые дверцы гоночной машины, похожие на ангельские крылышки, словно приманивали противников, указывали направление. И Куница с Зубочисткой автоматически разделились. Оба видели в салоне призрачную фигуру в черном, и она казалась обоим знакомой, своей. Ученик превзошел учителя, когда планировал отстреляться «по-инсаровски», с двух рук, через тяжелые глушители, которые сводили на нет увод пуль с линии прицеливания.

Куницын первым нарисовался в широком дверном проеме, секундой спустя свет с правой стороны загородила фигура Мерзликина. Оторопь бывалых спецназовцев продлилась ровно столько, сколько понадобилось Чиркову, чтобы сказать:

– Знаете, что такое баланс? Это когда автомат в одной руке и автомат в другой.

Он придавил спусковые крючки, и «ингрэмы» фыркнули в его руках, наполовину опустошая магазины. Андрей бросил взгляд вправо, влево, заглушил двигатель и вышел, переступая через тело Игоря Куницына. Пули прошили ему верхнюю часть груди и шею, изо рта валила кровавая пена. Его горло судорожно дергалось, выталкивая все новые пенные шапки. Он походил на рыбу, задыхающуюся на берегу… шведского озера Меларен.

Появившись на пороге второй половины склада, Андрей взял инициативу в свои руки, дав знать о себе, в том числе и визуально. Отстреляв последние патроны по потолку, он отбросил «ингрэмы» в стороны и тут же вооружился «вулами», вскидывая их на уровень плеч.

– Всем стоять! – громко выкрикнул он. – Вас было восемь, осталось только двое. А сейчас останется один. Эй, ты! – прикрикнул он на Шульгина, потянувшегося к оперативной кобуре. – Руку отстрелю!.. Я Андрей Чирков – если кто-то из вас не догадался.

Он воспользовался полнейшим замешательством противника и, сближаясь с Тараненко, сбил его с ног подсечкой.

– Эй! – Он снова привлек внимание Шульгина. – Достань свою пушку двумя пальцами и брось к моим ногам.

Шульгин повиновался, не без интереса поглядывая на парня.

Андрей отшвырнул его пистолет ногой.

– А теперь сними наручники с Виктора Петровича. Пошевеливайся, урод!

Шульгин, полагаясь на свой опыт, решил вывести противника из равновесия. Он открыл наручники и бросил их на пол. Сделав шаг от Инсарова, он сказал Андрею:

– Таких, как ты, я начал убивать тайком от родителей. Это было давно. Когда твоя мама делала первый минет. У нее была большая грудь – я трижды выстрелил в нее.

Андрей, не глядя на Инсарова, бросил ему один пистолет и прерывающимся от ненависти голосом сказал Шульгину:

– Ты пойдешь со мной.

Виктор покачал головой, но не стал останавливать партнера, который сделал свой выбор. Он уважал даже этот его безрассудный шаг. Однако он, глядя вслед Андрею и Шульцу, не увидел в последнем погонщика, а Чирков не походил на жертвенного ягненка.

40

В этой половине склада стоял удушливый запах выхлопных газов. Гоночный автомобиль проработал на холостых оборотах совсем немного, а надымил, как грузовой «Урал» на затяжном подъеме.

Андрей на спине чувствовал взгляд Шульгина, но не боялся удара сзади. Шульгин сильнее, опытнее, хладнокровнее и, в свою очередь, не опасается Инсарова.

Чирков подошел к машине и, обернувшись, нажал на кнопку, освобождающую магазин пистолета. Когда обойма упала на пол, он передернул затвор, выбрасывая патрон. Бросил пистолет на капот «Мерседеса».

– Видишь, у меня нет оружия.

– У меня тоже, – ответил Шульц, ощущая приятное давление кобуры с компактным «глоком» на ногу. – Ты бы снял шлем.

И когда Андрей отвлекся, снимая ремешок с подбородка, Шульгин кинулся в атаку. Он все рассчитал очень точно, исключая один момент: шлем, который в руках Андрея оказался оружием. Им-то он и нанес первый удар Шульцу, пришедшийся в лицо. Ударил бы он посильнее, превратил бы его лицо в кровавую лепешку.

Но Шульгин остался самим собой и на той дистанции, на которой ему когда-то не было равных: ближний бой был его коньком. Глядя противнику в глаза, он выбросил руки вперед и вверх. Тотчас его пальцы сомкнулись и сжали горло Андрея. Тот машинально выпустил шлем из рук и присел, отставляя ногу назад и пропуская свои руки между руками Шульца. И когда его большие пальцы были готовы выломать кадык, Андрей повернулся, подложив кисть под кисть руки противника, и с вращением от себя одновременно нанес удар по глазам.

Этому приему его научил Инсаров. Единственное, что не сделал Андрей, не нанес ответный удар, бросив противника на пол.

А Шульц использовал эту брешь. Охнув – отвлекая, но не от боли, – он согнул ноги в коленях, как если бы собирался упасть. Но вместо этого он захватил ноги противника, чтобы приподнять его и с движением вперед размозжить голову об острый угол ящика. Андрей захватил его левой рукой за подбородок и, поворачивая корпус, легко освободился от захвата. Но в этот раз попытался довершить связку, опрокинув противника на спину. Скручивающим движением рук за голову ему это удалось. Подкачал удар ногой по поверженному противнику. Шульц ушел от удара перекатом и мгновенно оказался на ногах.

– Вижу, Парфянин кое-чему тебя научил. – С этими словами он вынул из нагрудного кармана обыкновенный с виду карандаш. Взявшись двумя руками за него, Шульгин скручивающим движением сломал деревянную маскировку, и в его руках оказался кинжал с проволочной обмоткой на рукояти и крестообразным лезвием. Он не дал противнику и секунды на передышку. Рванув вперед, он нанес колющий удар в живот.

Андрей работал на автомате. Страх, о котором не раз ему говорил Виктор Инсаров, заставил его собраться. Он захватил вооруженную стилетом руку, развернул корпус влево и нанес удар локтем правой руки в локтевой сгиб противника. И дальше продолжал выкручивать его кисть, одновременно отводя его руку назад и защемляя сухожилие руки. Шульц выронил нож, припадая на колено. Из этого положения он наконец-то сумел нанести удар, на который Андрей среагировать не успел. Он убрал одну ногу, а на упорную пришелся круговой удар. Подсечка буквально выбила почву из-под его ног, и он упал на пятую точку. И не успел отреагировать на очередной удар ногой, который Шульц исполнил в нижнем партере. Он походил на гимнаста, исполняющего маховые упражнения на коне, убирая руки с ручек и пропуская под ними ноги. Он не потерял формы и, несмотря на первые осечки в этом поединке, был уверен в победе.

В голове Андрея помутилось. Он даже не смог поднять руку, чтобы заблокировать удар ногой, который снова пришелся в голову. Кожа на виске лопнула, и по шее потек ручеек крови. Шульгин рывком поднял штанину и выхватил из кобуры пистолет; с короткой рукояткой, которая, однако, вмещала магазин на десять патронов, он действительно выглядел компактным. Рывком подняв Андрея, Шульгин захватил его шею локтевым сгибом и, приставив к кровоточащему локтю ствол пистолета, сделал первый шаг.

– Пора к папочке.

Андрей нашел в себе силы ответить:

– Твоя мать согрешила с генералом?

– Скоро узнаешь, щенок. Пошел! Дернешься или пикнешь, потяжелеешь на девять граммов.

Прикрываясь им, Шульгин довольно споро пошел вперед. И едва в поле зрения снова показался Инсаров, он громко предупредил его:

– Твой парень у меня! Бросай оружие, Парфянин, или я продырявлю ему голову.

Виктор медленно поднял руки и держал их на уровне плеч. Ствол пистолета смотрел вверх – как в один из моментов на видеокассете, где он демонстрирует выстрел по-парфянски. Только расстояние до одной цели было в два раза больше, а до другой…

Сергей Тараненко метнулся к табельному пистолету, принадлежащему Шульгину; он за время короткой беседы не раз бросал взгляд в сторону «макарова», мысленно благодаря бога за то, что Чирков отпихнул его ногой недалеко… Схватив его, он взвел курок. Секунда, и ствол смотрел на Инсарова.

– Он мой! – выкрикнул Тараненко, чуть отклоняясь в сторону и приветствуя взмахом свободной руки Михаила Шульгина. – Я держу его. Кончай пацана! Чего ты телишься?

Виктор весь превратился в слух. Он смотрел прямо на генерала, который как нельзя вовремя отвлекся на Шульца и его жертву. Он видел его палец на спусковом крючке, а звуки старался разобрать позади себя. Ему за глаза хватило бы щелчка поставленного на боевой взвод пистолета, но услышал он целую симфонию звуков и мысленно улыбнулся…

– Не хочешь попрощаться с папочкой?..

Метров двадцать до цели, которую он не видел, стоя к ней спиной… В такую сложную ситуацию Виктор Инсаров не загонял себя ни на одной тренировке. Ему предстояло выстрелить и точно попасть с расстояния двадцать метров. Причем он увидит лишь малую часть цели – хорошо, если голову целиком.

У Виктора появилось преимущество. Противники называли его Парфянином, но напрочь позабыли про его уникальную технику стрельбы.

Складское эхо еще не подхватило окончание фразы, брошенной Шульгиным, а Инсаров уже закрутил свои плечи, оставляя неподвижными голову и бедра. Вооруженная пистолетом рука распрямилась, уходя по широкой дуге назад, пальцы свободной руки коснулись плеча, словно он действительно натянул тетиву лука. Его указательный палец выбирал свободный ход спускового крючка в тот момент, когда он повернул голову и нашел глазами цель. Если бы он заколебался на миг, это был бы другой выстрел, который не успел бы за двумя вооруженными и готовыми к стрельбе противниками. Он дожимал спуск во время окончательной доводки, когда мушка и целик совпали на обрезе рта Михаила Шульгина, на обрезе плеча Андрея Чиркова, за которым тот скрывался.

«Вул», способный пробить на дистанции в двадцать метров стальную каску, дожидался своего часа больше двадцати лет. Пуля просвистела в сантиметре от головы Андрея Чиркова и попала Шульцу точно в левый глаз. Он пару раз моргнул уцелевшим, словно не веря, и, открыв рот и пустив слюну, сполз вдоль туловища Чиркова на пол.

Генерал Тараненко нажал на спусковой крючок «макарова», скорее испугавшись. Инсаров, развернувшись к нему вполоборота, спустил курок одновременно с ним. В него Виктор стрелял «с запасом», целясь в левую половину груди. Один за другим он расстрелял оставшиеся в магазине пять патронов, сближаясь с генералом, и все пули нашли цель. Он стрелял, не чувствуя боли в простреленном плече, ставя точки в этой закончившейся истории…


41

Андрей не смог бы вспомнить, как они уходили из склада, продирались сквозь высоченный сорняк и садились в машину; кажется, он не сразу нашел ее. Не сразу попал ключом в замок зажигания. Его крупно колотило. Все, что накопилось за последние минуты, выходило из него лихорадкой.

– Не могу по-поверить, – заикался Андрей. – Ты чуть не п-пристрелил меня. Ты выстрелил в Шульца на-навскидку?

Инсаров даже забыл, что накладывал в этот момент жгут повыше раны. Первоклассный выстрел, который никогда и никому не удастся повторить, попросту остался незамеченным. С нескрываемой обидой он сказал:

– Ты можешь считать, что я стрелял в тебя, но случайно отвлекся на Шульца, который подмигнул мне. И я попал ему в глаз. Навскидку. Потом меня затрясло, и я стал палить во все стороны, но пули почему-то свелись, как лучи, в одну точку. Вот это ни фига…

– Ты что, обиделся?

– Типа того.

– Я спас тебе жизнь, Виктор… Петрович, не забыл?

– А ну-ка, еще раз назови меня по имени-отчеству.

– Виктор Петрович.

Инсаров рассмеялся.

Когда они проехали Московскую кольцевую автодорогу, Андрей спросил:

– Куда едем?

– Домой, – ответил Виктор. – Увидишь открытый цветочный ларек, остановись. Дело сделано. Пора возвращаться.

Заспанная Маргарита никак не могла вспомнить, где видела этого человека. Он держал букет так, будто прикрывал им другую руку. Если бы у него были длинные волосы, она могла бы сказать, что он взлохмачен.

– Что вы хотите? – еще раз повторила она.

Виктор не успел ответить. Из гостиной раздался голос хозяйки:

– Кто к нам пришел, Рита?

– Это я, мам. – Он плечом отстранил Маргариту и прошел в гостиную. Несмело подошел к матери, сидевшей в кресле, опустился на пол и положил букет красных роз ей на колени. – Помнишь парня, который приходил вместе со мной? Он сказал мне: «Ирина Львовна все эти годы жила прошлым. Она и Виктор только говорили о прохладных отношениях, на самом деле между ними лежал теплый мостик». Лучше не скажешь, правда?

– Это правда, – констатировала она до боли знакомым тоном преподавателя на верный ответ ученика. – Все эти годы я задавала себе один и тот же вопрос, адресованный тебе, на который ты так и не дал ответа. Помнишь, я спросила тебя, кем ты собираешься стать за границей, если из тебя не вышло порядочного человека здесь?

– Помню.

– Ответь на вопрос, пожалуйста, – настаивала Ирина Львовна. – Кем ты стал за границей?

– Как тебе сказать?.. Заграницу я видел из зарешеченного окна. Я двадцать лет отсидел в тюрьме, ма.




Вместо эпилога

Виктор получил письмо, которое его, в общем-то, не удивило. Больше того, он мог признаться себе, что ожидал ответа на те две строчки, которые коренным образом изменили жизнь человека по имени Андрей Чирков. Его ответное письмо начиналось с рефрена:


«Что ты знаешь о своей матери?.. Тогда я не смог ответить на этот вопрос, а точнее, отвечал с оправданным, как казалось мне, раздражением: "Да ничего не знаю. Дала жизнь мне, а сама ушла из жизни". А сейчас я могу с уверенностью сказать, что знаю о ней главное: она любила человека, дружбой с которым я буду гордиться всю жизнь. Ты оказался единственным на земле человеком, который сумел сказать мне: "Твоя мать не сломалась, а держалась достойно". Для нее это было важно. Ты сказал мне еще одну вещь, и я благодарен тебе за "любовь к увядающему цветку с вживленными в него человеческими нервами".

Время собирать долги. Однажды я обвинил одного человека в развращении одной девушки. Это он отправил ее на панель, держал ее там на цепи, изредка подтягивал к себе. Однажды он снял с нее ошейник, но снова поймал. Понимаешь, дело, по большому счету, не в Татьяне, а в отношении к ней, ко мне, к тебе, к другим какого-то урода, который посчитал, что все вокруг его и он хозяин этого офиса, дома, улицы, города. Дело в безнаказанности. Но дело еще и в том, что долг платежом красен. Пусть и поздно, но я согласился с тобой. Мой должник слишком самонадеян. Если его убрать, его окружение начнет искать убийцу, а про меня забудут. Почему? Потому что теперь есть инструмент, которым я овладел лучше, чем вешалкой на тяжелой подставке.

PS.

Я нашел ответ на вопрос, который ты мне задал на острове. Если бы я оказался в том времени, когда тебе было двадцать семь, я не смог бы стать твоим ровесником. И наоборот. Ключ не в людях, а во времени. В твое время жизнь была медленнее, чем сейчас, и это главное отличие.

Почему я написал тебе, а не сказал эти слова, глядя тебе в глаза?.. Потому что так пишут, а не говорят. Вот и весь ответ.

И еще одно. Прости меня за «выстрел навскидку». Теперь-то я точно знаю, что ты попал в Шульца случайно».


Виктор Инсаров перечитал отрывок из письма Андрея вслух:

– В твое время жизнь была медленнее… – И настырно добавил: – Но стрелял я быстрее всех.

Он сложил письмо по сгибам и положил во внутренний карман пиджака, дотронулся, словно проверяя, до рукоятки пистолета, устроившегося в плечевой кобуре. Он был уверен в Андрее, который выбрал отличную огневую точку: он не промахнется. Но вдруг?..

Инсаров находился в пятидесяти метрах от строительной фирмы и был готов подстраховать напарника. Они были на связи, как и несколько дней назад, когда Андрей стрелял в Еретика.




Примечания
1 По материалам еженедельника «Независимое военное обозрение».
2 Аббревиатура компании Sweizerishe Industrie Gesellschaft, Швейцария.
3 – Кого я вижу!– Привет, Счастливчик! Сколько лет, сколько зим!
4 В данном случае пакгауз – склад грузов в таможне.
5 Аббревиатура компании Military Armament Corporation, город Паудер-Спрингс, Джорджия.